Кристин Ханна - Соловей
– Жюльен Россиньоль полагает, вам можно доверять.
Мадам Бабино еще раз напоследок длинно затянулась и загасила сигарету о подошву башмака. Окурок она хозяйственно сунула в карман рубахи.
– Он говорит, вы были близкой подругой его жены. И крестной матерью его старшей дочери. А он – крестный вашего младшего сына.
– Был. Немцы убили обоих моих сыновей. А муж погиб в прошлую войну.
– Он вам писал…
– Почта нынче паршиво работает. Чего ему надо?
Вот оно, самое слабое место во всем плане. Если мадам Бабино из коллаборационистов, то здесь все и кончится. Изабель тысячу раз представляла себе этот момент, планировала всевозможные варианты разговора. Придумала миллион уловок, чтобы спастись в случае чего.
И теперь понимала, насколько все они бессмысленны и бесполезны. Придется говорить напрямик – как в омут с головой.
– В Уррюнь меня дожидаются четверо сбитых летчиков. Я хочу отвести их в Испанию, в британское консульство. Мы надеемся, что англичане отправят их домой и они смогут еще не раз бомбить Германию.
В наступившем молчании Изабель слышала биение своего сердца, тиканье часов на камине, блеяние овец далеко в горах.
– И? – едва слышно спросила мадам Бабино.
– И… мне нужен проводник из басков, чтобы перейти Пиренеи. Жюльен думает, что вы можете помочь.
– Позови Эдуардо, – после паузы бросила мадам Бабино старику, который тут же сорвался с места. Дверь хлопнула так, что потолок задрожал.
Мадам достала из кармана недокуренную сигарету, зажгла и, попыхивая, молча разглядывала Изабель.
– Что вы… – начала Изабель.
Но женщина прижала к губам желтый от никотина палец.
Дверь рывком отворили, и в комнату ворвался молодой мужчина. Изабель успела только разглядеть, что он широкоплечий и здоровенный.
Схватив Изабель за руку, он выдернул ее из кресла и швырнул к стене. Изабель хватала ртом воздух от боли, пыталась вырваться, но мужик, просунув колено ей между ног, крепко прижимал ее к стене.
– Знаешь, что немцы делают с такими, как ты? – прошипел он, придвигаясь так близко, что Изабель не могла различить ничего, кроме огромных черных глаз с пушистыми длинными ресницами. От него несло табаком и перегаром. – Знаешь, сколько нам заплатят за тебя и твоих англичан?
Изабель повернула голову, уворачиваясь от тяжелого духа.
– Где они, твои летчики?
Пальцы больно стиснули плечо.
– Где они?
– Какие летчики? – испуганно выдохнула она.
– Которым ты помогла сбежать.
– К-какие летчики? Не понимаю, о чем вы говорите.
Он зарычал и стукнул ее головой о стену:
– Ты же просила помочь тебе перевести летчиков через Пиренеи.
– Я, женщина, ползти в Пиренеи? Вы, должно быть, шутите. Не понимаю, о чем вы.
– Хочешь сказать, мадам Бабино лжет?
– Я не знаю никакой мадам Бабино. Я просто зашла спросить дорогу. Я заблудилась.
Он ухмыльнулся, демонстрируя потемневшие от табака зубы:
– Умная девочка. – И отпустил ее. – И не слаба в коленках.
– Она молодец, – проговорила мадам Бабино, вставая.
Мужчина чуть отступил назад и представился:
– Я Эдуардо. – Потом, обернувшись к мадам: – Погода хорошая. Она – крепкая девчонка. Парни пускай переночуют здесь. Если они не слабаки, завтра я их провожу.
– Вы нас проведете? В Испанию? – с надеждой уточнила Изабель.
Эдуардо посмотрел на мадам Бабино, а та – на Изабель:
– Помочь вам – большая честь для нас, Жюльет. Итак, где они, ваши летчики?
Мадам Бабино разбудила Изабель в полночь, отвела в кухню, где в очаге уже вовсю плясало пламя.
– Кофе?
– Ой, нет, спасибо, это чересчур роскошно.
Мадам улыбнулась:
– Женщину моего возраста никто не заподозрит. Это здорово помогает в контрабанде. Держи, – и вручила Изабель выщербленную фарфоровую кружку с дымящимся ароматным кофе. Настоящим кофе.
Обхватив чашку обеими руками, Изабель вдохнула знакомый никогда-в-жизни-ни-с-чем-не-спутаешь запах.
Мадам Бабино села рядом.
Сострадание в ее глазах напомнило Изабель о матери.
– Мне страшно, – призналась она. Впервые решившись произнести это вслух.
– Так и должно быть. Нам всем страшно.
– Если что-то пойдет не так, вы ведь сообщите Жюльену? Он в Париже. Если мы… не справимся, скажите ему, что Соловей не улетел.
Мадам Бабино кивнула.
Пока они пили кофе, один за другим в кухне собрались летчики. Парни почти не спали этой ночью, но уже пора было собираться в путь.
