Лори Спилман - Слова, которые мы не сказали
Я глажу маму по спине.
– Не плачь. Теперь все хорошо. Ты хотела лучшего, поэтому так поступила. – Я сглатываю ком в горле. – И папа тоже.
Мама всхлипывает, поворачивается, вытянув шею, и смотрит на дорогу. Издалека до меня доносится шум машины.
– Боб возвращается, – кивает мама.
Глава 28
Меня охватывает дрожь. Момент, которого я боялась всю свою сознательную жизнь, настал.
– Я пойду.
– Нет. Останься.
– Лучше я подожду в машине, а ты объяснишь, зачем я приехала. Если он скажет, что мне лучше уехать, я так и сделаю.
Мама приглаживает волосы и вытаскивает из кармана тюбик помады.
– Нет, – говорит она, когда ее губы приобретают розоватый оттенок. – Боб тебя не вспомнит, – добавляет она, убирая помаду.
Такое объяснение меня озадачивает. Мама даже не пытается проявить деликатность. Значит, Боб забыл обо мне. Я для него умерла.
Вскоре к дому подъезжает рейсовый автобус. Мама работает уборщицей, а Боб водителем. И он вычеркнул из памяти дочь своей жены.
Автобус подъезжает к самому дому, и мама ждет, когда разойдутся в стороны гармошки дверей. И вот из салона выходит жилистый парень дет двадцати с наколками на руках. Кто это? Точно не Боб. И тут я замечаю, что он ведет старика. Тот с трудом переставляет ноги, опираясь на руку парня.
Мама выходит вперед и целует старика в щеку.
– Здравствуй, милый.
Я прижимаю руки к груди и с трудом сдерживаю крик. Боб? Нет, не может быть. Мама благодарит водителя и подставляет руку Бобу. Он пожимает ее и улыбается.
Я стараюсь понять, что общего у этого старика – даже ставшего ниже не меньше чем на шесть дюймов – и бравого широкоплечего строителя с веселым смехом, но вижу только незнакомого человека в зеленой рубашке с красным пятном на животе, сжимающего руку матери, словно пятилетний мальчик.
Через несколько секунд мозг подбрасывает мне варианты: он попал в аварию, он болен.
– Ты хорошая? – спрашивает он у мамы, будто впервые ее видит. Затем видит меня и улыбается. – Привет, – произносит он нараспев.
– Боб, ты помнишь Анну, мою дочь?
Боб хихикает.
– А ты хорошая?
Я медленно подхожу ближе. Сейчас он кажется мне маленьким и щуплым, а уши выглядят инородным телом на небольшой голове, делая его похожим на мистера Картофельная голова. На нем белые кроссовки и светлые брюки, затянутые ремнем, отчего на животе образуется пузырь. Все мои страхи исчезают. Вместо этого я чувствую жалость, печаль и стыд.
– Привет, Боб.
Он смотрит на маму, потом на меня и отвечает с улыбкой:
– Привет.
Мама обнимает меня за талию.
– Боб, это моя дочь. – Она говорит с ним как с ребенком. – Анна. Она пришла к нам в гости.
– А ты хорошая?
Внезапно я все понимаю. Мне известен диагноз Боба. Это Альцгеймер.
Боб сидит за кухонным столом и вертит в руках детскую головоломку, а мы с мамой готовим ужин. Я краем глаза наблюдаю, как он ощупывает пальцами изображение пожарной машины, размышляя, куда его пристроить.
– Все в порядке, милый? – спрашивает его мама и достает пакет из морозилки. – Домашние тосты с чесноком, – сообщает она ему. – Как ты любишь, да, милый?
Меня восхищает ее жизнерадостность и преданность мужу. Я не ощущаю ни боли, ни гнева. Мама выглядит счастливой оттого, что видит дочь, и я способна испытывать только восторг и никаких иных чувств. Зачем же я так долго откладывала нашу встречу?
Каждую минуту мама старается ненароком ко мне прикоснуться, будто проверяет, действительно ли я рядом. Она готовит спагетти, помнит, как я их любила. Обжарив в сковороде мясной фарш и лук, добавляет готовый соус для спагетти «Прего» и достает контейнер с уже натертым пармезаном. Единственное, в чем наши вкусы в еде совпадают, – это страсть к свежеиспеченному хлебу.
И опять я поражаюсь, насколько ее жизнь отличается от моей. Кем бы я стала, если бы осталась с мамой? Жила бы здесь, в Северном Мичигане, и готовила для своей семьи еду из банок «Шеф Бойярди»? Меня беспокоит главный вопрос: стала ли моя жизнь хуже или лучше из-за расставания с мамой?
Такое впечатление, что мы ужинаем в «Чак и Чиз». Мы с мамой разговариваем, а Боб время от времени прерывает нас, задавая одни и те же вопросы: «Ты хорошая?» или «Кто ты?». И говорит, что завтра пойдет на рыбалку.
– Он уже много лет не ловит рыбу, – объясняет мама. – Тодд каждый год ставит для него лодку у берега, и Боб просто сидит в ней.
