Сюзанна Камата - Теряя сына. Испорченное детство
– Как Луис? – спрашиваю я. – Ему здесь нравится? – Смотрю на настенные часы. Он скоро должен вернуться из школы.
Лицо Вероники принимает то отсутствующее выражение, которое хорошо знакомо мне по нашим совместным ужинам. Но она быстро берет себя в руки и возвращается к реальности.
– Он скучает по друзьям. Ему нужно время, чтобы приспособиться. Но да, ему здесь нравится.
Она рассказывает, что в следующем месяце Сима-сан везет их в Диснейленд.
– Надеюсь, он больше не будет ходить в «Ча-ча-клуб», – говорю я. Это была шутка, но она воспринимает ее серьезно.
– Нет, не будет. Он каждый вечер после работы идет прямо домой. Мы ужинаем вчетвером.
Мне хочется верить, что мое счастье тоже возможно. Ужинать с Кеем каждый вечер, печь ему печенье… У меня появляется мысль рассказать ей о моем плане, но чем меньше людей знают, тем лучше. Мне и так уже снятся кошмары о том, как нанятые бандиты крутят руки людям, которых я люблю, выпытывая информацию.
* * *Утро. Я прячусь за деревом. Сердце стучит как бешеное. На руке сидит комар, но я боюсь его смахнуть – нельзя шевелиться, нельзя, чтобы меня заметили. Я в темных очках, на моих прерафаэлитских локонах – черный шарф.
Мимо идет женщина, и даже мой длинный нос не привлекает ее внимания. Маскировка, похоже, работает.
Школьный двор постепенно заполняется детьми. Ранцы болтаются на спинах, фляжки – на поясах. Мои глаза перебегают от мальчика к мальчику. Ищу, ищу, жду, жду, каждая секунда как час, как день, как неделя. Наконец вижу родную походку, оттенок рыжего вместо смоли на голове. Щечки блестят на солнце. Он прикрывает глаза рукой. Думаю, он меня заметил. Выхожу из тени, машу.
Он бросается было ко мне, но передумывает. Он идет в самом центре группы, другие отделяют его от меня, как скорлупа.
Он приближается. Смотрит на меня. Я улыбаюсь. Маню его рукой.
Он отводит взгляд, смотрит на окружающих его мальчиков. Останавливается, наклоняется – вроде бы шнурок развязался. Другие мальчики уходят вперед. Он один, он рядом. Я протягиваю руку.
Он подходит, любопытный, как мышонок.
Майя уже позвонила в школу и сказала, что его сегодня не будет. Легкая простуда. Его хватятся только ранним вечером.
– Привет. – Я затаскиваю его в тень, и мы уходим по переулку. – Хочешь отправиться в приключение?
Он пожимает плечами, затем кивает.
Я нагибаюсь и беру его за плечи.
– Сейчас мы поедем в аэропорт и сядем на самолет. Мы полетим смотреть дракона!
– Обатян ва?
Я киваю, стараясь казаться спокойной. Ладони начинают потеть.
– Позвоним окасан, когда долетим. Пошлем ей открытку.
– Отосан ?
– Ему мы тоже пошлем открытку.
Он склоняет голову набок, как будто не очень верит.
Чуть-чуть встряхиваю его за плечи.
– Ты что, это будет весело! А если тебе не по нравится, то я тебя обратно верну, прямо сюда, на это место!
Слышу, как за спиной открывается дверь, и вся каменею. Поворачиваюсь – ничего страшного. Просто из дома выходит какая-то старуха.
– Пойдем! – Я подталкиваю его вперед.
Он хмурится, ему не нравится моя настойчивость.
– Прости, – говорю я, – но мы должны поторопиться. Надо успеть на паром.
Мы на пароме. Кей смотрит на дельфинов. Он облокотился о поручень, соленый ветер треплет ему волосы, а я крепко держу его сзади за рубашку. Естественно, он не упадет за борт. И тем более не прыгнет. Это просто предлог для того, чтобы почти касаться его.
– Когда приедем в Индонезию, я покажу тебе комодского дракона! – Я ему уже это говорила, но хочу еще раз напомнить. Мы не в гостинице будем сидеть, как в прошлый раз, мы отправляемся в большое путешествие. Да и я теперь другая. Не курю уже больше месяца. Почти бросила пить. Научилась кататься на доске для серфинга. Я могу о нем позаботиться.
– Ати! – кричит он.
Меня печалит, что он говорит по-японски. Как будто у него из головы испарились все английские слова, которым я его учила. Иначе говоря, ему хорошенько промыли мозги.
– По-моему, это просто буй, – говорю я.
Он разочарованно отходит от поручня, отворачивается от моря.
– Хара гэта. – «Есть хочу».
– Ну, пойдем. Куплю тебе что-нибудь.
Он не отвечает на мою улыбку. Мы поднимаемся на пассажирскую палубу и затем еще на палубу выше, где находится кафе. Он хочет чипсы и мороженое. Рисовый шарик, завернутый в сушеные водоросли. Шоколадные конфеты. Кладу на стойку хрустящую банкноту. Беру все, что он хочет. Он выхватывает чипсы у меня из руки и разрывает пакет зубами.
