Мэтт Иган - Обожженные языки (сборник)
Спрятать навеки, как кота в ящике.
Если я что-то для себя и усвоил, так это что против тренда не попрешь.
Как в истории с Вертером. Когда все вокруг подражают, не подражать невозможно.
– Конкурент? – Джек подходит ко мне вразвалку, поглаживая крышку своего «черного ящика». В его зрачках пляшут оранжевые отблески светильника. – Плевать. У меня есть продукция и проверенный трюк.
А что, если это карма? Мы с братом – две стороны одной монеты. Сплетены вместе. И грехи наши – причиненная боль, обиды – возвращаются и преследуют нас.
Не хотят отпускать. Мы заколдованы, наказаны Богом, как в причудливой сказке братьев Гримм.
Наклонившись ко мне до неприличия близко, Джек шепчет:
– Приобретете сувенир – может, я что-нибудь и вспомню. То, что вам до смерти хочется узнать.
Из его рта вырывается гайморитный душок, по ноге скользит кожаная пола плаща; Джек театральным жестом похлопывает себя по кончику носа и подмигивает, давая понять, что знает какой-то секрет.
А что, если то проклятие или наказание Божье явилось в образе некоего таланта, способности не умирать? Только не срите кирпичами – особенно кассетными, играющими музыку из дешевых ужастиков.
– То, что – уверяю вас – было бы лучше унести с собой в могилу. – Джек прикладывает палец к потрескавшимся губам. – Про вашего милого братца.
И уносится прочь, увлекая за собой группу.
Зубы вдруг ломит от боли, и только тут я понимаю, что перестал жевать.
Что моя челюсть отвисла, а в открытый рот ворвалась стужа осенней эчмондской ночи.
Я кидаю в рот еще один резиновый каштан и бегу вслед за Джеком в янтарный покой паба, внимая теперь уже каждому его слову.
Чтобы понять талант, который достался нам с братом на двоих, представьте себе монету, подброшенную десять раз и каждый раз выпадающую только решкой. Чтобы выкинуть десять решек, одну за другой, требуется девять часов. Целый день, чтобы разобраться в этом состоянии неопределенности. Однако с каждым броском монеты время разветвляется на два потока и существует другой исход, другая жизнь или неведомая нам вселенная, в которой монета ложится вверх орлом.
А мы привыкли к тому, что выпадает решка. Решка всегда срабатывает наверняка.
– Покупайте сувениры! – Джек распахивает плащ: его подкладка сплошь утыкана кассетами, коробки бряцают и поблескивают на свету. – Покупайте записи экскурсии по следам привидений!
Кстати, оговорюсь: сам я не привидение. И души умерших мне не являются.
Вместо того, чтобы тратить девять часов на подбрасывание монетки, задумайтесь о своей жизни. Представьте, что вместо орла и решки – рискованные игры, жизненно важные решения и поступки, как, например, удар ножом в артерию или ожог электричеством.
Сценарии, в которых шанс на выживание – пятьдесят на пятьдесят, вроде обратного сальто с качелей или мертвой петли с приземлением на голову. Когда нечаянно лишаешь себя жизни, как какой-то пошлый иллюзионист – Гениальный Засранец. На каждый несчастный случай, в котором ты, вероятнее всего, погиб, в другой жизни приходится ЧП, в котором ты невероятным образом выжил.
Как сучья дерева, похожего на букву «Г»: каждый – исход, каждый делится на множество облезлых веток-вен. Одной из них решка уготована навечно, и изменить исход в многомировой – или копенгагенской – интерпретации нельзя, как ни старайся.
Невозможное оказывается возможным.
Маститые профессиональные математики называют это вероятностью – или невероятностью.
Научные гении – великие маги статистики и ужасные чародеи информатики, у которых после имен букв больше, чем в самих именах, – квантовым самоубийством.
Или даже – если уж на то пошло – квантовым бессмертием.
А вдруг этот случайный мысленный эксперимент окажется не выдуманной страшилкой, а правдой?
Вдруг тебе суждено избежать смерти при помощи лишь кварка математики – избегать ее всегда, даже когда меньше всего надеешься и ожидаешь, все потому, что жизнь твоя – подброшенная монета, вечно падающая решкой?
– Переживите воспоминания заново!
Джек плещет эмоциями, захватывающими его сильнее сценических страстей.
– В этой жизни или в следующей! – балабонит он, улыбаясь в унисон с тыквой.
В христианской вере самоубийство считается грехом против Бога. Совершивший его обречен на вечные скитания по земле.
