Тарас Прохасько - НепрОстые (сборник)
Как и много лет назад, я переживаю страх приближения школы.
Много лет назад я придумал один ход, который значительно смягчил мое болезненное существование вне летних каникул. Додумался, что мир больше, чем лето, а расстояния меньше, чем кажется. Поэтому приезжать туда, где бывают совсем другие, невиданные времена года, можно чаще, несмотря на систему. Так зависимостью вытесняется зависимость.
Несколько дней назад дети взяли с меня обещание, что мы приедем сюда в сентябре, декабре, марте, мае. Я сказал, что обещаю.
12.
Ему всего-навсего шестьдесят шесть лет. Он крепкий, ладный, элегантный, простой и изысканный одновременно, очень рациональный, достаточно видный (настолько, насколько это допускается элегантностью), светлый (то есть ясный), не слишком высокий, но гораздо выше, чем низкий, конечно – немного одинокий, умеет приспосабливаться к переменам (он умеет терпеть перемены, не отказываясь от разных радостей, которые можно отыскать даже в самых худших переменах, переменах к худшему, надеясь на то, что перемены обязательно переменятся). Его теперешние документы отвечают всем требованиям актуального законодательства, хотя и сделаны на основании не вполне признанной метрики.
История этого дома настолько символична, что, зная только ее, можно воспроизвести для себя почти полную картину происходившего на наших землях на протяжении второй половины двадцатого века, десяти лет перед ее началом и уже трех лет после завершения и второй половины, и самого века.
Дом начали строить в 1937 году. Его проектировали украинцы, строили за деньги украинцев. Деньги были тяжело заработаны в тех условиях, когда условия для зарабатывания денег у украинцев были минимальные. Строительство еще не началось, как уже нужно было преодолевать сопротивление домовладелицы-соседки, привыкшей к тому, что ее каменица крайняя в этом ряду.
Всю документацию дома должны были вести по-польски. Работники же, которые строили, были разные – городские и крестьяне, украинцы, поляки, евреи. Таким был тогда город. С одной стороны – непрерывный плотный ряд домов вдоль главной улицы, до самого ее начала, а со всех остальных сторон – пустота, сады, почти сельские одноэтажные хаты. Таким был город. Как бы то ни было, дом получил порядковый номер, который с того времени не изменился (значит, ряд был действительно плотным). Строили тогда так же быстро, как стали строить с недавних пор, и под конец 1938 года собственники поселились в собственном доме.
Через неполный год мир радикально изменился. Но новая власть еще признавала кое-какие старые права собственности, хотя и одновременно со своими. Теперь в это сложно поверить, но в те годы использовались разные польские квитанции и печати.
В сорок первом под балконами этого дома шли люди к открытым подвалам с расстрелянными, провозглашалось Украинское государство, маршировали румынские подразделения, проезжали грузовики с не накрытыми тентом убитыми евреями. Жители дома смотрели из окон и узнавали своих знакомых то тут, то там. Не хватало угля для отопления, к врачам, принимавшим в квартирах, приходили пациенты (стоматолог и акушер нужны даже в годы мировых войн) и благодарили продуктами. Вскоре начались бомбардировки. Бетонные подвалы служили бомбоубежищами, на бетонной стене выцарапывали даты и часы укрытия. Хроника доведена до самого конца только потому, что не случилось прямого попадания.
Сразу после этого пришли военные. Понятно, что штаб каких-то там войск. Заняли целый этаж, но пока война не окончилась, подписали договор об аренде. Уже по-русски. Наконец война закончилась, штаб куда-то перенесли, а дом перешел в собственность нового государства. Много раз солдаты и офицеры расквартированной в городе армии били прикладами в двери в поисках жилья. Однако очень скоро власть захватили штатские, те, что были в тылу. Именно они придумали селить своих функционеров в отдельных комнатах, доведя количество квартир до максимума. В квартиры превратили также полуподвальные помещения, комнату сторожа, лавку и прачечную. Тех, кто строил дом, уместили в одной бывшей квартире. К ним приходили следователи, их забирали в тюрьму. Несколько ночей в печах жгли особенные книги и газеты. Прошло больше десяти лет, пока подселенные советские работники нашли себе лучшие квартиры и выехали из комнат дома. Оставались те, которым оставались освобожденные помещения.
