Энтони Бёрджесс - Мистер Эндерби. Взгляд изнутри
После мирного перекура под ленивую бессвязную болтовню Эндерби-Хрякк пошел в уборную. В маленькие кабинки без дверей можно было заглянуть из коридора через стену толстого стекла: даже тут не найти уединения. После обильных и здоровых испражнений Эндерби-Хрякк пошел в палату, которую занимал с еще одиннадцатью пациентами, полежать в ожидании, когда его позовут на полуденный сеанс у доктора Уопеншо. Он закончил романец для мальчиков («И, – усмехнулся полковник Билл, – невзирая на все невзгоды и опасности, это было отменное приключение, в которое я был бы рад пуститься снова». Но, когда он потянул рычаг и смесь взорвалась, откуда ему было знать, что его ждало приключение еще более захватывающее. Об этом приключении, ребята, мы узнаем в нашей следующей – девяносто седьмой! – истории о полковнике Билле и верном Спайке»). Без излишнего возбуждения Эндерби-Хрякк предвкушал, как ее прочтет.
В три часа улыбающаяся медсестра вызывала его к доктору Уопеншо.
– А, привет, старина. Дела идут на лад, да? Отличненько, отличненько, – сказал доктор Уопеншо, в точности как полковник Билл или его создатель.
Доктор Уопеншо был крупным мужчиной, у которого излишек жира возвещал, подобно медалям, о былых победах в матчах по регби. У него были большие ноги и усы, а голос – как рождественский пудинг. Но он был умным и оригинальным психиатром.
– Садитесь, – пригласил он. – Закуривайте, если хотите.
Эндерби-Хрякк сел, застенчиво улыбаясь. Он преклонялся перед доктором Уопеншо.
– Эндерби-Хрякк, Эндерби-Хрякк, – повторил доктор Уопеншо, точно начало детской считалки. На столе перед ним лежала открытая толстая папка. – Эндерби-Хрякк. Без привычки и не выговоришь, а? Думаю, уже можно отбросить Эндерби, как по-вашему? Конечно, если хотите, сохраните на заднем плане как возможное дополнение. Как вам нравится Хрякк?
– Очень даже, – ответил Хрякк. – В полном порядке.
– С чем у вас ассоциируется эта фамилия? Со свиньями? С грязью? – сказано с улыбкой. – С обжорством? – Доктор Уопеншо в шутку хрюкнул по-свинячьи.
– Конечно, нет, – Хрякк тоже улыбнулся. – Розы. Летняя лужайка. Нежно пахнущая женщина за пианино. Серебристый голос. Сигаретный дымок.
– Отличненько, – сказал доктор Уопеншо. – Очень даже замечательно. – Откинувшись на спинку вращающегося кресла, он по-мальчишески покрутился на нем из стороны в сторону, доброжелательно глядя на Хрякка. – И борода прекрасно отрастает, – сказал он. – Через пару недель будет очень даже недурная. Ах да, я сделал пометку насчет очков. В четверг пошлем вас к окулисту.
– Большое спасибо, – поблагодарил Хрякк.
– Не благодарите меня, дружище. В конце концов, для того мы и существуем, да? Чтобы помогать.
На глаза Хрякку навернулись слезы.
– Так вот, – продолжал доктор Уопеншо. – Я уже вам объяснил, что мы тут стараемся сделать и почему. Сможете, – он улыбнулся, – рассказать вкратце своими словами?
– Эндерби, – объяснил Хрякк, – было именем из затянувшегося отрочества. Налицо были хорошо развитые характерные признаки и симптомы подросткового периода, который, как казалось, будет тянуться вечно. Например, одержимость поэзией. Или мастурбация, пристрастие запираться в уборной, бунт против религии и общества.
– Отличненько, – сказал доктор Уопеншо.
– Поэзия была цветом этого отрочества, – продолжал Хрякк. – Кое-какие стихи недурны, но они были продуктом этого подросткового периода. Я буду с гордостью вспоминать о достижениях Эндерби. Однако жизнь необходимо прожить.
– Конечно, необходимо, – согласился доктор Уопеншо, – и вы ее проживете. Более того, вам понравится жить. Теперь давайте расскажу, что с вами будет дальше. Через месяц, возможно, меньше, если прогресс и дальше будет налицо, мы пошлем вас на нашу сельскохозяйственную станцию в Снорторпе. На самом деле это дом отдыха, знаете ли, где вы будете делать чуток посильной работы – не слишком много, разумеется, только то, что вы сочтете себе по силам, – и вести очень приятную простую жизнь среди людей в красивой обстановке. Снорторп – маленький городок на реке. Летние отдыхающие, лебеди, катанья на лодке, симпатичные маленькие пабы. Вам там понравится. Вашей группе – разумеется, под надзором, если можно называть это надзором, – позволят ходить в пабы, на танцы и в кино. Раз в неделю, – улыбнулся доктор Уопеншо, – я сам буду приезжать и устраивать импровизированные концерты, люблю быть запевалой в хоре. Вам такое понравится, правда?
