Грэм Джойс - Там, где кончается волшебство
Я вскрикнула. Но времени на разговоры не было. Собаки выбежали в поле, взяли след и взвыли. Мой заяц перемахнул через кустарник, я за ним; так мы неслись по полю, и я не отставала. Во мне была и скорость, и ловкость. Однако псы были большие и сильные. Две старые борзые и гончая. Им тоже скорости было не занимать. Они нас догоняли.
Тут я услышала, как кто-то отодвинул камень, взял ключ и вставляет его в замочную скважину. Я с облегчением подумала, что Джудит уже расправилась с делами и вернулась. Но в дом вошла вовсе не Джудит. Это был Чез. Мне захотелось спросить: где Джудит? Что ты здесь делаешь? Но хоть язык во рту уже ворочался, способность говорить по-прежнему не возвращалась.
Сев в кресло – в Мамочкино кресло – напротив меня, он соорудил сигарету, набил ее травой, поджег, втянул в себя дымок и, только выдохнув, сказал:
– Джудит задерживается, она просила меня прийти и присмотреть за тобой. Ну, типа, убедиться, что ты жива. Ты ведь еще жива?
Я моргнула.
– Отлично. Не бери в голову. Тащись дальше. Я тут немного покайфую. И пригляжу за тобой.
Мне было неприятно, что он здесь. Мне было неприятно, как он пахнет. Мне было неприятно, чем он пахнет.
Он закурил, откинувшись на спинку кресла, и принялся бесцеремонно разглядывать меня. В конце концов он встал и подошел.
– Пускаешь слюни, – произнес он. – Не очень-то пристало юной деве. – Костяшкой большого пальца вытер мне рот. – Вот так-то лучше.
Потом он сделал очень странную вещь. Внимательно изучив мою слюну, оставшуюся у него на пальце, слизнул ее. И дальше, глядя прямо мне в глаза, вылизал все до последней капли. Всосал в себя, как будто выпил. Затем опять уселся в кресло.
– А знаешь? – произнес он. – Ты мне, пожалуй, нравишься бритая. Сексуальненько.
Закрыв глаза, чтобы не видеть, с каким вульгарным вожделением он на меня таращится, я оказалась в поле. Когда я вновь открыла глаза, передо мной развернулась непредставимая для человека панорама: я видела на двести семьдесят градусов, как дикие животные. Левее левого, взрывая землю лапами, на нас неслись собаки; правее правого виднелась кромка леса. Собаки выли, из их раскрытых пастей текла слюна. Инстинкт подсказывал, что надо рваться в лес, но заяц прямиком помчался через поле, и я последовала за ним, не отставая, не уступая ему ни в скорости, ни в силе.
Мы были ловкие, зато собаки были крупные, и за один прыжок они оказывались дальше, чем мы, поэтому расстояние между нами буквально таяло. Страх парализовал меня, мышцы обмякли, и я решила сдаться: просто остановиться и отдать себя на растерзание. Собака, бегущая первой, почти нагнала меня. Челюсти щелкали в считаных дюймах от моих пяток; блестящая слюна стекала из пасти серебряной, искрящейся на солнце лентой. Тут заяц вдруг вильнул на невообразимые девяносто градусов – заложил идеальный правый вираж. И надо же, откуда-то я знала, как это повторить.
Собакам такой маневр был не под силу. Они стремглав махнули вперед еще на три-четыре ярда, пытаясь затормозить перед поворотом, в итоге врезались друг в дружку, и, пока они перегруппировывались и заново набирали скорость, мы выгадали несколько ярдов. Какая сила! Какая ловкость и изящество, подумала я. И, несмотря на ужас, боль и страх, я ощутила, что природа наделила меня бесценным преимуществом. Я была хитрее. Я была быстрее. Я могла их обдурить.
И все-таки, в силу своего размера, собаки скоро опять нас нагнали и щелкали зубами у самых пяток. Мы снова повернули. На этот раз собаки взвизгнули от злости и снова закрутились клубком. Теперь мы приближались к их хозяину. По характерной сумке на плече я поняла, что это браконьер; я знала, что у него есть нож, которым он мечтает меня освежевать. Я его чувствовала – разгоряченный запах мужского тела, его не спутаешь ни с чем. И тут я разглядела лицо. Я знала этого мужчину.
Открыв глаза, я удивилась, увидев прямо перед собой лицо Чеза. Он моргнул. Его дыхание обвевало мне щеки. Он наклонился и поцеловал меня. Так нежно и так сладко. Тело мое пошло мурашками. Внутри все задрожало. В этот момент все ощущения сосредоточились в области рта, в губах: казалось, они распухли и слегка зудели. Его дыханье отдавало табаком и травкой. Затем он оборвал свой поцелуй и сел обратно в кресло. Затянулся и выпустил колечко дыма мне в рот. Не знаю почему, но я подумала: что, если он это проделывает уже не в первый раз?