Наконец дошло до стабилизации. Сам дом постепенно приходил в упадок, но количество рожденных здесь медленно приближалось к числу умерших. Соседи становились добрыми соседями. Квартплату платили регулярно. В подъезде писали клиенты центрального водочного магазина, который разместился через улицу. Вид на горы закрыли многоэтажкой. Нетерпеливые разбирали печи. Пьяные работники ЖЭКа перед государственными праздниками проходили через квартиры и вывешивали на балконах флаги и транспаранты, под которыми на следующий день устраивались парады и демонстрации. В мастерской на первом этаже ремонтировали галантерейные изделия, с самого начала предназначенные для того, чтобы их вскоре ремонтировать. Некоторые квартиры попадали в списки всесоюзного обмена.
Вдруг в одной из квартирок открыли кооперативную кофейню. Вдруг прошла другая демонстрация. Вдруг кто-то продал свою комнатку за некоторое количество долларов. Встал вопрос о возвращении дома бывшим владельцам. Несколько лет его рассматривали в разных судах. Наконец было решено, что еще не время. А за это время квартиры продавали и приватизировали, невзирая на какой-то там мораторий. Появились новые люди, которые не слишком заботились о традициях сосуществования. На двери подъезда устанавливали замки самых разнообразных систем. Очень быстро все, что ниже второго этажа, каким-то образом заняли фирмы, магазины, частные предприятия, нуждавшиеся в расширении. В доме постоянно что-то выдалбывали, прокладывали, достраивали. В основном уничтожали несущие конструкции. Счетчики перенесли в квартиры. Лестницу сначала не мыл никто, а потом каждый стал мыть возле своих дверей. Некоторые двери становились бронированными. Двор превратился в крытое помещение. Над парадным появилось несколько вывесок. В каждой квартире что-то ремонтировали. Крыша, принадлежавшая городу, стала совершенно дырявой. Для того, чтобы ее ремонтировать, нужны были какие-то петиции, подписи и прочее.
Теперь дом вошел в фазу без истории. Здесь все распределено и функционирует максимально. Предлагаемые цены за каждую освобожденную квартиру тоже максимальные. Этот период кончится, когда уйдет еще одно поколение, которое еще без принуждения дважды в год (во второй раз – первого ноября) вывешивает государственный флаг на балконах, выходящих на центральную улицу. Сейчас она называется – Независимости. А перед тем была Советская, Гитлера, Сталина и Сапижынская. На Большой Тисменницкой этого дома еще не было.
13.
Эта кухня выходит своим окном на прямоугольный закрытый двор, образованный другими частями этого же дома. Окном в окна других квартир. Окном на длинные балконы, с которых заходят в прочие квартиры. Окном на окна лестниц. Еще видно крыши всех частей дома и крышу внизу, которой перекрыли внутренний двор.
В этой большой кухне есть настоящая кухонная печь, которую когда-то тоже называли кухней. Печь действительно похожа на совершенно автономное государство – железные плиты для варки, духовка, отделение для выпекания хлеба или сушки фруктов, котел для нагревания воды, решетки для сушки мытой посуды, дверцы для выемки пепла, заслонки для регуляции дымового канала. К печи подведен газ, но так же точно она рассчитана, чтобы ее топили углем, дровами, торфом, бумагой. Такие свойства кажутся лишними, когда все хорошо. Они же оказываются спасительными в случае энергетических кризисов.
На печи, верх которой обит латунной полоской, стоят старинные весы, еще совершенно функциональные, особенно при взвешивании всяческих ингредиентов для печенья по австрийским рецептам (есть два сорта – настоящий, с максимумом высококачественных составляющих, и кризисный, когда все заменяется чем-то другим) – медовничков, рогаликов, сырников, цвибаков и маковников. Стоят ступки разного размера, несколько керамических изделий с фабрики гениального Ивана Левинского. А еще – цилиндрические флаконы, сделанные в итальянском плену из гильз разного калибра, от мортирных и гаубичных до зенитно-скорострельных.
Рядом с печью – окно в ванную.
Напротив печи – ниша, в которой теперь стоит комод, где издавна сложены разные причиндалы. Изначально эта ниша проектировалась как некий альков, где должна была спать кухарка. Рядом – двери в кладовку. В ней также есть окно, оно выходит на тот же двор. Советские холодильник, газовая плита и колонка кажутся более изношенными, чем печь, комод и пододвинутый к окну стол с вмонтированным ящиком – двумя цинковыми емкостями для мытья посуды. За этим столом едва помещаются пять человек, которые завтракают, обедают или ужинают одновременно. Однако в кухне могут спокойно разместиться множество гостей, когда они пьют, слушают музыку и едят печеную картошку с квашеной капустой. Эта кухня служит гостиной, столовой, кабинетом, поэтому во всех прочих комнатах разве что спят.
