Кристин Ханна - Соловей
– И все так же говорлива. Безрассудные поступки и неосторожные слова могут погубить любого в этой комнате, – строго сказал мсье Леви.
Изабель, осознав свою оплошность, молча кивнула.
– Вы очень юны, – заметила женщина в черном.
– Я специально оделась, чтобы выглядеть моложе. И потом, мне кажется, молодость – это преимущество. Кто заподозрит девятнадцатилетнюю девчонку? Да и вам должно быть прекрасно известно, что женщина способна на то, что не под силу мужчинам.
Мсье Леви, откинувшись на спинку стула, внимательно изучал ее.
– Ваш друг дал вам очень лестные рекомендации.
Анри.
– Он сказал, вы несколько месяцев разносили листовки. А вчера, по словам Анук, вы вели себя крайне трезво и сдержанно.
Анук кивнула, подтверждая.
– Я на все готова! – выпалила Изабель. Нельзя допустить, чтобы эти люди отвергли ее.
– Вам понадобятся фальшивые документы, – после долгой паузы произнес мсье Леви. – Новый паспорт. Бумаги мы раздобудем, но потребуется время.
Изабель шумно втянула воздух. Ее приняли! Предчувствие судьбы охватило ее. Она обязательно совершит нечто значительное, теперь она точно это знает.
– Пока что наци настолько самонадеянны, что не в состоянии поверить, будто им может противостоять какое-то Сопротивление, – сказал Леви. – Но скоро они все поймут… поймут, и тогда наша жизнь станет гораздо опаснее. Никому не рассказывайте о связи с нами. Никому. Даже родным. Это ради их и вашей безопасности.
Изабель в этом не видела ни малейшей проблемы. Никому нет дела, где она бывает и чем занимается.
– Хорошо. А… что я должна делать?
Анук пересекла комнату, перешагивая через стопки листовок на полу. Изабель разглядела заголовки – что-то про английские бомбардировки Гамбурга и Берлина. Анук достала из кармана и протянула ей сверток из бурой бумаги размером с карточную колоду, перетянутый бечевкой:
– Доставите это в табачную лавку в старом квартале Амбуаза, прямо под замком. Пакет должен быть там завтра не позднее четырех часов пополудни. – Она вручила Изабель половину пятифранковой банкноты: – Покажете ему купюру. Если у него есть вторая половина, отдайте пакет. И сразу уходите. Не оглядывайтесь. Не заговаривайте с ним.
Пряча пакет и банкноту, Изабель услышала короткий резкий стук в дверь. Все мгновенно замерли, переглянулись, в воздухе разлилось напряжение. За дверью мог быть кто угодно – полиция или нацисты.
Еще три удара.
Мсье Леви спокойно кивнул.
В дверь ввалился лысый толстяк с морщинистым лицом в старческих пятнах.
– Вот, шатался тут по округе. – С этими словами он впустил в комнату пилота английских ВВС в летной форме.
– Бог мой… – прошептала Изабель.
Анук хмуро кивнула:
– Уже не первый. Падают с небес. – И криво улыбнулась собственной шутке. – Сбитые летчики, умудрившиеся ускользнуть от немцев.
Изабель во все глаза смотрела на англичанина. Всем известно, что полагается за помощь британским летчикам, объявления расклеены по всему городу. Тюрьма, а то и смертная казнь.
– Раздобудьте для него одежду, – приказал Леви.
Толстяк заговорил с летчиком, но тот, разумеется, не понимал по-французски.
– Они сейчас найдут для вас одежду, – перевела Изабель.
В комнате воцарилась тишина. Все уставились на нее.
– Вы говорите по-английски? – потрясенно спросила Анук.
– Вполне сносно. Два года в швейцарском пансионе.
После долгой паузы Леви попросил:
– Переведите пилоту, что мы спрячем его в убежище до тех пор, пока не найдем способ переправить за пределы Франции.
– А вы можете? – удивилась Изабель.
– Пока нет, – ответила Анук. – Но только не говорите ему этого. Просто скажите, что мы на его стороне и что он в безопасности. И пусть делает, что велят.
Шагнув к летчику, Изабель разглядела царапины на его лице и разорванный рукав комбинезона. Он сбрасывал бомбы на немцев, подумала она.
– Послушайте… – начала она.
– Вы говорите по-английски, – обрадовался парень. – Слава богу. Мой самолет сбили четыре дня назад. И с тех пор я прятался в каких-то закоулках. Не знал, куда идти, пока этот человек не схватил меня и не приволок сюда. Вы мне поможете?
Она кивнула.
– Как? Вы можете вернуть меня домой?
– Я не могу ответить на ваш вопрос. Просто делайте то, что вам велят. И… мсье?
– Да, мэм?
– Эти люди рискуют жизнью, помогая вам. Вы осознаете это?
