Нэнси Холдер - Элементарно, Холмс! (сборник)
Конан Дойл смутился еще сильнее.
– Слова – не мой конек, но, в общем, я пообещал Джин, мисс Леки, что с этого момента под именем А. Конан Дойла буду писать только я сам. Прошлое есть прошлое, сказал я, и его не изменить. Но поклялся, что в будущем имя А. Конан Дойла будет использовано только в добрых целях.
– В добрых целях? Что вы под этим подразумеваете, Артур? – спросил Уотсон.
– Я собираюсь, Джон, защищать ошибочно обвиненных в преступлениях, поддерживать правовые и общественные реформы, а самое главное, продвигать дело, в которое поверил с помощью Джин.
– Полагаю, речь идет о спиритизме? – прервал его Уотсон. – Как вы можете верить в подобную ерунду, Артур? Вы, образованный человек, выпускник Эдинбургского университета, врач…
– Я знал, что вы будете смеяться надо мной, Джон, да и не только вы, но я видел и слышал вещи, убедившие меня в существовании Другого мира, в том, что спиритические контакты возможны, что…
– Как скажете, Артур, как скажете. Но лично я считаю, что, подписывая своим именем спиритические трактаты, А. Конан Дойл продолжит творить беллетристику.
В этот момент дверь открылась, и пожилой служитель впустил в комнату Гринхью Смита, который несколько нетвердо держался на ногах.
– Привет, ребята. Вижу, он сообщил вам плохие новости. С этого момента гордое имя А. Конан Дойла, в прошлом – одного из величайших рассказчиков эпохи, украсит дискуссии, апологии и истории о спиритизме, а также, вне всяких сомнений, книги о грани непознанного. И – кто знает! Может, даже о феях и маленьком народце.
– Будет вам, – сказал Уотсон. – Грубовато с вашей стороны, Герберт. Вы и так достаточно эксплуатировали имя Конан Дойла для дешевых сенсаций. Не делайте непонимающее лицо. Возьмем, например, историю об ожившей мумии. Если не ошибаюсь, «Лот номер двести сорок девять». Но феи, скажете тоже! Уверен, до этого Артур не дойдет.
Конан Дойл смутился еще сильнее, если это, конечно, было возможно, и сделал вид, что смотрит в окно клуба.
– Может, вы и правы, – согласился редактор «Стрэнда». – Поживем – увидим. Как бы то ни было, я побеседовал с мисс Леки, и она согласилась, что истории о профессоре Челленджере, которые мы держали про запас, можно опубликовать. Вы знаете, о чем я, Джон, три или четыре рассказа, которые с удовольствием написали Киплинг и Хаггард, когда играли в гольф в Шотландии. Однако мисс Леки настояла, что в конце концов ее будущий супруг должен привести Челленджера к спиритическим истинам. Ученый, даже вымышленный, присоединившийся к движению, может произвести фурор. «Ах, если бы Челленджер существовал на самом деле, – сказала она мне, – как капитан Скотт или сэр Гарри Флэшмен».
– Но что насчет меня? – запротестовал Уотсон. – Что насчет моих описаний работы Холмса?
– Что ж, Джон, – с улыбкой ответил Конан Дойл, – поскольку вы щедро делились со мной доходами от написанных вами рассказов, будет справедливо, если в ответ я выплачу вам те же проценты. При условии, что вы позволите мне продолжить хроники Бейкер-стрит. Признаю, моим писательским талантам не сравниться с вашими, но если вы одолжите мне заметки для, скажем, дел о камне Мазарини и «Трех коньках», я сделаю все возможное, чтобы они получились не менее интересными, чем «Пестрая лента» и «Серебряный».
– Но Артур, – говорю как ваш старый друг, – вы не осознаете, сколько сил я вкладываю в истории для «Стрэнд».
– Бросьте, Джон, со стороны кажется, будто они сами себя пишут. Готов биться об заклад, любой человек, владеющий фактами, может написать рассказ о Шерлоке Холмсе. «Был дождливый октябрьский вечер тысяча восемьсот девяносто второго года, однако мы с Холмсом сидели в нашей уютной гостиной, пока миссис Хадсон не сообщила о прибытии посетителя». Ничего сложного, видите? Однако я должен откланяться. Мисс Леки ждет в передней. После чая мы собираемся на сеанс – Алистер Кроули представил нас нашему личному духу-наставнику. Какие знания! Какая древняя мудрость! Финеас может стать отличной темой для книги, и я уже придумал название: «Финеас говорит».
После ухода Конан Дойла все вздохнули с облегчением.
– О всевышний, – простонал Дэне, – боюсь даже представить, что за третьесортные проповеди и нудная пропаганда польются теперь из-под пера А. Конан Дойла. Я приложил все усилия, чтобы убедить его и эту Леки сохранить статус-кво, – но тщетно. Неужели ничего нельзя сделать?
– Ничего, – ответил Гринхью Смит. – Очень жаль, но ничего не поделаешь. Однако «Стрэнд» не сдастся. И я начинаю думать, что пора что-то менять в любом случае. Долой старое, да здравствует новое, так сказать. Не хотели бы вы написать «шпионский» триллер, Джон? На мой взгляд, «Загадка песков» открыла свежие возможности в повествовании. Что скажете?
