Рам Ларсин - Девять кругов любви
Андрей рассеянно теребил разметавшиеся пряди своих волос, и Юдит казалось, что они плавятся, как серебро от жаркого солнца, обжигая его пальцы.
– Вы, как и я, любите сказки, – пробормотал он. – Но это из нового, христианского завета! Странно, что вы напоминаете о Христе мне, русскому, к тому же э… эпи…
– Эпикорос! (Атеист) – снова пришла она ему на помощь. – Да и как можно делить сказки? Ведь каждая из них выражает общее стремление к совершенству и чистоте. А у девушки есть и реальная возможность достичь этого – остаться девственницей.
И добавила тихо:
– Меня тронула ваша откровенность. Так вот, в память о нашей недавней дружбе, – юмор не был ей чужд, – мне тоже хочется сделать вам признание: я вряд ли выйду замуж. Брак, по-моему, это просто узаконенный разврат.
Андрей был ошеломлен. Мысли его путались, и одна из них шептала ему: тебе опостылела женская опытность, а что делать с ее противоположностью?
– Наверное, вы никогда не были… влюблены, – с горьким превосходством упрекнул он Юдит, и ее опущенные веки дрогнули. – Мой собственный опыт тоже мал, хотя я уже знаю: любовь очищает все, что без нее… низменно. Ваши слова необычны, но я будто ожидал что-то такое с первой встречи. С тех пор мои мысли постоянно заполнены вами. Не пугайтесь, тут нет и намека на что-либо… об этом я запрещал себе думать, чтобы не оскорбить вас.
Серые бесхитростные глаза Андрея, прерывистые нервные фразы, которые он старался как можно правильнее перевести, выражали его чувства так открыто и сильно, чуть ли не патетично, что в ее среде этого нельзя было представить и встречалось только в книгах, которые Юдит читала тайком.
– А желание… прикоснуться к вам, – слышала она, – это попытка удержать вас… единственную среди чужих. – И вдруг он выдохнул в отчаянии. – Я люблю тебя, люблю! – и она улыбнулась, потому что Андрей опять перешел на русский, а он, ободренный этим и уже не владея с собой, впился губами в ее влажно раскрытый рот. На мгновение – бесконечное для него мгновение – Юдит замерла, также лишенная воли, потом резко отшатнулась и, ударившись головой о чугунную ограду, стала медленно опускаться вниз. Андрей подхватил ее внезапно отяжелевшее тело и похолодел. Она была без сознания.
Глава вторая
Одно внезапное мгновение без видимой причины и с одинаковым равнодушием губило надежду или, наоборот, несло спасение отчаявшемуся и называлось «случаем», словом непостижимым и всесильным, как Адонай, Саваоф, Аллах и, возможно, было еще одним именем того же Бога, в которого Андрей не верил, хотя признавал, что тот в своем ослепительном отсутствии влияет на судьбы людей больше, чем любое реальное явление, – случай этот создал Андрея на третьей от Солнца планете не спрутом, не ястребом, не волком, а человеком, сделал так, что он родился в Петербурге, уехал работать на чужбину, полюбил еврейку и сейчас мучительно ждал чуда в больнице «Шаарей цедек», где врач, склонившийся над Юдит, знал, что после колоссальных усилий, когда больной возвращается, наконец, к жизни, что-то, непонятное и властное, может мгновенно превратить победу в поражение…
– Она очнулась! – раздался голос над головой Андрея.
– Что? – не сразу понял он.
– Сотрясение мозга, полагаю, несерьезное, – пояснил врач, худой, в тяжелых темных очках. – Я дал ей успокоительное, пусть побудет под наблюдением до завтра.
Андрею позволили остаться возле Юдит на правах мужа, кем он представился в приёмной. Это вырвалось машинально и удивило его самого. Он не мог предвидеть будущее, но осторожность говорила ему: так надо. Тот самый случай, которому он не переставал удивляться, отдал ему почти незнакомую девушку, и с тех пор Андрея вело какое-то вдохновение, знающее, как удержать её навсегда.
Кроме Юдит, в палате лежала длинноносая мужеподобная девица, беспрерывно ворочающаяся с боку на бок. Иногда она вставала, страдальческой тенью маялась в полумраке и однажды, призналась Андрею тонким, ломающимся фальцетом: тяжело, милый. Ему было жаль её, но он понимал, что это просто избыток жалости к Юдит, разметавшейся, как усталая девочка, на белых простынях.
Утром вбежала сестра, белокурая и толстая, дала Андрею ванночку с водой, сказав по-русски:
– Земляк, тебя как зовут? Я Варя из Самары. Можешь слегка помыть жену – лицо, шею, грудь, а я той займусь, – она хихикнула, кивнув на соседку Юдит. – Ты не поверишь, это был мужчина, а после операции – уж не знаю, что получилось. Ну, сделаешь?
