Даниэла Стил - Вояж
В эту ночь, впервые за долгое время, они занимались любовью, но Джек снова был груб, словно напоминал о своей власти. Что бы с ней ни происходило, он не ослабевал контроль над ней. Мэдди, как всегда, смолчала. Потом яростно мылась под душем, но никакая вода, никакое мыло не могли смыть ее ужас перед мужем. Она на цыпочках вернулась в постель и с облегчением услышала его храп.
Утром Мэдди встала раньше обычного, и Джек, спустившись вниз, застал ее уже в кухне. Все вроде было, как обычно, но она чувствовала себя как в тюрьме, шарахалась от стен, а в ее голове уже зрел план побега.
– Что с тобой? – рявкнул Джек, принимая у нее чашку с кофе. – Ты какая-то странная…
Мэдди молилась, чтобы муж не прочел ее мысли. Она почти не сомневалась, что он на это способен, но отказывалась в это верить. Прислушиваясь к его голосу, чувствовала в нем изменения и надвигающуюся серьезную опасность.
– Наверное, подхватила грипп.
– Принимай витамины. Не хочу заменять тебя в эфире, слишком много возни.
О замене речи не шло, но Джек по крайней мере не поставил под сомнение ее недомогание. При этом сам его тон свидетельствовал о том, что он не собирается церемониться с женой.
– Ничего, я смогу выйти в эфир.
Джек кивнул и взял газету. Мэдди уставилась в «Уолл-стрит джорнел», не видя ничего, кроме названия газеты, и молясь, чтобы он не угадал ее мысли. Если повезет, этого не случится. Она знала, что ей необходим план бегства, и очень скоро, пока муж с ней не расправился. Теперь сомнений не осталось: его ненависть к ней, о которой она раньше только подозревала, оказалась настоящей и еще более лютой, чем она могла себе представить.
Глава девятнадцатая
Декабрь, как обычно, оказался очень суетливым: приемы, встречи, планы на рождественские каникулы… Не было ни одного посольства, которое не устраивало бы коктейль, ужин, танцы в соответствии со своими национальными традициями – одно из преимуществ жизни в Вашингтоне, всегда нравившееся Мэдди. В начале брака она обожала ходить с Джеком на приемы, но в последние месяцы, по мере того как их отношения становились все напряженнее, возненавидела эту обязанность. Муж постоянно ее ревновал, следил, не заговорят ли с ней мужчины, а потом обвинял в неподобающем поведении. Ходить с ним куда-то стало невыносимо, поэтому в этот раз она ждала Рождества со страхом.
Больше всего ей хотелось встретить праздник с Лиззи, но Джек категорически запретил ей общаться с дочерью, поэтому Мэдди знала, что из этого ничего не выйдет. Для этого пришлось бы вступить в открытый бой. Компромисс с Джеком был немыслим: он требовал бы одного – чтобы она отказалась от своей затеи. Удивительно, как она раньше этого не замечала! Ведь он всегда отвергал все ее мысли и желания, заставлял стыдиться их. За годы брака Мэдди смирилась с этим. Сейчас она уже не могла вспомнить, как и когда произошла перемена, но в последние месяцы, когда ей открылась вся правда его отношения к ней, желание бороться с мужем постепенно нарастало. И все же в глубине души она не сомневалась в своей любви к нему. А это было страшно, потому что делало ее уязвимой.
Теперь Мэдди знала: спасение в том, чтобы перестать любить Джека. Эта любовь была опасна для ее жизни. Даже любя мужа и нуждаясь в нем, она знала, что придется от него уйти. Каждый новый день с ним лишь увеличивал опасность. Приходилось все время напоминать себе об этом. При этом Мэдди сознавала, что любая попытка объяснить кому-то эту ситуацию ни к чему не приведет; только человек, переживший то же самое, смог бы ее понять. Любому другому ее противоречивые чувства и ощущение собственной вины показались бы признаками сумасшествия. Даже Билл, так за нее переживавший, не мог до конца войти в ее положение. Ему, правда, помогала работа в комиссии, где он многое узнавал о прямом и косвенном насилии над женщинами. Если начистоту: то, что делал Джек, трудно было назвать «насилием», хотя это было типичным «жестоким обращением». Внешне все было благопристойно: он щедро ей платил, спас от драчливого мужа, позаботился о ее безопасности, обеспечил чудесным гнездышком, загородным домом, личным джетом, которым она всегда могла воспользоваться, красивой одеждой, дарил драгоценности и меха, возил на юг Франции. Кто же в здравом уме назовет такого мужа жестоким? Но Мэдди и те, кто рассматривал отношения в сильный микроскоп, слишком хорошо знали, какая опасность кроется под этой блестящей оболочкой. Больные клетки давно продолжали свою разрушительную работу, просто их было трудно разглядеть. Час за часом, день за днем, минута за минутой Мэдди чувствовала действие яда. Она жила в постоянном страхе.