– Спасибо за предложение, Герберт, но я откажусь. Мне понравилась книга Чайлдерса, однако вы сами знаете, что я люблю все истории про море, не только Кларка Рассела. А вот беллетристика – не мое. У меня просто не хватает воображения. Нет, однажды Джон Х. Уотсон уже завершал писательскую карьеру – и второй раз, думаю, станет последним. Однако я спрятал несколько расследований Холмса в моей ячейке в «Коксез-бэнк», включая то длинное, про Долину Страха, так что смогу время от времени подкидывать заметки нашему бедному обманутому другу. При условии, что мне удастся скрыться от зоркого ока будущей миссис Артур Конан Дойл. Если нам будет сопутствовать удача – и я говорю это без ложной скромности, – мы еще увидим несколько хороших рассказов о Бейкер-стрит. Но в целом, подозреваю, читателей ждет разочарование. Спиритизм! Ох, Артур!
Гринхью Смит пожал плечами.
– Как скажете, Джон. А что насчет вас, Дэне? Без сомнения, вы согласитесь написать триллер – за хорошие деньги.
– Вы, редакторы, никогда не сдаетесь. Как я уже говорил, беллетристика – не моя стезя.
– Да будет вам. Это мало отличается от газетных заметок. Кроме того, вы же иногда занимаетесь расследованиями. Возьмем ту волну преступлений в Бландинге или загадку ухаживания лорда Стратморлика и не станем забывать, что именно Зебулон Дэне первым предположил, что за этим может стоять Потрошительница Джилл. Писать вы будете под псевдонимом, и вашей репутации, э-эм, почтенного журналиста ничего не грозит. Кроме того, я уже проделал самую сложную работу: придумал сюжеты и названия. А.Э.В. Мейсон согласился взяться за «Источник силы», но вы прекрасно подходите для «Тридцати девяти ступеней». Идея такова. Невинный человек, ошибочно обвиненный в убийстве, скрывается от полиции и безжалостных вражеских агентов. Звучит неплохо, верно? Скажите да, Дэне, иначе этим займется Честертон, а в таком случае они с Мейсоном могут утащить всю серию к моему ужасному конкуренту в «Блэквудс». Пожалуйста! Ради дружбы? Предсказываю, что «Джон Бучан» будет почти столь же популярным и плодовитым, как «А. Конан Дойл».
Он вырос на рассказах о Шерлоке Холмсе
Харлан Эллисон
Случилась плохая вещь. Нет, случилась «Плохая вещь». Во Фримонте, штат Небраска, мужчина обманул честную пожилую даму – и никто не смог заставить его исправить содеянное. Для беспомощной пожилой дамы трагедия растянулась на сорок лет. Однажды она рассказала об этом другу. И теперь я расскажу вам историю. Или настоящий жизненный эпизод. Желаете, чтобы это была «история, которую я еще не написал»? Ради бога. Хотите верить, что я вспоминаю настоящий эпизод из жизни? Милости прошу. Решать вам.
Когда-то не так уж давно…
Мужчина спал в своей постели в квартире на восьмом этаже, в Нью-Йорке. Рядом с ним зазвонил телефон. Обычный аппарат XX столетия, не радиотрубка. Была глубокая ночь, почти утро, но солнце еще не поднялось над резными силуэтами Манхэттена. Телефон зазвонил снова.
Мужчина высунул руку из-под простыни и схватил трубку.
– Ты проснулся? – произнес мужской голос на другом конце линии, очень медленно и отчетливо.
– А?
– Ты уже проснулся и можешь выслушать меня?
– Что? Кто это?
– Окна в твоей спальне открыты… или закрыты?
– А?
– Посмотри на занавески!
– Э… Что…
– Сядь и посмотри на занавески. Они колышутся?
– Я… э…
– Посмотри!
Трехкомнатная квартира выходила во двор-колодец в центре Манхэттена. Стояла осень, и на улице было холодно. Окна в спальне были плотно закрыты, чтобы заглушить шум из нижних квартир и с улицы. Занавески были задернуты. Мужчина слегка приподнялся и посмотрел на ближайшую занавеску. Она покачивалась. Сквозняка не чувствовалось. Мужчина ничего не сказал в трубку. Трубка сочилась тишиной. Зловещей тишиной.
Человек, скорее тень, вышел из-за покачивавшейся занавески и приблизился к мужчине в постели. Света в комнате хватало, чтобы мужчина с телефоном смог различить: человек в черном держит большую сырую картофелину, из середины которой торчит обоюдоострое бритвенное лезвие. На человеке были кожаные перчатки, и там, где они заканчивались, на запястьях, скользко поблескивал тонкий полиэтилен других перчаток, какие носят продавцы пищи. Человек в черном подошел к кровати, встал над приподнявшимся мужчиной и потянулся к телефону. Приложив острый край бритвы к шее мужчины, свободной рукой взял трубку.