Вот и первое испытание в той новой действительности, которую он сам придумал. Чувствуя себя вором, Андрей осторожно провел влажной марлей по усталому лбу Юдит со сбившимися прядями черных волос, бледно-золотистым щекам, полудетскому рту, казалось, обиженно вспухшему от его вчерашнего поцелуя. Он не хотел думать, что будет дальше, отдав власть пальцам, которые как бы самостоятельно тронули круглый подбородок, скользнули вниз и застыли над узким воротом ее халата. Сам же он старался смотреть на яркую картинку в углу, но тело его, не умевшее лгать, уже ощутило тепло, идущее от груди Юдит, и словно укололось ее острыми сосками. Андрея охватила дрожь, но тут снова раздалась волжская окающая речь, он стряхнул с себя наваждение, заметив, что его рука по-прежнему висит в воздухе, а Юдит впилась в него огромными глазами. Ну, слава Богу, очнулась, сказала Варя, и упрекнула Андрея, что же ты копаешься, надо все окончить до врачебного обхода. Внезапно ему стало ясно, что сейчас произойдет, и прежде, чем сестра успела распахнуть халат на Юдит, он отвернулся и быстро вышел.
Андрей бесцельно бродил по коридорам, пока уже знакомый ему врач не пригласил в свой кабинет. «Доктор доктор Гохберг» гласила табличка на двери.
– Я настоял на такой надписи, потому что, кроме диплома терапевта, у меня еще и ученая степень в психологии, – объяснил он, снисходительно отдавая должное собственной персоне. – Как мы себя чувствуем?
– Мы? – позволил себя иронично переспросить Андрей.
Тот не обратил на это внимания. Сняв очки, он подписал несколько бумаг и поднял к Андрею бледную физиономию:
– Юдит можно взять домой. Нет никаких последствий её падения, если не считать маленькой шишки на затылке. Кстати, кем она нам приходится?
Оставалось неясным, что означает множественное местоимение – профессиональную привычку или участие в волнениях собеседника.
– Жена, – последовал наглый ответ.
– Бросьте! Я был свидетелем инцидента в палате и понял, что вы еще не видели ее в полном естестве, – он вдруг по-мальчишески озорно подмигнул.
Андрей решил возмутиться, но слова врача звучали спокойно и профессионально, будто он размышлял вслух над абсолютно отвлеченной проблемой:
– Конечно, она совершенно особенная. Красива, невинна, чиста – качества, которые редко соединяются вместе, а совместясь, становятся сокровищем. Однако я не завидую вам. Анатоль Франс сказал как-то: невинные девушки есть, и это истинное несчастье. От себя добавлю – особенно в наш развращенный гедонический век.
Поверх вазонов с фиолетовой бегонией, стоящих на подоконнике, Гохберг окинул взглядом маячившие вдали нагромождения камней:
– Развалины домов – не самое страшное разрушение вокруг нас. Знаете, я человек тихий, меня с детства пугали рассказы об исторических катаклизмах: первой и второй мировых войнах, о революциях – буржуазной, затем большевистской, а по сути еврейской, и антиеврейской – нацистской, установившей Третий Райх, и Четвертый Райх, так я окрестил бы сексуальную революцию по имени ее вождя – Вильгельма Райха. Очень веселая, она тем не менее внесла печальный вклад в падение всеобщей морали. Человеческие ценности были перенесены из верхней половины тела в нижнюю. Тем, кому не дано прославиться умом или талантом, предоставлен теперь шанс выделиться иными способностями – например, количеством совокуплений на единицу времени или внушительностью половых органов. Любопытно, что когда наиболее примитивные племена черной Африки осознали, наконец, необходимость набедренной повязки, авангард белой цивилизации призвал публично обнажить все, что раньше считалось срамным. А дальше – наркотики, американские боевики, где герой ежеминутно посылает своих партнеров «ту фак», порножурналы с женскими ногами, раскрытыми каждому, в том числе детям, которые зовут друг друга «бен зона», сын проститутки, не понимая, что пачкают и себя, и собственных матерей, – Гохберг снова подмигнул Андрею, а тот, как и в первый раз, вздрогнул от неожиданности.
– Извините, – объяснил врач, – у меня врожденный тик, – и, снова водрузив на нос очки, продолжал:
– Многие из нас, даже самые уязвимые, смирились, бессильно отступили перед новой действительностью. Но существуют редкие натуры, которые никогда не привыкнут к постоянной пошлости и грязи, и их жизнь становится беспрерывным страданием. Уверен, что наша возлюбленная – среди них.
