Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер
Нина не наговаривала на мать. Дороти вспомнила, что за все время Нининой жизни в деревне мать ни разу ей не написала. Может, эта женщина вообще была неграмотна? А старшие братья? Наверное, тоже. О своей семье Нина предпочитала молчать, но по обрывкам ее разговоров с Эгги Дороти поняла, что отец частенько пьет. Какое будущее ожидало бы ребенка в таком доме?
Мысли, одолевавшие Дороти, были такими же мрачными, как тучи, видные сквозь кружевные занавески. Громадные черные тучи, слегка позолоченные солнцем и угрожающие обрушить на землю новый снегопад.
Рождение ребенка завело Нину в тупик. Ее положение было почти безвыходным. Почти.
– Я позабочусь о твоем ребенке.
Дороти сомневалась, произнесла ли она эти слова вслух или только мысленно. Но они действительно прозвучали на всю комнату, мощные, как раскаты грома в горах.
– Ты? – оторопела Нина. – Ты будешь ему матерью?
– Если хочешь.
Они смотрели друг на друга затаив дыхание. Дороти казалось, что она балансирует на узком горном уступе. Одно неверное движение – и она полетит в темную, бездонную пропасть. В небытие.
Она шумно выдохнула. Нина покачала головой.
Дороти смотрела на нее, безуспешно пытаясь унять колотящееся сердце.
Нина открыла рот, словно хотела что-то сказать, потом закрыла. Потом она все-таки заговорила:
– И ты готова его любить? Возиться с ним? Тебе будет наплевать, что скажут другие?
– Да, – едва слышно ответила Дороти.
Горло сдавило от страха и предчувствия окончательного решения Нины.
– Это потому, что ты не боишься говорить другим, чтобы не лезли в твои дела. Ты смелая. И мозгов у тебя больше, чем у меня. Скажешь пару слов, и к тебе не суются. А я боюсь. Из меня вечно дуру делали. – Нина вздохнула. – И ты бы нянчилась с ним, как со своим?
– Да, – с жаром ответила Дороти.
– Выдавала бы его за своего? Но как? Все же знают, что беременной ты не была. Посмотри на себя. Тощая, как вешалка. Люди поймут, что ты врешь.
– Здешние – да, поймут.
– Ты… ты бы его куда-нибудь увезла?
– У меня есть родные в… далеко отсюда.
– Понимаю, – пробормотала Нина.
Впервые за все время знакомства с Ниной Дороти увидела ее погруженной в глубокие раздумья.
– Что ты об этом думаешь? – обождав немного, спросила Дороти.
– Думаю, это правильно. Лучше, чем монахини. Но мне… неловко просить, чтобы ты для меня…
– Тогда попроси не для себя, а для ребенка. – Дороти взяла ее за руку. – Представь себе: Дэвид… в приюте, вокруг – только чужие. Мне от одной мысли становится страшно. Этот дорогой малыш не заслуживает такой участи.
«Сделай это для меня, Нина. Решайся, глупая девочка. Не позволяй сомнениям сбивать тебя с толку. Я не хочу упускать такую потрясающую возможность. Я так давно мечтала о ребенке».
– И никто не узнает? – спросила Нина. – В смысле, что его настоящая мать – я? Ты никому не скажешь?
– Ни единой душе.
– Будешь всем говорить, что он твой?
– Да.
– И будешь его любить?
– Обязательно.
– Ты же любишь малышей, верно? И скучаешь по своему.
Дороти понимала: эти вопросы предназначены не ей. Нина пыталась себя убедить, что поступает правильно.
– Да, Нина. Я очень люблю малышей.
– Значит, Дэвид заменит тебе родного сына?
Что ей ответить? Чего допытывается эта горе-мамаша? Одно неверное слово, интонация, взгляд – и все может пойти насмарку.
Дороти медленно подбирала слова, будто говорила на чужом языке:
– Нет, Нина. Не хочу тебе врать. Родных детей не заменит никто. Но я верю… я знаю… я смогу дать Дэвиду все то, что не смогла бы дать ты… даже если бы и захотела. Тебе трудно представить, какую жизнь я могу создать этому малышу. Естественно, в хорошем смысле слова. У меня будет свой дом. Надеюсь, деньги тоже. Уютный дом, где у ребенка будет своя комната. Я наполню ее игрушками и книгами. Он пойдет в хорошую школу. У него появятся друзья. Он почти ни в чем не будет нуждаться… Но если тебе больше нравится монашеский приют, что ж, отправляй его туда…
Нина взглянула на ребенка. Тот уже спал у нее на груди. Маленький подбородок блестел от молока. Малыш дышал ровно и спокойно. Дороти смотрела на Нину и на ребенка. Она не будет звать его Дэвидом. Она молилась. Всем сердцем. Истово. Так истово, что ей казалось, будто на небесах ее слушают и могут помочь. И когда Нина отдала ей ребенка, одетого в вещи Сидни, Дороти дрожащими руками приняла малыша, прижала к сердцу и поцеловала в макушку.
