Джон Кутзее - Медленный человек
«Лежачий». Раньше он никогда не ездил на таком, но он чувствует инстинктивную неприязнь к «лежачим» велосипедам, так же как к протезам, да и вообще ко всем подделкам.
– Изумительно, – снова повторяет он. – У меня просто слов нет. Можно мне его опробовать?
Мирослав мотает головой.
– Нет тормозов, – объясняет он. – Драго их еще не прикрепил. Но раз уж вы здесь, мы можем отрегулировать сиденье. Видите, мы смонтировали сиденье на рейке, так что вы можете его регулировать: вперед, назад.
Он откладывает костыли в сторону, снимает пиджак и позволяет Мирославу помочь ему взобраться. На этом сиденье он чувствует себя как-то странно.
– Марияна помогает с сиденьем, – говорит Мирослав. – Ну, знаете – для вашей ноги. Она проектирует, потом мы изготавливаем его из стекловолокна.
Тут не часы. Дни, недели. Наверное, они потратили на него целые недели, отец с сыном; и мать тоже. Лицо его так и пылает от стыда, и поделом ему.
– Вы не можете купить такую вещь в магазинах, где продают велосипеды, так что мы подумали: сделаем это как бы на заказ. Я вас подтолкну, чтобы вы прочувствовали. О’кей? Я подтолкну, но буду придерживать, потому что, помните, тормозов нет.
Зрители отступают в сторону. Мирослав выкатывает его на мощеную дорогу.
– Как мне править? – спрашивает он.
– Левой ногой. Вот тут есть педаль – видите? – с пружиной. Не беспокойтесь, вы привыкнете к нему.
На Наррапинга-клоуз нет машин. Мирослав легонько подталкивает. Он наклоняется вперед, берется за рычаги, пробует повернуть, надеясь, что эта хитрая штуковина поедет сама.
Конечно, он никогда не будет ею пользоваться. Она будет пылиться у него в кладовке на Конистон-Террас. Йокичи потратили все это время впустую, зря столько возились. Они это знают? Знали все время, пока мастерили этот велосипед? Может быть, этот урок езды на нем – всего лишь часть ритуала, который все они выполняют – он ради них, они ради него?
Ветер веет ему в лицо. На минуту он позволяет себе вообразить, что едет по Мэгилл-роуд и над головой у него развевается яркий флажок, напоминая миру, чтобы сжалился над ним. Детская коляска – вот на что это похоже больше всего. Коляска с престарелым седым младенцем на прогулке. Как будут смеяться зеваки, смеяться и свистеть: «Молодец, дедуля!»
Но, быть может, в более широком смысле это именно то, чему хотят научить его Йокичи: что он должен отказаться от своего важного вида и стать тем, кто он есть на самом деле – смешная фигура, старый одноногий джентльмен, который либо скачет на костылях, либо колесит по улицам на самодельном трехколесном велосипеде. Одна из местных достопримечательностей, один из чудаков, которые придают колорит общественной жизни. До того дня, когда Уэйн Блайт заведет свой мотор и снова до него доберется.
Мирослав так все время и бежит рядом. Теперь Мирослав поворачивает машину по широкой дуге, что позволяет им вернуться на дорогу.
Элизабет хлопает в ладоши, остальные следуют ее примеру.
– Браво, мой рыцарь, – говорит она. – Мой рыцарь печального образа.
Он ее игнорирует.
– Как вы думаете, Марияна, – спрашивает он, – мне следует снова начать ездить?
Потому что пока еще Марияна не произнесла ни слова. Марияна знает его лучше, чем ее муж, лучше, чем Элизабет Костелло. Она видела с самого начала, как он борется, чтобы сохранить свое мужское достоинство, и никогда не подтрунивала над ним по этому поводу. Следует ли ему продолжать бороться за свое достоинство или пора капитулировать?
– Да, – медленно произносит Марияна. – Он вам подходит. Я думаю, вам следует на нем кататься.
Левой рукой Марияна подперла подбородок, правой поддерживает левый локоть. Эта классическая поза раздумий, зрелого размышления. Она тщательно обдумала его вопрос и ответила. Женщина, прикосновение губ которой он еще чувствует на своей щеке, женщина, которая, по причинам, не вполне ясным для него самого, хотя порой у него и бывает на этот счет озарение, завладела его сердцем, высказалась.
– Ну что же, – говорит он (он хотел сказать: «Ну что же, моя любовь», но сдержался, чтобы не обидеть Мирослава, хотя Мирослав, должно быть, знает, Люба, наверное, знает, Бланка определенно знает, это написано у него на лице), – ну что же, я буду на нем кататься. Спасибо вам. Искреннее спасибо, от всей души, спасибо каждому из вас. А особенно большое спасибо отсутствующему Драго. – «В котором я ошибся и к которому был несправедлив», – хотелось бы ему сказать. – В котором я ошибся и к которому был несправедлив, – говорит он.
