Дженнифер Нивен - Ты не виноват
– Отпусти его! – резко выкрикиваю я еще раз, как будто обращаюсь к ребенку или непослушному псу.
И в этот момент он действительно отпускает Роумера, вернее, выкидывает на берег, где тот начинает судорожно откашливаться. Финч взбирается наверх, проходит мимо Райана и Джо, потом мимо меня. Лицо у него перепачкано кровью, но он даже не останавливается возле меня и не оглядывается, удаляясь прочь.
Я даже и не думаю о возвращении в школу, день почти закончился, и все, что могла, чтобы испортить себе жизнь, я уже сделала. Но так как мама меня рано домой не ждет, я оказываюсь на школьной стоянке, отпираю замок на Лерое и еду в восточную часть города. Я катаюсь по улицам взад-вперед, пока не нахожу двухэтажный кирпичный особняк, выстроенный в колониальном стиле. На почтовом ящике написано: «Финч».
Я стучусь в дверь, мне открывает девушка с длинными черными волосами.
– Привет! – говорит она таким тоном, словно вовсе не удивлена увидеть меня здесь. – Ты, наверное, Вайолет. А я Кейт.
Меня всегда восхищало то, как одни и те же гены могут по-разному проявляться у родных братьев и сестер. Незнакомые люди почему-то считали, что мы с Элеонорой близнецы, хотя у нее было более узкое лицо, а волосы светлее. Кейт, с одной стороны, чем-то похожа на Финча, но одновременно сильно отличается. Цвет волос тот же, но черты лица совершенно другие. Все у нее другое, кроме, наверное, глаз. Как-то странно даже видеть его глаза на другом лице.
– Он дома?
– Скорее всего он наверху. Ты ведь знаешь, где его комната, да? – Она чуть заметно улыбается. Интересно, что он рассказывал ей про меня?
Я поднимаюсь наверх и стучусь.
– Финч?
И снова стучусь.
– Это я, Вайолет.
Никакой реакции. Я дергаю дверь, но она заперта. Я еще раз стучусь.
Наверное, он заснул или в наушниках и ничего не слышит. Я продолжаю настойчиво стучать. Потом достаю из кармана тонкую заколку и нагибаюсь, чтобы разобраться с замком. Самый первый замок, который мне удалось открыть, находился в шкафу в офисе моей мамы. Это Элеонора подговорила меня открыть его, потому что именно там родители прятали от нас рождественские подарки. Я поняла, что открывать замки не так-то сложно, опыт приходит со временем. Например, когда нужно незаметно исчезнуть с урока физкультуры или просто остаться на какое-то время наедине с собой и просто отдохнуть от остальных.
Я дергаю за ручку двери и убираю заколку в карман. Скорее всего я бы справилась и с этим замком, но я не стала возиться. Если бы Финч захотел увидеть меня, он сам бы открыл мне дверь.
Я спускаюсь по лестнице. Кейт стоит возле раковины и курит, выдыхая дым в окошко кухни и свесив руку с подоконника.
– Он там?
Я отрицательно мотаю головой, и она тут же выбрасывает сигарету.
– Надо же! Наверное, спит или бегает.
– Бегает?
– Да, раз по десять в день.
Теперь настает моя очередь удивляться:
– Надо же!
– Никогда не знаешь, чем этот парень будет заниматься в следующую минуту.
Финч
26-й день (а я все еще тут)
Я стою у окна и наблюдаю за тем, как она садится на свой велосипед. Потом я устраиваюсь на полу в ванной. Струи воды бьют меня по голове минут двадцать, не меньше. Я даже не могу посмотреть на свое отражение в зеркале.
Потом я включаю компьютер, поскольку он связывает меня со всем миром, а это, наверное, именно то, что мне нужно в данный момент. Яркий экран до боли слепит мне глаза, и я убираю свет, пока буквы не становятся похожими на полутени. Так-то лучше. Я захожу в «Фейсбук», на ту самую страничку, которая принадлежит Вайолет и мне. Я начинаю читать с самой первой записи, но слова не имеют для меня никакого смысла до тех пор, пока я не решаю произносить их вслух. Но даже и в этом случае они почему-то ускользают от меня именно в момент произношения.
Я пытаюсь прочитать загруженную версию «Волн», но когда у меня и это не получается, я решаю, что во всем виноват не я сам, а скорее всего компьютер. Тогда я нахожу обычную книгу, но когда начинаю листать страницы, строчки пляшут перед глазами, словно пытаясь спрыгнуть прямо с листа.
Я не засну.
Я не буду спать.
Я думаю, не стоит ли мне позвонить Эмбриону. Я даже нахожу номер его телефона на самом дне своего рюкзака и вбиваю его в свой мобильный. Но на этом все и заканчивается.