– Эй! А где «спасибо»?
Он замирает – манеры в него все же хорошо вдолбили, – затем с легким поклоном – одной головой – говорит:
– Сапа сиба. – Чисто японское произношение.
Стараюсь не показать своей обеспокоенности.
На самом деле я хочу сказать вот что: «Перестань вести себя так, будто оказываешь мне какую-то огромную услугу. Я твоя мать, и если ты будешь расти без меня, это наложит отпечаток на всю твою последующую жизнь. Подожди немного, и будешь счастлив. Доверься мне». Даже если я скажу, он, скорее всего, не поймет это по-английски.
– Ойсии ? – спрашиваю я, когда он принимается за мороженое. «Вкусно?»
Он кивает и вдруг протягивает мороженое мне. Хочет, чтобы я попробовала. Я чуть не плачу.
Откусываю кусочек.
В этом момент я начинаю верить, что все в конце концов будет хорошо.
Мороженое тает на языке. Я стараюсь не глотать его, продлить это ощущение.
Он ест, потом опять предлагает мне.
Остаток пути мы сидим и едим мороженое и конфеты.
– А помнишь, ты любил «Спагетти-Оу»? – спрашиваю я.
Он склоняет голову набок.
– Ну, такие маленькие круглые макароны в томатном соусе?
Я вижу, что он изо всех сил старается вспомнить. Но не помнит.
– Ну ладно. Ничего. В Америке вспомнишь.
Чего мне на самом деле хочется – это приготовить ему что-нибудь. Что-нибудь полезное для здоровья, например овощи, порезанные сердечками и звездочками и приготовленные на пару; или жареного цыпленка, обмазанного яйцом и обвалянного в кукурузных хлопьях; самодельные макароны с домашним сыром. То, что готовила моя мать. Но это позже, когда придет время.
Когда мы причаливаем, Кей позволяет мне обнять его. Он уже не так напряжен, как раньше.
Он надевает свой ранец, а я поднимаю сумки. Тяжелые. Иду как старая вьючная лошадь. Мы сходим с парома.
На пристани стоит автобус – ждет пассажиров до аэропорта. Аэропорт отсюда уже видно, там взлетают и садятся самолеты. Я подавляю желание броситься бегом и подстраиваюсь под шаг Кея. Он смотрит на взлетающий самолет – большой, пассажирский.
– Ты уже летал на самолете, – говорю я. – Когда тебе было три года. Помнишь?
Он качает головой, пожимает плечами:
– Чуть-чуть. Мы смотрели кино и пили шоколадное молоко.
– Это было весело, правда? В этот раз тоже будет весело. Будет замечательно.
– Летом мы с папой ездили в Диснейленд, – говорит он.
Я спрашиваю себя, сильно ли он привязан к отцу, будет ли сильно скучать.
– В Америке тоже есть Диснейленд. Только он называется Диснейуорлд.
Ему интересно. Он спрашивает:
– А там есть драконы?
– Скорее всего, нет, Кей. Комодские драконы живут только на одном острове. Больше, насколько я знаю, их нигде нет.
– Даже в зоопарке?
– Ну, в зоопарке, может, и есть…
Автобус останавливается, и мы идем к стойке регистрации.
– Ваши паспорта, пожалуйста, – говорит женщина в униформе «Эйр Гаруда».
После некоторой заминки достаю из сумки две темно-синие книжечки, кладу их на стойку.
– Это мой, это моего сына.
Ее пальцы забегали по клавиатуре. Она внимательно смотрит на фотографии, сверяет их с оригиналом, и мы получаем два места в конце салона, для некурящих, естественно. Ставлю багаж на конвейерную ленту, и он уезжает. Мне вдруг становится значительно легче – и душевно, и физически. Одной рукой держу Кея, другой, так же крепко, – билеты.
До рейса еще довольно много времени, но я как-то неуютно себя чувствую в вестибюле. Хочется оказаться позади всех пунктов проверки и досмотра, поскорей пройти точку невозврата.
– Пойдем посмотрим, что у них тут есть в магазинах беспошлинной торговли, – говорю я. – Может, найдем каких-нибудь вкусных конфет.
Кей ошеломлен количеством народа – туристы-японцы семьями, везут за собой огромные жесткие, новенькие чемоданы, или целыми группами, обступили гидов с флажками в руках. Но есть и женщины в хиджабах и сари, мужчины с лицами цвета темной нуги и светлокожие и светловолосые туристы с далекого севера. Слышна французская, арабская, китайская речь. Американец кричит жене: «Дорогая, подойди сюда, ты только посмотри на это!» Он громкий, высокий и бледный. Неужели и я здесь так выделяюсь?
Тяну Кея мимо всего этого разнообразия к контрольно-пропускному пункту. На голове мужчины, стоящего в очереди впереди нас, – тюрбан. Возможно, он сикх, возвращается домой в Индию. Он спокоен и собран и даже не морщится, когда охранник с круглым младенческим лицом просит его отойти от конвейера, и начинает щупать его вещи.