Проклят и не способен умереть. Неумирающий покойник, как я и мой брат, воскрешенный Зомби-Иисус, трикстер со светильником.
А может, даже Джек-путеводитель, думаю я, уминая очередной каштан.
– Это жареные каштаны? – спрашивает Упыриха, глядя на пакет, которого мои пальцы уже не чувствуют. – Или конские?
Конскими каштанами мы с братом били друг друга по рукам – еще до того, как мы с ним начали умирать, – колотили, пока костяшки пальцев не вспыхивали лиловым цветом.
И зачем только? Кинув каштан в рот, я протягиваю ей пакет, купленный на улице у торговца, которому все одно, что суфле, что суицид… что квант, что квашеная капуста…
– В «каштаны» сыграем? – предлагаю.
– Моя мама – врач, – заявляет Упыриха, гордо выпячивая налитую грудь. – Конские каштаны ядовиты. Гемолиз.
Токсины, разрушающие эритроциты – красные кровяные тельца.
– От них можно умереть, – объясняет она.
– Вряд ли, – отвечаю я, уставившись на ее грудь и мусоля во рту холодный каштан.
Провожу языком по деснам и зубам, собирая остатки мякоти. Даже если это и конские каштаны, не беда: будет что добавить в наш с Дубиной Стоеросовым и без того блестящий список коронных номеров.
– Вот псих, – фыркает Упыриха, уводя за собой Бес-Френда. Я пожимаю плечами.
Что бы ни вытворял этот Бесподобный Мерзавец, он все же мой брат. Зная то, с какой прямо-таки квантовой скоростью чувство вины перерастает в ненависть, не следует удивляться, что в семьях творится такой бардак.
Быть живым человеком из плоти и крови – вот настоящее проклятие.
– Спешите напугать своих родных и близких до смерти! – гудит Джек.
Туристы виснут на его плаще, наперегонки пытаясь сфотографироваться в пабе «Восемь Жизней из Девяти». Джек их распугивает, гремя пластмассовой аппаратурой, как бутафорскими веригами. Хозяева отпускают собак побегать по эчмондскому выгону. Упыриха с Бес-Френдом бредут по направлению к светильникам жилых домов… А что, если чистилище – не жар в венах и не бесконечная жуткая тьма, а какое-нибудь другое, в равной степени жестокое наказание? Как, например, семейная прогулка или каникулы за городом.
Или погоня за собственным братом по неприметным городам, торчание в унылом чистилище туризма – когда не хочется жить, а надо, – и снова погоня за этим Умопомрачительным Маньяком, годы спустя… по деревенским выгонам… по охраняемым лесным угодьям… через квантовое самоубийство…
А что – если – до сих пор просто везло? И вся эта научно-математическая абракадабра не более чем ошибочное мировоззрение. Неполноценная религия. Дуракам везет, но однажды его везению все-таки придет конец, и тогда мне больше не надо будет преследовать этого Блистательного Недоумка… из братской ревности… в хеллоуинскую ночь… в поисках квантового бессмертия…
И тут раздается пронзительный визг – режущий, как ножевая рана. Затем лай.
Слишком много лая.
Я поворачиваюсь вместе со всеми к выгону – перед «деревом-виселицей» стоит женщина с собакой, ее глаза белы и широко раскрыты.
Над ней висит – свисает с нижней заскорузлой ветки – мертвый груз. Костюм в черно-белую полоску, осветленные патлы трепыхаются на ветру, поднятый воротник скрывает под собой удавку.
Еще один трагический герой, последователь Вертера.
Еще один лемминг: шестой по счету в Эчмонде. Очередное подражающее самоубийство, очередной кластер после Бричфорда, новая горячая точка для послужного списка моего брата.
На этот раз я не закатываю глаза. Я просто их закрываю. Битл-Курта не вернут к жизни никакие заклинания.
Да и никого из них не вернуть. Пусть я лицемер, но попадись мне этот Прославленный Трус и Прохвост, ох и надаю я ему по кумполу!
Уж тогда-то я дам ему повод желать собственной смерти!
Но здесь, в этой жуткой тьме умирающей ночи, некоторые из нас – суицидных туристов или случайных леммингов – рождены, чтобы жить вечно.
Кит Бьюи
Рутина[35]
В восемь тридцать какой-то мужик втаскивает в аптеку трех своих сыновей, швыряет три рецепта на стойку и требует пошевеливаться.
– Четыре часа в больнице проторчали. – Отбирает пачку жевательной резинки у младшего мальчишки. – Мне домой надо. В девять плей-офф начинается.