– О да! – выдохнул Хрякк.
– Так вы постепенно приспособитесь к жизни в обществе. Вы даже с женщинами будете знакомиться, знаете ли. – Он улыбнулся. – Предвкушаю, что однажды вы взаправду испытаете радости брака. Эндерби свой совершенно загубил, верно? Но теперь это позади. Оформление развода, как мне сказали, проходит вполне гладко.
– Я даже имени ее вспомнить не могу, – нахмурился Хрякк.
– Об этом не тревожьтесь. Это ведь не ваша история, а Эндерби, верно? Вспомните, когда придет время. И более того, будете вспоминать со смехом.
Хрякк на пробу улыбнулся, словно в предвкушении.
– Что касается вашего будущего вообще, об этом вам сейчас лучше не думать. По-настоящему приятную работу мы вам без труда подыщем, у нас есть собственный отдел по трудоустройству, и там работают очень знающие люди. Пока же ваша задача – быть новым человеком, которого мы стараемся создать. В конце концов, это же так занятно, правда? Нарадоваться происходящему не могу и хочу, чтобы вы со мной порадовались. В конце концов, мы ведь очень близко к цели за последние пару недель подошли, а? – Он улыбнулся. – Мы вместе отправились в настоящее приключение, и я наслаждаюсь каждой минутой.
– И я тоже, – с жаром подхватил Хрякк. – И я страшно благодарен.
– И с вашей стороны, правда, страшно мило так говорить, – сказал доктор Уопеншо. – Но вы сами страшно постарались, знаете ли. – Он опять улыбнулся, а потом сделался грубовато деловитым. – Увидимся, – он заглянул в ежедневник, – в пятницу утром. Валите теперь пить чай или что там еще и оставьте меня наедине со следующей жертвой. – Он шутливо вздохнул. – Работа, работа, работа. – Он покачал головой. – Нет ей конца. Теперь бегите.
Он усмехнулся. Хрякк усмехнулся в ответ и убежал.
К чаю были сэндвичи с белковой пастой «Мармит», сэндвичи с рыбной пастой (мистер Шэп выкрикнул «ПАСТА!» так к месту, что всем пришлось рассмеяться), фасонные пирожные и по маленькому сливовому пирогу на каждый стол. После чая Хрякк гулял по саду, где наткнулся на мистера Киллика, нашептывающего десятку обжиравшихся хлебом скворцов за изгородью:
– Ну же, птички, будьте паиньками и добрыми друг к другу и возлюбите Господа, который сотворил всех вас. Он был птицей, в точности, как вы.
Хрякк вернулся на солнечную террасу, где застал мистера Барнаби, победно заканчивающего еще одну строфу своей «Оды главврачу». Он прочел ее с большим чувством, сперва сердечно пожав руку Хрякку:
Я тебя видел недавно в поле —
Ты шел и лупил по траве своей тростью,
Но трава твоей неподвластна воле,
А знаешь, чем ты закончишь, от злости?
Вон та статуэтка свалится как-нибудь с полки —
И разобьет твою гнусную личность в осколки.
На обед были рыба и рисовый пудинг с изюмом. Мистер Бичем, руки которого были киноварно-красными от дневных трудов над большим символическим полотном, медленно выковырял из своей порции все изюмины и выложил из них простой гештальт на хлебной тарелке. После обеда смотрели по телевизору любительский боксерский матч, от чего два пациента так возбудились, что медсестре пришлось переключить на другой канал. По другому каналу показывали незатейливую моралитэ о добре и зле, действие которой разворачивалось на Диком Западе в 60-х годах XIX века. Через равные промежутки ее прерывали астеничные женщины, демонстрировавшие стиральные машины, хотя некоторые пациенты не смогли увидеть в них вставки, а принимали за неотъемлемую часть сюжета. Темой была интеграция: построение нового человеческого общества под непоколебимой и яркой звездой шерифа. Хрякк часто кивал, видя во всем этом (завоевание новой территории, смерть нехорошего отшельника) аллегорию собственной переориентации.
3
Разгар лета в Снорторпе. Аренда лодок у причала. У моста – отель под названием «Белая лань», очень любимый летними отдыхающими. Охотники выпить довольно щурятся на лунный свет на террасе. Восторженно тявкающие собаки, за которыми бегают дети. Утки и лебеди, откормленные, избалованные. Ивы. Старый замок на холме над рекой.
Нестройная колонна не маршем, но явно под надзором возвращалась в городок с загорелых полей сельскохозяйственной станции. Выглядели эти люди такими же загорелыми и подтянутыми, как катающиеся на лодках отпускники, и каждый нес какой-нибудь инструмент, например, мотыгу или вилы. У моста они остановились по веселой команде своего вожака.