– Осока, ты тем прекраснее, – промолвил он, – что не знаешь себе цены.
Затем наклонился и снова поцеловал меня.
Мужчина шагал на нас тяжелой поступью. Я знала, что он не представляет опасности. В отличие от проворной собаки, поймать нас он не сможет. Зато сможет сильно навредить, если с одной из сторон перекроет нам дорогу, а если еще сумеет организовать своих питомцев и натравить туда, куда ему нужно, то может просто выиграть битву.
Собаки снова сидели у нас на хвосте. Я чувствовала их дыхание и слышала звук щелкающих челюстей, остервенело кусающих воздух. Тут заяц выкинул совсем уж неожиданный кульбит. Он прямиком рванул к мужчине. Я удивилась, но знала только, что нужно следовать за ним. Для браконьера это явилось полной неожиданностью. За пару ярдов до мужчины мы повернули, потом еще раз резко повернули и в результате обогнули его этаким зигзагом. Мы прошмыгнули в дырку сквозь живую изгородь и вырвались на следующее поле.
Мужчина выругался, псы завизжали. Они продрались сквозь кусты и рванули за нами следом. Я начинала потихоньку терять силы, а заяц, как ни странно, не выказывал ни малейших признаков усталости. Наверное, потому, что я лишь притворялась зайцем. Краем глаза я заметила, как браконьер перемахнул через калитку, и вот он тоже мчится за нами, пока его собаки сокращают дистанцию.
Чез расстегнул мне блузку, груди выпали наружу. Он на секунду замер и зачарованно смотрел на них, будто они таили опасность. Я чувствовала, как силы понемногу возвращаются ко мне, но все еще была безнадежно слабой и совершенно неспособной сопротивляться. Он наклонился и поцеловал мои соски. Сердце бешено забилось. Язык присох к нёбу. Чез присосался к моей груди, потом спустился ниже, прошелся языком по впадинке под грудью, покрыл поцелуями живот.
Потом задрал мне юбку, сорвал трусы. Я пробовала кричать, пыталась остановить его, но не могла и пальцем пошевелить. Как будто к рукам и ногам подвесили гири. Раздвинув мне ноги, он перекинул их через ручки кресла. Я бешено сигналила глазами, чтобы он остановился, чтобы не делал этого.
Мне захотелось крикнуть зайцу, что больше не могу, что я не заяц – я женщина. Борзые буквально наступали мне на пятки, а я бежала, бежала, и сердце мое сбоило, и кости готовы были треснуть от напряжения. Заяц оглянулся и понял, в каком я жалком состоянии; он видел, что мне не перегнать собак. Одна из них уже сравнялась со мною и стиснула челюсти вокруг моей ноги. Меня пронзила жуткая боль, я видела только кроваво-красное небо и приготовилась к смерти. Но в эту же секунду заяц сбавил ход, причем намеренно, позволив оставшимся собакам себя настигнуть. Вместо меня. Третья собака оставила меня в покое и тоже кинулась к зайцу.
Чез расстегнул ремень, спустил штаны, член у него стоял торчком; затем он вошел в меня, и я заорала. Это был первый звук, который я произнесла в тот день. Мне было больно. Он беспощадно тыркался в меня, пахучий пот катился с него ручьями, лицо побагровело и сделалось уродливым; когда он кончил в меня, оно исказилось до неузнаваемости.
Он задрожал, и голова его упала мне на грудь. Я подалась вперед, ртом дотянулась до мочки его уха, больно укусила и долго не разжимала зубы.
Пытаясь высвободиться, он вмазал кулаком мне в глаз. Он бил не разбирая, повредил мне ногу. Я вгрызлась еще сильнее и почувствовала, как рот наполнился кровью.
Собаки рвали зайца на куски. Они метались в облаке крови, застившем небо. В сухой пыли полей нежданно разразилась буря. Псы разодрали его в клочья и разделили их между собой. Он сдался, чтобы я могла уйти.
И вот я, изможденная, неслась в укрытие. Вернулась на тот же пятачок за живой изгородью, где прождала весь день. Трава была еще примята там, где раньше сидел заяц. Я зализала ранку на ноге и притаилась. Даже умудрилась выровнять дыхание. Оставалось лишь надеяться, что изгородь меня убережет, а жертва, принесенная зайцем, насытит аппетит собак.
24
Когда вернулась Джудит, я промывала ранку на ноге. Чез к этому моменту уже ушел. Я, как смогла, прибралась. На полу еще остались капли крови. От слабости я вся дрожала, но все равно была безмерно рада снова двигаться.
– Очухалась, как я погляжу! – воскликнула Джудит.
– Да.
– Как себя чувствуешь?
– Вообще без сил.
– Что ты там колупаешься?
– Я щиколотку разодрала.
Поскольку я сидела к ней спиной, она еще не видела всех жертв и разрушений. Когда я повернулась, она увидела синяк под глазом.