Порой она чувствовала, что раздражает даже Билла. Она знала, чего он от нее хочет: чтобы она, заботясь о своей безопасности, ушла от мужа. Только зачем ему все это надо? Для него было невыносимо наблюдать, как Мэдди спотыкается и падает, делает шаг вперед и тут же пятится назад, прозревает, а потом уступает чувству вины, парализующему и ослепляющему. Они по-прежнему ежедневно разговаривали по телефону, но старались реже обедать вместе, чтобы не рисковать понапрасну. Всегда существовала вероятность, что ее увидят входящей в его дом и сделают не просто неверный, а губительный для нее вывод. Поэтому, даже находясь вдвоем, они заботились об осторожности. Билл меньше всего хотел создать подруге новые проблемы, ей и так приходится нелегко.
Президент к тому времени вернулся в Овальный кабинет. Он работал только полдня и быстро уставал, но когда Мэдди увидела его на небольшом приеме, то обрадовалась: он выглядел гораздо лучше и набрался сил. Филлис выглядела так, словно прошла войну, но, смотря на мужа, всякий раз широко улыбалась. Мэдди не могла не позавидовать: в ее жизни такое невозможно даже представить. Она так привыкла к напряженности в собственной семье, что уже не понимала, что значит жить в спокойствии и любви, считая стресс и душевную боль нормой, особенно в последнее время.
Джек вел себя с ней все резче, по всякому поводу лез в бутылку, любое ее слово встречал в штыки и не уставал клеймить позором каждый ее шаг. Казалось, он неустанно, не важно, день на дворе или ночь, на работе они или дома, выискивает повод на нее накинуться, как пума, выслеживающая добычу. Мэдди знала, что рано или поздно его прыжок станет для нее смертельным. Пока что муж уничтожал ее своими речами: и их смыслом, и тоном. Но все равно бывали моменты, когда она ловила себя на мысли, что он очень милый, очень умный и невыносимо красивый. Больше всего ей хотелось научиться его ненавидеть, а не только бояться. Теперь – спасибо группе женщин – жертв домашнего насилия – она лучше разбиралась в истоках своего отношения, своих поступков. Для нее уже не было секретом, что она в каком-то глубинном уровне стала наркоманкой, и опасный наркотик, к которому пристрастилась, зовется Джеком.
Однажды в середине декабря Мэдди поделилась этими мыслями с Биллом. На следующий день было намечено празднование Рождества у них на телеканале, но эта перспектива ее совершенно не радовала. Недавно Джек выдумал, что она флиртует с Элиотом в эфире, потом дошел до обвинений, что она спит со своим соведущим. Мэдди была уверена: он сам понимает, что это чушь, и продолжает ее обвинять просто с целью испортить настроение. Он даже заговорил об этом с их продюсером, заставив ее подозревать, что дни Элиота в программе сочтены. Она собиралась его предостеречь, но Грег, узнав о происходящем из телефонного разговора с Мэдди, отговорил ее от этого шага. Это только усугубило бы ее проблемы, к чему Джек, собственно, и стремился.
– Он просто портит тебе жизнь, Мад, – сказал практичный Грег. Сам он прижился в Нью-Йорке и подумывал о женитьбе, но Мэдди не советовала ему торопиться. Сама она в последнее время разочаровалась в браке и выступала за утроенную осторожность.
Сидя в кухне Билла во вторник, она чувствовала себя бесконечно уставшей и разочарованной. В этом году ее не радовало даже Рождество. Она только и думала о том, как бы вырваться в Мемфис, к Лиззи, или устроить ей самой приезд в Вашингтон так, чтобы не пронюхал Джек. Недавно ее поиски увенчались успехом: она нашла для дочери квартирку – милую, светлую, оставалось освежить в комнате стены, чем Мэдди и занялась. Она внесла аванс чеком, не сомневаясь, что сможет платить за квартиру втайне от мужа.
– Я ненавижу врать Джеку, – тихо призналась она Биллу за обедом. Он купил для нее черной икры, и они наслаждались редким моментом вместе. – Но это единственный способ делать то, что мне нужно и что мне хочется. О Лиззи он и слышать не желает, мне запрещено с ней видеться.
«О чем он вообще желает слышать?» – подумал Билл. Ему не хотелось усугублять ее горе. В этот раз был менее разговорчив, чем обычно, и она опасалась, что у него есть свои поводы для огорчения. Она знала, как тяжело ему даются праздники. До дня рождения Маргарет оставалось всего несколько дней – еще одна причина горевать.