Мадам Бабино подала свежий хлеб, лавандовый мед и мягкий козий сыр. Англичане расселись вокруг стола, весело гомоня, и вмиг смели еду.
В распахнувшуюся дверь порывом холодного ночного воздуха внесло охапку сухих листьев, они заплясали по полу и прилипли к камням у очага, словно маленькие черные ладошки. Огонь затрепетал, дверь закрылась.
В комнате с низким потолком Эдуардо казался волосатым гигантом. Типичный баск – запросто может перенести на широченных плечах человека через бурную речку Бидасоа, а лицо словно вытесано в камне тупым зубилом. Плащ, весь залатанный, слишком легкий для такой погоды.
Он дал Изабель баскские туфли – эспадрильи – на веревочной подошве, очень удобные для ходьбы по неровной местности.
– Как там с погодой, Эдуардо? – озабоченно спросила мадам Бабино.
– Холод надвигается. Медлить нельзя. – Он сбросил с плеча рюкзак и обратился к англичанам: – Вот ваши эспадрильи, держите. В них легче идти. Подберите подходящие.
Изабель перевела его слова. Летчики послушно устремились к рюкзаку, принялись вытаскивать обувь и примерять, передавая друг другу.
– А мне ни одни не годятся, – огорчился Маклей.
– Берите что есть, – сказала мадам Бабино. – У нас тут все-таки не обувная лавка.
Парни переобулись, и Эдуардо выстроил их в шеренгу. Придирчиво осмотрел каждого, проверяя одежду и снаряжение.
– Выньте все из карманов и оставьте здесь. Испанцы арестуют вас за все что угодно, а вы же не хотите сбежать от немцев только для того, чтобы оказаться в испанской тюрьме.
Потом он оделил каждого маленьким бурдюком с вином и узловатой палкой – посохом. Напоследок хлопнул по спине, едва не сбив с ног, напутствовав:
– Тишина. Всегда.
Они вышли из уютного тепла кухни на пастбище позади дома, залитое голубоватым лунным светом.
– Ночь – наша защита. Ночь, и скорость, и тишина, – повторил Эдуардо и вскинул руку, приказывая остановиться. – Жюльет пойдет последней. Я – впереди. Я иду – вы идете за мной. След в след. Никаких разговоров. Совсем. Вы замерзнете – сегодня ночью заморозки, – проголодаетесь и очень скоро устанете. Но продолжайте идти.
И Эдуардо двинулся вверх по склону.
Изабель замерзла почти сразу; холод пробирал сквозь шерстяной жакет, мороз пощипывал щеки.
Часам к трем ночи прогулка превратилась в настоящий поход. Подъем становился все круче, луна скрылась за невидимыми облаками, погрузив горы в кромешную темноту. Изабель слышала, как мужчины, идущие впереди, дышат все тяжелее. Они явно замерзли: почти у всех одежда совершенно не годилась для восхождений, да еще обувь не по размеру. Под ногами хрустели ветки, а когда они поднялись выше, из-под подметок посыпались камешки и шуршали, скатываясь по скальному склону.
Начался дождь. Ветер, поднявшийся со стороны долины, едва не сбивал с ног. Ледяные струи хлестали как плети. Изабель вся дрожала, дыхание с шумом вырывалось из легких, она задыхалась, но шла и шла. Все вверх и вверх, выше и выше.
Кто-то из четверки вскрикнул и упал. Изабель не разглядела, кто именно. Человек, идущий впереди, резко остановился, она наткнулась на него, парень запнулся, упал. Ударился о камень, выругался.
– Не тормозим, ребята, – Изабель постаралась, чтобы это прозвучало бодро.
Они взбирались вверх, пока Изабель не начала задыхаться уже на каждом шаге, но Эдуардо не давал пощады. Он остановился, только чтобы убедиться, что никто не отстал, и двинулся дальше, прыгая по камням, как коза.
Ноги у Изабель горели, и, несмотря на эспадрильи, постепенно набухали мозоли. Каждый шаг причинял дикую боль.
Час за часом, и еще, и еще. Изабель не просто запыхалась – она не могла вдохнуть, чтобы прохрипеть, как ей нужен глоток воды, – впрочем, Эдуардо все равно ее не расслышал бы. Где-то впереди пыхтел Маклей, он чертыхался всякий раз, поскользнувшись, и вскрикивал от боли.
Она больше не видела, куда идет. Просто брела вверх, натянув шарф на лицо и мучительно борясь с желанием закрыть глаза. Прерывистое дыхание сначала согревало шарф, а потом ткань замерзла, обратившись в кусок льда.
– Пришли, – донесся из темноты зычный голос Эдуардо. Так высоко в горах можно было не опасаться ни немецких, ни испанских патрулей. Здесь жизни угрожала только стихия.
Изабель повалилась прямо на острые камни. Вскрикнула от боли, но и только – на большее сил не осталось.
Со стоном «Боже всемогущий» рядом рухнул Маклей и тут же начал сползать куда-то вниз. Изабель вцепилась в его руку и удержала.