Мы вспоминаем о том, что произошло за годы нашей разлуки. Мама рассказывает, что они переехали на север, когда Боб потерял работу мастера.
– Это было непростое время. Знаешь, потеря места его, конечно, расстроила, но вот расставаться с бейсбольной командой было куда сложнее.
Я с трудом заставляю себя задать вопрос, который мучает меня долгое время.
– А… то, что произошло… никак на нем не сказалось?
Мама вытирает рот салфеткой и подносит вилку со спагетти ко рту Боба.
– Ты помнишь миссис Джейкобс? Нашу соседку?
Я вспоминаю вечно брюзжащую старуху, называвшую маму «вульгарной».
– Она обо всем прознала.
Мама имеет в виду тот случай? Она узнала о том, что я натворила?
– Кто мог ей рассказать? Этот… инцидент произошел здесь, в трехстах милях от Блумфилд-Хиллз. Как она могла узнать?
Мама вытирает губы Боба и наливает ему стакан молока.
Почему она не отвечает на мой вопрос?
– Папа, – наконец решаюсь произнести я. Отец обо всем рассказал миссис Джейкобс. Он отлично знал, какая она сплетница, понимал, что та не сможет промолчать. Именно поэтому и рассказал ей. Причина в желании отомстить. – Ужасно, – произношу я, краснея. Господи, как же мне стыдно за все те последствия, что имел мой опрометчивый поступок. – И она донесла на Боба?
Мама наклоняется и гладит меня по руке.
– В некотором смысле это нам помогло, милая. Мы стали свободны. Мы уехали из Детройта и переселились сюда. У нас появился шанс начать все сначала.
– Почему Боб не стал здесь учить детей?
– Тогда всюду требовались опытные строители. Да и сейчас требуются. – Потупив взгляд, она отворачивается. – Жизнь – это компромисс, солнышко. Без сложностей не обойтись. Если бы Боба обвинили, он стал бы легкой мишенью.
Вот они, негативные последствия. Разрушительные последствия моих обвинений.
Я отставляю тарелку, не в силах проглотить больше ни кусочка.
Вечером мы сидим на веранде за домом. Я устраиваюсь на пластиковом стуле, мама подводит Боба к подвешенным к потолку качелям. Весной вечерами прохладно, и мама приносит нам по свитеру, а Боба укрывает пледом.
– Солнышко, тебе не холодно?
– Нет, спасибо.
– Это место было твоим любимым, правда, милая?
– О да.
Я смотрю, с какой любовью она заботится об этом подобии человека, которого называет своим мужем. А ведь это требует немалых жертв. Я вспоминаю, каким папа был в пятьдесят четыре года. Он путешествовал по миру, пять раз в неделю играл в гольф. У него были деньги, здоровье и Джулия. Почему все так несправедливо? Мама тоже должна была путешествовать и наслаждаться жизнью. Вместо этого она ухаживает за больным мужем, который не всегда ее узнает.
– Кто это? – неожиданно спрашивает Боб, указывая на меня.
Мама вновь начинает ему объяснять, но я ее перебиваю:
– Позволь я. – Я поднимаюсь с места и делаю глубокий вдох. – Я проехала тысячу миль, чтобы извиниться. Конечно, все не так, как я себе представляла, но я обязана это сказать.
– Милая, ты ничего не должна.
Я не обращаю внимания на слова мамы и подхожу ближе к Бобу. Мне следовало взять его за руку или обнять за плечи – дать понять, что я не враг ему. Я ненавижу себя за это, но не могу к нему прикоснуться. Даже сейчас, когда Боб в таком положении, мне тревожно даже находиться рядом с ним. Интересно, это реакция подсознательная или укоренившаяся во мне благодаря отцу?
– Кто она?
– Я Анна, Боб, – говорю я. – Ты меня помнишь?
Он кивает и улыбается.
– Да-да.
Нет, он не помнит.
Наконец я перебарываю себя и беру его руку. Она холодная, под кожей, покрытой пигментными пятнами, залегли вены, вздувшиеся и похожие на червяков.
– Однажды я тебя очень обидела. – Я чувствую, что у меня начинает щипать в носу.
– Ты хорошая?
– Нет, – говорю я. – Совсем не хорошая. Я обвинила тебя в плохом поступке. Очень плохом.
Он отворачивается и смотрит на деревья, но руку все же не вырывает.
– Послушай, – говорю, и губы начинают дрожать. Неожиданно для меня это звучит так, будто я злюсь.
Он смотрит на меня, как ребенок, которого незаслуженно наказали. Слезы катятся из моих глаз, и я смахиваю их ладонью. Боб удивленно распахивает глаза.
– Я приехала извиниться перед тобой. – Мой голос дрожит.
Мама встает рядом и гладит меня по спине.
– Может, не стоит, милая, – приговаривает она.
– Я обвинила тебя в том, что ты меня трогал. – Слезы заливают щеки, но я уже не пытаюсь их вытереть. – Я ошиблась. Ты хотел мне помочь, а я… Я знаю, ты и не думал…