Нина повернулась на бок, собираясь уснуть. Она попросила Дороти поскорее что-нибудь придумать с молоком, поскольку сама кормить ребенка больше не собиралась. Нина боялась, что молоко будет выливаться и оставлять пятна на одежде, а это может выдать ее с головой. Дороти понимала ее опасения и обещала найти замену грудному молоку.
Дороти отнесла ребенка вниз и уложила в большую черную коляску. Целых два года коляска пылилась и плесневела в сарае. Вчера, ближе к ночи, Дороти перетащила ее в дом, дочиста отскребла и оставила просыхать у огня. Малыша она завернула в одеяло, когда-то связанное ею. Сколько радости и надежд испытывала она тогда!
А малыш, который ничего об этом не знал, продолжал безмятежно спать.
Молоко. Нужно срочно искать молоко. Рожки у Дороти были. В свое время купила для Сидни. Она собиралась кормить ребенка грудью, но миссис Комптон посоветовала ей на всякий случай обзавестись рожками. Все четыре бутылочки так и лежали в коробках. Дороти их вымыла, наслаждаясь ощущением гладкого стекла. Формой своей рожки напоминали бананы. Потом Дороти надела на них резиновые соски. Она еще никогда не кормила младенцев молоком.
С молоком обстояло сложнее, чем с рожками. Сухое молоко, о котором она слышала, Дороти отвергла сразу. Малышу нужно натуральное. Однако и коровье не годилось для такого малютки. Тут тебе и срыгивание, и вздутие животика, и более серьезные осложнения. А если попробовать козье? Дороти знала о питательности козьего молока. Недаром им выкармливали больных и ослабленных детей. Лучше всего было бы найти кормилицу, только где их сейчас найдешь?
У Нины молоко постепенно иссякнет. Через несколько дней она вернется на работу, и тогда Дороти займется необходимыми приготовлениями. Ею владело странное, почти бредовое состояние, в котором смешивались радость и страх. Напряженная, чутко улавливающая каждый звук, Дороти слегка раскачивала коляску. Она чувствовала… нет, даже знала на уровне интуиции: с этого момента ее жизнью будет управлять ложь. Пусть будет так. Главное, она не одна. У нее есть ребенок. Это перевешивает все остальное. Это ее будущее, и другого просто быть не могло. Ее дальнейшая жизнь лежала перед ней, словно карта, и Дороти видела каждый поворот, который ей придется сделать.
Она качала коляску и ждала, когда ребенок проснется. Великая надежда вновь расцветала в сердце Дороти Синклер. Но если и этой надежде не суждено сбыться, если судьба ее снова обманет, такого горя она больше не перенесет. Она будет раздавлена окончательно. Навсегда.
А Ян? Ей почти не хотелось о нем думать. Встреча с ним была всего лишь кратким мгновением в ее жизни. Сладостным, удивительным. Вчера… еще вчера он был ее величайшей мечтой. Но сегодня его нет рядом. Даже не верится, что в ее жизни появилась другая мечта, затмившая прежнюю.
А Сидни, ее драгоценный малыш, что с ним? Ему ведь может не понравиться, что какой-то другой займет его место. Он даже может невзлюбить ребенка, подаренного Ниной. Дороти сознавала всю нелепость подобных мыслей. Сидни не узнает о ее тайне.
Малыш чуть вздрогнул, вздохнул и продолжал спать.
25
Маршалл
я тебя ненавижу Рейчел тебя ненавидит мы ВСЕ тебя ненавидим самое лучшее что ты можешь сделать это оставить нас в покое слышишь маленький уродец? После этого нам с сестрой будет о’кей, но никак не раньше ты уже нас достал и потому вали из нашей жизни видеть тебя больше не желаем
Жаклин(Это письмо, не обремененное знаками препинания, было найдено внутри книги Джона Грэя «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Экземпляр довольно потрепанный. Его оценили в разумные 80 пенсов и поместили в заднюю комнату, на полку с литературой о самопомощи.)
Поршия совершенно не понимает моего горя по умершему отцу.
Я реву и злюсь.
Она смотрит на меня. «Что за спектакль?» – вопрошает ее холодный, недоумевающий взгляд.
Я не особо люблю кошек. Почему она вообще здесь болтается? Миссия этого существа, помимо порчи моих нервов, – уничтожение птичек, мышек, землероек. Милых, дрожащих от страха созданий, которые этой хищнице не сделали ничего плохого. Завязываю узелок в памяти: позвонить в Синий Крест. Пусть приедут и заберут ее. Мне она здесь больше не нужна.
Я одна в этом мире. Мой отец умер. Моей матери, возможно, тоже нет в живых. Я потеряла даже Чарльза Дирхеда, с которым занималась стерильной любовью. Ловлю себя на том, что скучаю по нему. По-моему, даже стерильная любовь лучше, чем вообще никакой.
