Стелла Гиббонс - Неуютная ферма
Все очень мило, весело и естественно.
Так или иначе, у Флоры возникло чувство, что события в «Кручине» развиваются чересчур быстро. Она еще не оправилась от вчерашней поверки (неужели это было только вчера? кажется, что год назад!) и ухода Амоса, а уже и Сиф уехал, и мистер Клоп влюбился в Ранетту, так что наверняка ее увезет.
Такими темпами на ферме скоро никого не останется.
Внезапно ее потянуло в сон. Флора решила пойти в свою маленькую зеленую гостиную и до ужина почитать у камина. Она пожелала мистеру Клопу удачной прогулки и заметила между делом, что Ранетте тут живется довольно погано и немного веселой естественности в духе Фицрой-сквер будет ей очень кстати.
Мистер Клоп ответил, что все понял, и попытался (безуспешно) взять Флору за руку. Теперь, увидев Ранетту в окне, он чувствовал, что их с Флорой односторонний роман позади и надо произнести какие-то подобающие прощальные слова.
– Мы ведь расстаемся друзьями? – спросил он.
– Конечно, – вежливо ответила Флора. Она не сочла нужным объяснять, что не считает друзьями всех, с кем знакома чуть больше месяца.
– Надо как-нибудь пообедать вместе в Лондоне.
– Это будет замечательно, – согласилась Флора, думая про себя, до чего это было бы тоскливо.
– В вас есть что-то… – Мистер Клоп, глядя на нее, повел в воздухе пальцами. – Некая отрешенность нимфы… неразбуженность. Мне хочется когда-нибудь написать о вас роман и назвать его «Девственность».
– Напишите, если это поможет вам скоротать время, – сказала Флора, – а сейчас, боюсь, мне все-таки надо идти писать письма. До свидания.
По пути в гостиную она встретила Ранетту, которая спускалась по лестнице, одетая для прогулки. Флоре хотелось спросить, как тетя Ада ее отпустила, но Ранетта слишком торопилась. Она пулей пролетела мимо Флоры. Лицо у нее было насмерть перепуганное.
Флора с невероятным облегчением опустилась в зеленое кресло у камина. Милейшая миссис Муривей убирала со стола чайную посуду.
– Мисс Эльфина просила передать вам привет, мисс Флора, и сказать, что она на полтора месяца перебирается в Окотень-Холл. Мистер Дик заехал за нею перед обедом на своем авто. Такой симпатичный молодой человек, не правда ли?
– Правда. Так она уехала! Чудесно. Теперь семья сможет немного успокоиться и пережить мысль о будущей свадьбе. А где Урк? Правда ли он утопил Мириам?
Миссис Муривей фыркнула.
– Где ему! Силенок не хватит! Нет, он у нас дома, играет с малышней.
– Неужели?.. С джаз-бандом? Я хотела сказать, с детьми Мириам?
– Да. Катает их на спине и называет себя водяной крысой (вот ведь мерзость!). Слышали бы вы, как Ирод ругался, когда узнал, что она выходит за Скоткраддера! Я думала, от его крика у нас крыша слетит.
– Так она правда за него выходит? – спросила Флора, лениво откидываясь в кресле, чтобы с удовольствием посплетничать.
– Надеюсь, мисс Пост. Не говорю, будто между ними было что-нибудь неподобающее. Да и не будет, пока они не поженятся честь по чести. Ирод уж проследит.
– А что старая миссис Скоткраддер говорит про женитьбу Урка?
– Сказала, как всегда, что видела нечто мерзкое. Если бы мне давали по шесть пенсов за все мерзкое, что я видела, служа в «Кручине», я бы уже могла ее купить. Хоть она мне даром не нужна, если на то пошло.
– А вы не знаете, что она на самом деле видела? – спросила Флора.
Миссис Муривей, складывавшая скатерть, на миг замерла и пристально глянула на Флору, однако ответила лишь, что нет, не знает, и Флора не стала допытываться дальше.
– Я слышала, что и Сиф уехал, – заметила миссис Муривей. – Ох, ну и бесится же его мать, наверное.
– Да, он уехал в Голливуд и станет киноактером, – сонно ответила Флора.
– Туда ему и дорога, – сказала миссис Муривей. – Будет мне что порассказать Ироду, как вернусь домой.
– Так Ирод любит послушать сплетни?
– Если это не что-нибудь гадкое. Если гадкое, обязательно принимается ругаться да бушевать. Ладно, побегу кормить его ужином. Доброй ночи, мисс Пост.
Флора просидела остаток вечера в тишине и довольстве, а в десять ушла спать. Ее уверенность, что все идет как надо, подкрепила открытка, пришедшая с девятичасовой почтой.