– Не беспокойтесь, – отвечает Мирослав. – Мы привезем его вам в трейлере, может быть, в следующий уик-энд. Нужно кое-что доделать – тормоза и всякое такое.
Он поворачивается к Элизабет.
– А теперь нам пора ехать? – спрашивает он; затем обращается к Мирославу: – Вы можете мне помочь?
Мирослав помогает ему слезть.
– Экспресс ПР, – говорит Люба. – Что такое «Экспресс ПР»?
И действительно, именно это написано на трехколесном велосипеде; буквы как будто разбросал порыв ветра – это сделано очень искусно. «Экспресс ПР».
– Это значит, что я смогу ездить очень быстро, – объясняет он. – Пол Реймент – человек-ракета.
– Человек-ракета, – повторяет Люба. Она улыбается ему – впервые за все время. – Вы не человек-ракета, вы медленный человек! – Потом она начинает хихикать и, обхватив мать за бедра, прячет свое личико.
– Разгром, – говорит он Элизабет. Они едут в такси, направляясь на юг, домой. – Поражение, моральное поражение. Мне никогда не было так стыдно за себя.
– Да, не очень-то хорошо вы выглядели. Вся эта ярость! И какая уверенность в своей правоте!
Ярость? О чем это она говорит?
– Только подумайте, – продолжает она, – вы чуть не потеряли крестного сына, и из-за чего? Я просто ушам своим не верила. Из-за какой-то старой фотографии! Фото группы незнакомцев, которым на вас было в высшей степени наплевать. На маленького французского мальчика, который в то время еще даже не родился.
– Пожалуйста, – молит он, – пожалуйста, хватит споров, у меня нет ни малейшего желания спорить. Я так и не понял, кто позволил Драго брать мои фотографии, но бог с ним. Марияна говорит, что теперь эти фотографии у Драго на веб-сайте. Я такой невежда! Что это значит – быть на веб-сайте?
– Это значит, что кто угодно, питающий любопытство к жизни Драго Йокича, может увидеть фотографии, о которых идет речь, в их оригинальной форме или в измененном виде, прямо у себя дома. Относительно того, почему Драго собирается публиковать их таким образом, я не вправе спрашивать. В воскресенье он доставит вам ваше транспортное средство, вот и спросите у него сами.
– Марияна заявляет, что вся эта история с фальшивкой – просто шутка.
– Это даже не фальшивка. Фальшивки изготовляют ради денег. Драго совершенно не интересуется деньгами. Разумеется, это просто шутка. А что же еще?
– Шутки связаны с подсознанием.
– Возможно, шутки действительно связаны с подсознанием. Но иногда шутка – это просто шутка.
– Направленная против…
– Направленная против вас. А кого же еще? Человека, который не смеется. Человека, который не понимает шуток.
– А что, если бы я так никогда и не обнаружил это? Что, если бы я сошел в могилу, совершенно не подозревая об этой милой шутке? Что, если бы эту шутку не заметили в Государственной библиотеке? Что, если бы она оставалась незамеченной до скончания века? «Взгляните на эти фотографии, дети. Старатели Балларэта. Взгляните на этого бравого парня с усами». Что тогда?
– Тогда это бы вошло в наш фольклор – то, что разбойничьи усы были в моде в восемьсот пятидесятых в Виктории. Вот и все. Тут действительно не из-за чего ломать копья, Пол. Главное, что вы наконец-то оставили вашу квартиру и нанесли визит в Мунно-Пара, где наедине перекинулись парой слов со своей любимой Марияной и увидели ее мужа в наряде пчеловода и велосипед, который ее сын смастерил для вас. Это единственный результат так называемой подделки, который имеет значение. В остальных отношениях этот эпизод в высшей степени незначителен.
– Вы забываете о пропавшем снимке. Каково бы ни было ваше мнение относительно фотографий и их связи с реальностью, факт остается фактом: один из моих Фошери, поистине национальное сокровище, ценность которого не измерить деньгами, исчез.
– Ваша драгоценная фотография не исчезла. Загляните еще раз в свой шкаф. Десять против одного, что она там, просто ее переложили. Или Драго найдет ее в своих вещах и в следующее воскресенье вернет вам с извинениями.
– И тогда?
– Тогда вопрос будет закрыт.
– А дальше?
– После этого? После воскресенья? Я не уверена, что после воскресенья будет продолжение. Воскресенье ознаменует конец ваших дел с Йокичами, включая миссис Йокич. Увы, у вас не останется ничего от миссис Йокич, кроме воспоминаний. О ее красивых ногах. О ее великолепном бюсте. О ее очаровательных ошибках в языке. Нежные воспоминания, окрашенные сожалением, которые потускнеют со временем, как любые воспоминания. Время – великий лекарь. Однако останутся еще ежеквартальные счета из колледжа Уэллингтон. Которые, не сомневаюсь, вы, как человек чести, будете оплачивать. И открытки к Рождеству: «Желаем Вам счастливого Рождества и хорошего Нового года. Марияна, Мэл, Драго, Бланка, Люба».
