Тимур Вермеш - Он снова здесь
Всякий раз забавно наблюдать, когда на наших хозяйственных руководителей накатывает страх. Как только дело кажется им достаточно заманчивым, они радостно бегут за тобой и бросают сколько угодно денег. Если все идет хорошо, то они первые, кто пытается увеличить свою долю на том основании, что они, мол, берут на себя весь риск. Но едва лишь что-то кажется опасным, они моментально пытаются спихнуть этот достойный риск на других.
– Если это вас заботит, – ухмыльнулся я, – то, пожалуй, поздновато. Вам не кажется, что стоило бы раньше задать мне эти вопросы?
Дама Беллини откашлялась.
– Боюсь, мы должны вам кое в чем признаться.
– Я слушаю.
– Мы вас проверяли. Не поймите меня неправильно. Мы не устраивали за вами слежку или что-то такое. Но мы наняли специальное агентство. Нам же нужно было знать, кого мы берем на работу – убежденного нациста или нет.
– Ну-ну, – обиженно сказал я. – Результат вас, видимо, успокоил.
– С одной стороны – да, – ответила она, – мы не нашли ничего отрицательного.
– А с другой стороны?
– А с другой стороны, мы вообще ничего не нашли. Как будто бы раньше вас вообще не существовало.
– Ага. И сейчас вы хотите у меня узнать: а может, я все-таки раньше существовал?
Короткая пауза.
– Пожалуйста, не поймите нас неправильно. Мы все в одной лодке, просто не хотелось бы, чтобы в итоге оказалось… – Она делано рассмеялась. – Что мы… конечно, сами того не зная… как бы настоящего Гитлера… – Она запнулась и закончила: – Я и сама не верю в то, что говорю.
– Я тоже, – сказал я, – это же государственная измена!
– Вы можете хоть минуту побыть серьезным? – парировала дама Беллини. – Я хочу только, чтобы вы мне ответили на один вопрос. Уверены ли вы, что “Бильд” не сможет раскопать что-нибудь такое, что можно использовать против вас?
– Госпожа Беллини, – ответил я. – За свою жизнь я не сделал ничего такого, чего бы стыдился. Я не обогащался неправедным путем и вообще не делал ничего в своекорыстных интересах. Но в общении с прессой это вряд ли поможет. В любом случае надо рассчитывать на то, что газета нагромоздит обычную кучу мерзкого вранья. Вероятно, мне опять припишут внебрачных детей, это, как известно, самое страшное, что приходит в голову мещанской клеветнической прессе. Но с подобным упреком я могу жить.
– Внебрачные дети? И все?
– А что еще?
– Как насчет национал-социалистического прошлого?
– Тут все безупречно, – успокоил я ее.
– То есть вы никогда не состояли ни в какой правой партии? – не унималась она.
– С чего вы взяли? – рассмеялся я столь неумелой провокации. – Я был практически одним из основателей! Членский номер 555!
– Что-что?
– Чтоб вы не думали, будто я какой-то попутчик.
– А может, это грешок молодости? – Она еще раз попыталась неловко опровергнуть безукоризненность моих взглядов.
– С чего вы взяли? Посчитайте сами. В 1919 году мне было тридцать лет. Я даже немного смухлевал: пятьсот членов мы выдумали, чтобы номер лучше выглядел. Но таким обманом я даже горжусь! Уверяю вас, самое страшное, что может появиться про меня в газете: Гитлер подделал свой членский номер. Думаю, и с этим я смогу жить.
На том конце провода опять повисла пауза. Потом дама Беллини переспросила:
– В 1919-м?
– Да. Когда же еще? В партию можно вступить лишь один раз, если из нее не выходил. А я из нее не выходил!
Она рассмеялась с явным облегчением:
– С этим и я могу жить. “Гитлер с “Ютьюба”: мухлеж при вступлении в партию в 1919 году!” За такой заголовок я бы даже приплатила.
– Тогда возвращайтесь на свой пост, и будем держать позиции! Не уступим ни метра!
– Так точно, мой фюрер! – рассмеялась дама Беллини. На этом она окончила наш разговор.
Я опустил газету на стол и увидел вдруг два сияющих голубых детских глаза и белокурые вихры. Передо мной стоял мальчуган, робко пряча руки за спину.
– Кто это тут у нас? – спросил я. – Как тебя зовут?
– Я – Рейнхард, – ответил карапуз.
Действительно славный мальчуган.
– А сколько тебе лет? – поинтересовался я.
Он нерешительно вынул руку из-за спины и показал три пальца, а потом осторожно прибавил четвертый. Восхитительно.
– Знавал я одного Рейнхарда[51], – сказал я, ласково погладив его по голове, – он жил в Праге. Это красивый город.
– А Рейнхард тебе нравился? – спросил карапуз.
