Тимур Вермеш - Он снова здесь
Обзор книги Тимур Вермеш - Он снова здесь
Тимур Вермеш
Он снова здесь
Originally published in Germany under the title ER IST WIEDER DA by Eichborn – A Division of Bastei Luebbe Publishing Group.
© 2012 by Bastei Lübbe GmbH & Co. KG.
© Johannes Wiebel | punchdesign, Germany
© А. Чередниченко, перевод на русский язык, 2014
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2014
© ООО “Издательство АСТ”, 2014
Издательство CORPUS ®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
* * *
Все действия, персонажи и диалоги в этой книге являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми и/или их реакциями, с фирмами, организациями и т. д. случайно уже потому, что в реальном мире при подобных обстоятельствах действующие лица, вероятно, поступали бы по-другому и вели себя иначе. Автор придает большое значение тому факту, что Зигмар Габриэль и Ренате Кюнаст в действительности не разговаривали с Адольфом Гитлером.
Пробуждение в Германии
Сильнее всего меня удивил, пожалуй, народ. Я же действительно сделал все возможное, дабы уничтожить основы дальнейшего человеческого существования на этой опозоренной врагом земле. Мосты, электростанции, дороги, вокзалы – все это я приказал разрушить. Я уже сверился с документами, когда это было – в марте, и, по-моему, я совершенно ясно высказался по данному вопросу. Разрушению подлежали все учреждения жизнеобеспечения, как то: системы водоснабжения, телефонные станции, средства производства, фабрики, мастерские, фермы, всё материально ценное, и, говоря “всё”, я имею в виду – всё! Здесь требуется тщательный подход, при таком приказе нет места сомнению, ведь понятно, что простой солдат, знакомый со своим отрезком фронта, но, разумеется, не владеющий общей картиной и не понимающий стратегических и тактических взаимосвязей, так вот, этот солдат возьмет да скажет: “И что, неужели нужно поджечь вот этот… этот, скажем, киоск? Неужели плохо, если киоск достанется врагу?” Разумеется, плохо! Враг тоже читает газеты! Он ими торгует, он будет использовать против нас киоск и все, что только обнаружит! Нужно уничтожить все, и я еще раз подчеркиваю – все материально ценное, не только дома, но и двери. И дверные ручки. А также шурупы, причем не только длинные. Шурупы следует вывернуть и безжалостно погнуть. А дверь – смолоть в древесную муку. И потом сжечь. В противном случае враг будет беспринципно входить и выходить через эту дверь, когда только ему заблагорассудится. Но сломанная ручка, гнутые винты и кучка пепла – пользуйтесь на здоровье, господин Черчилль! Такие требования диктуются жестокой логикой войны, что мне всегда было ясно, потому мой приказ и не мог звучать иначе, хотя предпосылка у него была иная.
По крайней мере, изначально.
Нельзя было и дальше отрицать, что в эпической битве против англичанина, большевизма и империализма немецкий народ в итоге потерпел поражение и потому стал попросту недостоин дальнейшего существования даже на примитивном уровне общества охотников и собирателей. Таким образом, он не мог больше претендовать на водопроводные станции, мосты и дороги. А также на дверные ручки. Вот почему я отдал такой приказ, и еще отчасти из любви к завершенности, ведь в ту пору я иногда прохаживался вокруг рейхсканцелярии и вынужден был однозначно признать: американец и англичанин с их “летающими крепостями” уже выполнили за нас значительную часть работы на большой площади согласно моему приказу. Разумеется, в дальнейшем я не контролировал подробно исполнение моего приказа. Как можно представить себе, дел у меня хватало: разгром американцов на западе, отражение русских на востоке, градостроительное развитие Столицы Мира Германии[1] и прочее и прочее, – но с оставшимися дверными ручками, я полагал, немецкий вермахт в состоянии справиться. И потому этот народ вообще-то не должен был существовать.
Но я вынужден констатировать, что он все еще здесь.