Я могу спуститься вниз и рассказать маме о своем самочувствии (если она вообще дома), но она только предложит мне выпить таблетку от головной боли, которые она всегда носит в сумке. И еще она добавит, чтобы я расслабился и больше не переутомлялся. Она уверена в том, что в нашем доме не может быть такой болезни, которая не проверялась бы с помощью термометра, засунутого под язык. Здесь все измеряется черно-белыми категориями. Плохое настроение, плохой характер, потеря контроля над собой, грусть, печаль…
Ты такой чувственный, Теодор. Чересчур, причем это было всегда, даже когда ты еще был маленьким мальчиком. Ты помнишь, как к нам в дом случайно залетела птичка-кардинал? Она билась о стеклянные двери и падала, несмотря на все наши старания помочь ей. Тогда ты сказал: «Пустите ее к нам, она будет жить с нами, тогда она перестанет биться о стекла». Помнишь? Однажды мы обнаружили птицу мертвой во дворе, видимо, она в очередной раз ударилась о стекло. Ты тогда похоронил ее, сделав гробик из глины в форме гнезда и сказал: «Если бы ей разрешили жить с нами, ничего подобного бы не произошло».
Я не хочу больше слушать историю про кардинала. Хотя бы потому, что судьба кардинала была предрешена вне зависимости от того, пустят его пожить в дом или нет. Может быть, он сам почувствовал это и в тот роковой день ударился о стекло сильнее обычного. В доме он бы тоже погиб, только смерть его была бы более мучительной. Потому что вот так все и происходит, если ты являешься Финчем. Брак трещит по швам. Любовь гибнет. Люди постепенно уходят.
Я обуваюсь и на кухне встречаюсь с Кейт. Она спешит сообщить о том, что ко мне недавно заходила моя девушка.
– Наверное, я был в наушниках.
– А что у тебя с губой и глазом? Только не говори, что это она виновата.
– Я наскочил на дверь.
Она долго и внимательно смотрит на меня.
– С тобой все в порядке?
– Да. Просто отлично. Я пробегусь, пожалуй.
Когда я возвращаюсь, мне начинает казаться, что белый потолок в моей комнате слишком яркий, и я крашу его в голубой цвет остатками краски.
Вайолет
Остается 134 дня
Шесть часов. Гостиная. Родители, нахмурившись, сидят напротив меня. Настроение у них плохое. Похоже, до мамы дозвонился директор Уэртц после того, как я прогуляла третий урок и не пришла на четвертый, пятый, шестой и седьмой.
Отец так и не переоделся, он сидит в костюме, в котором ходит на работу. В основном говорит именно он.
– Где ты была?
– Официально всего-то через улицу от школы.
– Где именно через улицу?
– На реке.
– Какого черта тебя туда понесло? Во время уроков, да еще зимой?!
Мама успокаивает отца:
– Джеймс!
– Завыла пожарная сирена, все вышли из класса, а Финч захотел, чтобы я увидела очень редкого азиатского журавля.
– Финч?
– Ну да, тот парень, вместе с которым мы делаем проект. Вы с ним знакомы.
– Сколько времени вы еще будете доделывать свой проект?
– Нам надо совершить всего одно путешествие, а потом составить полный отчет.
– Вайолет, ты нас очень сильно расстраиваешь, – замечает мама. – Для меня это, как удар ножом в живот.
Мои родители никогда не наказывали нас тем, чтобы отобрать телефоны или запретить подходить к компьютеру. Именно так поступают родители Аманды, например, когда хотят проучить ее за плохое поведение. А мои всегда разговаривали с нами и сообщали о том, насколько мы их разочаровываем.
Вернее, я. Теперь они разговаривают со мной.
– Это на тебя совсем не похоже. – Мама недовольно качает головой.
Папа добавляет:
– Ты не можешь бесконечно использовать отговорку, что у тебя погибла сестра, и тебе позволительно постоянно выражать свои эмоции действиями.
Мне впервые хочется, чтобы они поскорее отправили меня в комнату.
– Все совсем не так. И я не выражала свои эмоции действиями. Просто… меня перестало устраивать быть чирлидером. И в ученическом совете участвовать мне тоже неинтересно. В оркестре скучно. У меня нет ни друзей, ни бойфренда, но без них мир не перестанет крутиться дальше, понимаете? – Мой голос звучит все громче, и, похоже, я уже сама не могу остановиться. – Все вокруг продолжают жить, и, наверное, я просто не могу войти в их ритм. Или не хочу. То любимое занятие, в котором я преуспела, больше мне не принадлежит. Я, возможно, уже и сама не хочу трудиться над этим проектом, только это на сегодняшний момент единственное, что у меня получается.
После чего, так как они не отсылают меня в комнату, я сама добровольно удаляюсь. По пути я слышу голос отца:
