Эшли Родс-Кортер - Три коротких слова
– Ты злишься?
– Нет.
– О чем ты говорила с мисс Бет?
– О том, почему ты вчера отказалась от любимой еды. – Гэй отложила нож. – Мне нравится готовить для родных, так я проявляю свою любовь и заботу, однако ты упорно отвергаешь мои попытки тебе угодить. Не потому ли, что о тебе раньше никто не заботился – ни все приемные родители, ни твоя мама? Навязать тебе свою любовь я не могу. Так что я больше не буду пытаться, а то вконец расстроюсь.
Я потянулась за гамбургером. Он остыл, но я все равно сжевала его, в очередной раз пытаясь определиться, победа это или поражение.
Так ли сильно мне хотелось остаться у Кортеров? Порой казалось, что я живу с ними с самого рождения, а временами я чувствовала, будто загостилась в этом доме. Однако страх перед неизвестностью был сильнее.
Наконец я выбрала имя: Эшли Мари Родс-Кортер. Адвокатом по делу удочерения стал двоюродный брат Гэй, Нил Спектор. В его конторе мы и подписали заявления о согласии.
– Нил останется моим адвокатом и после удочерения? – спросила я.
– А ты планируешь на нас в суд подать? – вопросительно приподнял брови Фил.
– Не на вас – на Шпицев. За то, что они издевались надо мной и Люком.
– Ты не сможешь опровергнуть их показания, – предупредил Фил.
– Они должны ответить! – взвилась я.
– Золотко, выкинь это из головы, – посоветовал он.
– Поговори с психологом, – шепнула мне Гэй.
Нил взял бумаги и провел нас в комнату для совещаний, должно быть, недоумевая, отчего мы приуныли в такой знаменательный день.
Гэй сообщила мне, что поедет в Тампу – просматривать материалы моего дела.
– Я хочу узнать о тебе как можно больше, пока дело не сдали в архив.
– Ребенок теперь у нас, так какая разница? – спросил Фил.
– У Эшли накопилось много вопросов о своем прошлом. Может, в этих коробках я найду ответы.
Вечером Гэй вернулась с конвертом, набитым бумагами.
– Твой новый куратор вытащил целых три коробки с документами. Там есть все: сведения о твоих родителях, приемных семьях, школах… – Она заговорщицки улыбнулась. – А на дне одной из коробок я нашла вот это!
И Гэй протянула конверт мне. Открыв его, я не поверила своим глазам: внутри лежали мои младенческие фотографии, семейные кадры и даже профессиональные снимки.
– Я и не знала, что у меня есть детские фотографии!
– Я с закрытыми глазами узнал бы эти ямочки на щеках, – сказал Фил, как гордый отец.
Он сделал копии, и вскоре рядом с фотографиями Блейка и Джоша появились и мои детские снимки.
Перед школой я зашла в спальню Гэй кое-что спросить. Лежа в кровати с чашкой чая в руках, Гэй указала на фотографию безволосой малышки в небесно-голубом платье.
– Иногда я представляю себе, что ты – мой собственный ребенок, – сказала она.
Я взглянула на фотографию в рамке, потом на Гэй.
– Мне пора. – Подойдя к двери, я резко повернулась, подбежала к Гэй, клюнула ее в щеку, а затем вылетела из комнаты.
Кортеры были заняты подготовкой не только к оформлению бумаг, но и к торжествам по этому случаю. Они запланировали праздничный ленч, куда пригласили всех, кто помогал меня удочерить. Возглавляли список Мэри Миллер и прочие государственные опекуны – представители округа Хиллсборо, а также Марта Кук, которая безвозмездно выступила моим адвокатом-представителем. Затем планировалось устроить угощение в «Доме для детей»; при мысли об этом меня слегка потряхивало – ведь я все еще могла вернуться в ряды «приютских». На выходные Кортеры запланировали званый вечер.
Когда Гэй спросила, какой торт заказывать, я ответила, что мне без разницы. Мне действительно было все равно. Зачем устраивать шумиху, если в будущем торжества выльются в горькие воспоминания?
– Отныне мы будем праздновать не только твой день рождения, но и день, когда тебя удочерили, – объявила Гэй. – Что тебе подарить на день удочерения?
– Хочу серьгу в ушной раковине, как у мисс Санднес.
– Ты думаешь, я подпишу бумаги и сразу позволю тебя калечить? – нахмурилась Гэй.
– А мама Тессы разрешила ей проколоть пупок!
– Везет же некоторым, – съязвила Гэй.
Близился судьбоносный день, а на душе у меня скребли кошки. Утром я оделась и вышла в самый последний момент. Гэй была страшно недовольна, что я заставила всех ждать, в том числе и своих крестных родителей, Адама и Лесли Вайнеров, которые приехали с детьми. Джош прихватил камеру, намереваясь запечатлеть «исторический» момент на пленку. За ленчем я только выпила лимонаду. По настоянию Гэй я написала благодарственные стихи. Гэй распечатала их на принтере и разложила копии возле каждого столового прибора.