Открытка изображала Кентерберийский собор, на штемпеле стояло «Кентербери», а текст гласил:
Хвала Господу! Сегодня я проповедовал слово Божье на ярмарочной площади перед многотысячной толпой. Теперь собираюсь арендовать автофургон «форд». Если Иеремия хочет быть у меня шофером, пусть едет со мною во славу Божию (то есть без жалованья). Хвала Господу! Пришлите мои фланелевые рубашки. Всех люблю и целую,
А. Скоткраддер.Глава 19
После отъезда Сифа жизнь на ферме вошла в обычную колею. Флора отдыхала после утомительных недель, когда она муштровала Эльфину, и после бурных потрясений, связанных с освобождением Амоса и Сифа от семейного гнета.
Первого мая одним махом наступило лето. Деревья за ночь покрылись листвой; из-за живых изгородей вечерами доносилось: «Нет, Джон» и «Не надо, дорогой» – соблазняемых деревенских девушек.
***На ферме жизнь бурлила и пенилась весенними соками. Бесстыдное воркование голубей жирными мазками ложилось на полотно нагретого воздуха, так что казалось, сама атмосфера покрыта толстой патиной любви. Ярко-желтая нота петушиного крика замирала, рассыпаясь легкими перистыми отголосками. Воротила победно ревел на лугу. Анютины глазки в робкой неге раскрывались чувственным солнечным лучам и стрелам дождя. Мотыльки, сцепившись в бессмысленных объятиях, самозабвенно кружили, отматывая свой краткий срок жизни.
Первые майские лучи проникали в комнату, где безмолвно лежала Юдифь, и гасли в пыльном воздухе. Черные мухи монотонно жужжали, эгоистично выписывая у нее над головой идиотические круги, шумные и бессмысленные, как сама жизнь, и это жужжание пронизывало тьму ее бытия алой паутиной боли. Каждую из двухсот фотографий Сифа его мать укрыла черной креповой занавесочкой и, покончив с этим занятием, легла обратно. Ради чего теперь жить? Ответом на вопрос было жужжание мух над умывальным тазом с грязной водой, в которой плавал одинокий черный волос.
И волос тоже был бессмысленным, как сама жизнь.
Старая хозяйка тоже не выходила из своей комнаты. Она сидела у огня, бледного и прозрачного в ярком солнечном свете, и по временам бормотала себе под нос. Тьму ее бытия озаряли вспышки ненависти. Старуха чувствовала, как наглое летнее тепло припекает окна и манит Скоткраддеров прочь. Где Амос? Солнечный свет глумился над ее вопросом. Где Эльфина? И в ответ – бесстыдное курлыканье голубей. Где (самая острая, самая нестерпимая боль) Сиф? Она даже не знала, куда он уехал и зачем. Миссис Муривей сказала, что он теперь будет в каких-то лентах. Неужели миссис Муривей спятила? Неужели все спятили – все, кроме тебя, сидящей в одиночестве, в старом оползающем здании твоего тела? А Урк говорит, что женится на кухонной девке, Мириам, и открыто насмехается над тобой, когда ты говоришь, что не допустишь этого брака; бренчит в кармане тремя шиллингами и шестью пенсами, полученными от Бодягширского скорняка за шкурки водяных крыс.
Эта комната – твоя цитадель. Снаружи мир, тщательно выстроенный тобою за двадцать лет, крошится и рассыпается на куски.
А все она, дочь Роберта Поста. Зло, причиненное ее отцу, вернулось сторицей, как возвращаются проклятия на головы тех, кто их извергает. Это она вливает яд в уши твоих близких, и они уходят один за другим. Они все уйдут: Юдифь, Иеремия, Ездра, Кипрей, Сельдерей, Анания, Азария и Адам Мухинеобидит. А когда это случится… ты останешься одна… наконец-то… одна в сарае.
Флора чудесно проводила время.
Стояла вторая неделя мая, и погода все еще держалась превосходная. Рувим, на которого теперь все смотрели как на хозяина фермы, тут же взялся за ее переустройство (к большой радости Флоры). Он спросил кузину, не поедет ли она с ним в Бодягшир за удобрениями, новыми жерновами и всем таким. Флора ответила, что совершенно не разбирается в жерновах, но готова попробовать. Итак, в одну прекрасную среду они тронулись, вооруженные «Международным справочным руководством прогрессивного фермера», который издали русские друзья Флоры, живущие в Западном Кенсингтоне.
– Где ты добыл деньги на все эти замечательные жернова? – спросила Флора, когда они, купив все запланированное, перекусывали в «Свекольной грядке».
– Украл, – просто ответил Рувим.
– У кого? – спросила Флора. Ей надоело изображать, будто она шокирована, и просто хотелось услышать ответ.
– У бабушки.
– Что ж, по-моему, очень разумно. А как тебе это удалось? Ты вытащил деньги у нее из чулка?
– Нет. Когда мы продавали дюжину яиц, я записывал, что продали два, и так почти пять лет. Я еще пять лет назад положил глаз на эти жернова, так что все продумал.
– Ты гений. Просто гений, – сказала Флора. – Даже страшно думать, как ферма расцветет, если ты будешь продолжать в том же духе.