– Он мне чрезвычайно нравился, – ответил я. – Это был славный человек! Он следил за тем, чтобы злые люди не могли больше сделать нам с тобой ничего плохого.
– Много было злых людей? – Малыш смелел на глазах.
– Очень много! Тысячи! Это был отважный человек!
– Он их всех посадил в тюрьму?
– Да, – кивнул я, – и в тюрьму тоже.
– А потом хорошенько им всыпал, – засмеялся плутишка и вынул из-за спины другую руку. В ней была газета “Бильд”.
– Ты принес ее мне? – спросил я.
Он кивнул.
– От мамы! Она сидит там. – Он показал на столик в другом углу зала, потом засунул руку в карман и вынул фломастер. – Я должен попросить, чтобы ты нарисовал тут автомобиль.
– Ах автомобиль, – рассмеялся я, – ты уверен? Может, мама сказала “автограф”?
Карапуз нахмурил свой милый лобик и серьезно задумался. Потом огорченно посмотрел на меня:
– Я уже не помню. Нарисуешь мне автомобиль?
– Может, спросим маму? – Я встал, взял маленького человека за руку и отвел его к маме. Я подписал для нее газету и нарисовал малышу на бумажке автомобиль, роскошный “майбах” с двенадцатью цилиндрами. Когда я шел обратно на свое место, зазвонил телефон. Опять дама Беллини.
– У вас хорошо получается, – сказала она.
– Я люблю детей, – ответил я, – но у меня не было возможности создать собственную семью. Прекратите же, наконец, за мной наблюдать!
– При чем тут дети? – явно удивилась дама Беллини. – Нет, я имею в виду, вы прекрасно аргументируете, вы всегда находите, что ответить. Вы так хороши, что мы с господином Зензенбринком подумали, а не предложить ли “Бильд” сейчас интервью.
Я ненадолго задумался и сказал:
– Нет, мы не будем этого делать. Думаю, без интервью мы чаще будем у них на первой полосе. А интервью они получат, когда мы этого захотим. И на наших условиях.
Глава XX
Я ошибаюсь нечасто. Даже наборот, я ошибаюсь очень редко. Это одно из преимуществ ситуации, когда посвящаешь себя политике, уже обладая абсолютным знанием жизни. Я повторяю: абсолютным. Ведь в наши дни немало так называемых политиков, которые всего полчаса стояли за прилавком или однажды походя заглянули в цех через открытую дверь и теперь уверены, будто знают, как выглядит настоящая жизнь. Исключительно ради примера вспомним либерального министра-азиата[52]. Человек прервал интернатуру, чтобы сосредоточиться на карьере политического паяца, и хочется задать один-единственный вопрос: ну и зачем? Вот если б он вместо этого решил сосредоточиться на медицинском образовании, поработал бы потом врачом десять или двадцать лет, по пятьдесят или шестьдесят часов в неделю, а затем, пройдя жестокую школу действительности, постепенно выработал бы свои взгляды, закрепил их в цельное мировоззрение и лишь после того с чистой совестью начал бы осмысленную политическую работу, – вот в таком случае, при удачном стечении обстоятельств, что-то еще и выгорело бы. Но нет, паренек, конечно, из новой, отвратнейшей породы, из тех, что думают: вначале в политику, а понимание уж как-нибудь по пути да сложится. И в результате вон что выходит: сегодня он болтает с финансовым еврейством, завтра бежит следом за еврейским большевизмом, а в конце концов из этого мальчонки получается школьный недотепа, который вечно нагоняет уехавший автобус. Могу сказать только одно: тьфу! Лучше бы он подождал, пока пройдет через фронтовой опыт, безработицу, мужское общежитие в Вене, через отказы придурочных профессоров в Академии, тогда бы он сегодня знал, о чем говорит. Таким образом, ошибки он допускал бы лишь в исключительных случаях. Как с газетой “Бильд”. Тут, надо признаться, я обманулся.
Я полагал, что журналистское отродье будет нападать на меня, на мою политику, мои речи. Но на самом-то деле ко мне подослали стаю фотографов. И уже через два дня появилась большая фотография, как я за высоким столиком у моего торговца газетами пью чай из бумажного стаканчика. Сам торговец тоже присоединился ко мне с бутылкой лимонада, форма которой, однако, напоминала пивную бутылку. Над снимком красовалась большая надпись:
Безумный Гитлер с Youtube: в кругу друзей-пропойцПо вечерам он брызжет ненавистью к иностранцам и нашим политикам, а дни напролет ошивается с друзьями-пропойцами. Самый отвратительный “комедиант” Германии, называющий себя Адольфом Гитлером, до сих пор не открыл стране свое настоящее имя (как “Бильд” ранее уже писала). “Нацист-юморист” (слева) принарядился, снял мундир и притворяется безобидным гражданином. Наверное, обдумывает новую пошлость.