Фил встал и приветствовал собравшихся, затем передал слово Гэй.
– Спасибо вам за нашу дочь! – сказала она в заключение своей речи. – А теперь послушаем Эшли.
Я сидела как приклеенная. Гэй схватила листок с моими стихами и сунула его мне под нос.
– Прочти вслух, – зашептала она.
Я оглянулась и увидела, что все выжидающе смотрят на меня: Мерриты и мисс Санднес, Мэри Миллер и Марта Кук, сотрудники приюта, Вайнеры и прочие друзья и родственники Кортеров. Не то чтобы я сильно нервничала, но указания Гэй меня взбесили. Сжав листок в руке, я монотонно забубнила:
Все эти годы вы были со мной,
За руку взяв, повели за собой.
Вы даже смогли найти мне семью!
Я от всего сердца вас благодарю!
Еще я «спасибо» сказать бы хотела
За вашу поддержку и словом, и делом.
Друзья, не открою большого секрета —
Других, как вы, нет, обойди хоть полсвета!
Последнюю строчку я выдала изрядно подрагивающим голосом. Решив, что я расчувствовалась, Фил встал и приобнял меня за плечи.
– Нам пора. Судья уже ждет.
Схватившись за живот, я убежала в уборную, чтобы не пришлось прощаться с теми, кто не собирался присутствовать на подписании бумаг в суде. Гэй последовала за мной.
– Эшли, тебе нехорошо?
Я спустила воду и вышла из кабинки.
– Все в порядке.
– Я тоже волнуюсь, – сказала она.
Я молча направилась к выходу, едва не толкнув Гэй. В машине стояла невыносимая духота. Вскоре мы припарковались у здания суда. От раскаленных июльским солнцем зданий шел такой жар, что подол платья лип к ногам. Сквозняк в здании суда окатил меня приятной ледяной волной; к тому времени, как мы дошли до лифта, у меня уже зуб на зуб не попадал. Нас пригласили пройти в кабинет судьи Флоренс Фостер. Скорее бы покончить со всем этим, пронеслось у меня в голове. Однако вышла заминка: Клейтон Хупер, мой новый куратор, опаздывал. Вокруг стояла непринужденная болтовня, как на светской вечеринке. Глядя в стену, я принялась отчаянно кусать губы.
– Всем привет, извините за опоздание, – протараторил, запыхавшись, мистер Хупер. Протянув руку, он погладил меня по голове. – А ты что приуныла, Эшли? Сегодня самый счастливый день в твоей жизни!
– Проходите, – сказал охранник и пропустил нас вперед.
Ожидая увидеть традиционный зал суда, я удивилась, когда, пройдя из широкого общего коридора в более узкий, мы оказались в конференц-зале, посредине которого стоял до блеска начищенный стол. За ним сидела судья Флоренс Фостер. Нил Спектор принялся рассаживать остальных присутствующих. Меня усадили между будущими родителями. Напротив сидели Мэри Миллер, Мэри Фернандес и Бет Лорд. Мне захотелось пролезть под столом и очутиться в одном ряду с ними: мое место именно там, ведь они мне как родные, да и знают меня давно, в отличие от Кортеров. Я бросила взгляд на Фила и Гэй, которые вслушивались в заумные объяснения судьи, потом на Мэри Миллер – она улыбалась, как и Мэри Фернандес и мисс Бет. Они хотели, чтобы для меня началась новая жизнь, а меня так и подмывало все отменить.
Отец Гэй – или просто дедушка – негромко кашлянул: одна из дочерей Вайнеров корчила рожицы, и дедушка хотел, чтобы Джош снял ее ужимки на видео. Однако Джош не сводил объектива с судьи, которая теперь обращалась ко мне.
– В жизни ничего не достается просто так, – начала судья Фостер, – иначе это весьма подозрительно.
Судья всего лишь хотела сказать, что я многое пережила, – теперь я это понимаю, но тогда я решила, что она не доверяет моим новоиспеченным и таким образцовым родителям. Как только прекратятся проверки, Гэй может обернуться очередной миссис Шпиц. Добродушию Фила тоже есть предел, в чем я убедилась в Вашингтоне. Что будет, если он снова рассвирепеет? Когда завершится этот фарс про счастливую семью, всего лишь вопрос времени. По привычке я попыталась уставиться в одну точку – это всегда спасало меня от разбушевавшихся приемных родителей и навязчивых психологов. Сердце заколотилось, как сумасшедшее, и в смятении я чуть не выбежала из комнаты.
Судья сказала несколько слов одобрения Кортерам по поводу их решения меня удочерить, затем обратилась ко мне:
– Эшли, так я подписываю документы?
Мне уже исполнилось двенадцать, а значит, требовалось мое согласие. Повисла напряженная пауза. В тишине слышалось прерывистое дыхание Гэй. Дедушка снова кашлянул.