– Конечно.
Изабель обернулась к товарищам:
– Он все понимает и готов выполнять все распоряжения.
– Спасибо, Изабель, – поблагодарил Леви. – Где вас найти после возвращения из Амбуаза?
– В книжном магазине. Я намерена открыть его.
– А что скажет на это ваш отец? Полагаю, он закрыл магазин, когда нацисты принялись указывать, какие именно книги он должен продавать.
– Мой отец служит теперь нацистам, – с горечью сказала Изабель. – Его мнение не имеет значения. Он велел мне найти работу. Вот я и нашла. И так со мной можно будет связаться в любой момент. По-моему, это идеальное решение.
– Верно, – с некоторым сомнением произнес Леви. – Что ж, очень хорошо. Анук принесет вам новые документы, как только они будут готовы. Нам нужна ваша фотография. И еще, Изабель, – он прищурился, – позвольте мне на минутку вновь стать старым занудой и напомнить юной девице, славившейся своей импульсивностью, что время эксцентричных выходок миновало. Вы знаете, мы дружили с вашим отцом, – по крайней мере, пока он не показал своего истинного лица, – и я наслушался разных историй о вас. Пришла пора повзрослеть и выполнять приказы. Всегда. Без исключения. Ради вашей и нашей безопасности.
Изабель было стыдно выслушивали нотацию, да еще и при всех, но возражать она не стала.
– Да, я все понимаю.
– А если вас схватят, – добавила Анук, – с вами поступят как с женщиной. У них для нас особые… неприятности.
Изабель нервно сглотнула. Она-то представляла себе тюрьму и торжественную казнь. А вот такого рода вещи ей не приходили в голову.
– Все, чего мы ждем друг от друга, точнее, на что надеемся, – это два дня.
– Два дня?
– Если вас схватят и будут… допрашивать. Постарайтесь молчать хотя бы два дня. Этого времени хватит, чтобы остальные успели скрыться.
– Два дня, – повторила Изабель. – Не так много.
– Как же вы молоды, – печально вздохнула Анук.
В течение следующей недели Изабель покидала Париж четырежды. Она доставила пакеты в Амбуаз, Блуа и Лион. На железнодорожных вокзалах она провела больше времени, чем в отцовской квартире, и такой расклад устраивал обоих. Пока она стоит в очередях и возвращается домой до наступления комендантского часа, отцу нет дела до того, чем она занята. Но с разъездами было покончено, и Изабель собралась осуществить следующую часть своего плана.
– Ты не посмеешь открыть магазин.
Отец неподвижно стоял у затемненного окна. В полумраке квартира казалась неприлично огромной и роскошной, со всеми этими ценностями, собранными несколькими поколениями. На стенах прекрасные полотна в тяжелых парадных рамах (кое-что, правда, исчезло – вероятно, отец их продал), а если отодвинуть черные шторы светомаскировки, с балкона откроется все такой же захватывающий дух вид на Эйфелеву башню.
– Ты велел мне найти работу, – упрямо повторила Изабель.
Перетянутый бечевкой пакет в сумочке придавал уверенности в спорах с отцом. Вдобавок тот уже пьян. Еще чуть-чуть – и отключится на диване в гостиной, постанывая во сне. Девчушкой она все хотела утешить его, когда слышала эти жалобные стоны. Теперь – нет.
– Я имел в виду работу за деньги, – сухо возразил он. И налил себе полный стакан коньяка.
– Может, лучше взять ведерко? – не выдержала она.
– Я сказал – нет. Точка. Магазин ты не откроешь.
– Я уже его открыла. Сегодня. Весь день прибиралась там.
Брови изумленно взлетели:
– Ты прибиралась?
– Именно так. Понимаю, ты удивлен, папа, но мне уже не двенадцать лет. Я сделаю это, папа. Я так решила. У меня останется время на стояние в очередях и появится шанс немного подзаработать. Немцы будут покупать у меня книги. Обещаю.
– Ты намерена флиртовать с ними?
– И это говорит человек, который работает на оккупантов?
Он сердито уставился на нее.
А она – на него.
– Отлично, – выдавил наконец отец. – Делай что хочешь. Но кладовка. Она моя. Моя, Изабель. Я запру ее и ключи спрячу, а ты, будь любезна, держись подальше от этой комнаты.
– Почему?
– Неважно.
– Ты там свидания устраиваешь? На кушетке?
– Какая же ты дура, – устало покачал он головой. – Слава богу, что твоя мать не дожила и не видит, в кого ты превратилась.
Изабель не думала, что ей станет настолько больно от его слов.
– И ты, папа, – горько сказала она. – И ты.
Семнадцать
В середине июня, в предпоследний учебный день, Вианна стояла у доски, спрягая глаголы, когда услышала знакомое тр-тр-тр немецкого мотоцикла.