И это для меня в некотором роде непостижимо.
Но, с другой стороны, я-то тоже здесь, и это мне столь же непонятно.
Глава I
Помню: я проснулся, должно быть, вскоре после полудня. Я открыл глаза и увидел над собой небо. Голубое небо, легкая облачность, тепло, я сразу понял, что для апреля чересчур тепло. Почти, можно даже сказать, жарко. И сравнительно тихо – надо мной не было видно ни единого вражеского самолета, не слышно ни орудийной стрельбы, ни разрывов поблизости, ни воздушных сирен. Я также отметил, что нет ни рейхсканцелярии, ни бункера. Повернув голову, я увидел, что лежу на земле на незастроенном участке, окруженном домами, стены которых сложены из кирпича и частично перепачканы какими-то пакостниками, что меня сразу же разозлило, и я машинально решил вызвать Дёница[2]. Поначалу, словно в полудреме, я подумал было, что и Дёниц лежит где-то рядом, но потом дисциплина и логика одержали верх: я моментально осознал необычность ситуации. Обычно я не располагаюсь на ночлег под открытым небом.
Вначале я задумался: что я делал в предыдущий вечер? О чрезмерном потреблении алкоголя нечего было и думать, я же не пью. Последнее, что я помнил, – как мы с Евой сидели на мягком диване. Помню еще, что мной – нами – владела некоторая беспечность, я вроде бы решил в тот вечер ненадолго оставить в покое государственные дела, но никаких планов мы не строили, о походе в ресторан или в кино, разумеется, не могло быть и речи, развлекательная программа в столице рейха к тому времени уже отрадным образом истощилась, не в последнюю очередь вследствие моего приказа. Пусть я не мог с уверенностью сказать, не появится ли в ближайшие дни в городе Сталин – такую возможность нельзя было полностью исключить на тот момент, – но мог с абсолютной уверенностью сказать, что его поиски кинотеатра здесь будут столь же безуспешны, как, например, в Сталинграде. По-моему, мы еще немножко поболтали с Евой, и я показал ей свой старый пистолет, прочие детали не пришли мне на ум при пробуждении. Виной тому была также головная боль. Нет, воспоминания о вчерашнем вечере помочь не могли.
Тогда я решил ухватить быка за рога и как следует разобраться в текущем положении дел. За свою жизнь я научился наблюдать, замечать, выделять мельчайшие детали, которые даже иной ученый сочтет маловажными, а то и проигнорирует. О себе же с чистой совестью могу сказать, что благодаря многолетней железной дисциплине становлюсь в моменты кризиса хладнокровнее, рассудительнее, мои чувства обостряются. Я работаю четко, спокойно, как машина. Я методично собрал всю доступную мне информацию. Я лежу на земле. Осматриваюсь. Рядом со мной валяется мусор, растет сорная трава, стебли, кое-где кусты, также встречаются маргаритки, одуванчики. Я слышу голоса, они не слишком далеко, крики, повторяющийся звук удара, смотрю в направлении шума, он исходит от мальчуганов, играющих в футбол. Уже не пимпфы[3], а для фольксштурма[4] слишком молоды, очевидно, из гитлерюгенда, но сейчас не на службе – видимо, враг устроил передышку. В ветвях дерева копошится птица, она щебечет, поет. Для кого-то это лишь примета веселого настроения, но в моем неопределенном положении, когда важна любая, даже столь незначительная информация, знаток природы и каждодневной борьбы за существование может сделать вывод, что рядом нет хищных животных. В непосредственной близости от моей головы лужа, которая, похоже, мельчает, наверняка когда-то давно шел дождь, но с тех пор сухо. На ее краю лежит моя фуражка. Вот так работает мой тренированный рассудок, вот так работал он и в этот тревожный момент.
Я сел. Это получилось без труда. Я пошевелил ногами, руками, пальцами. Ранений, похоже, не наблюдалось, физическое состояние было благоприятным, я был совершенно здоров, если не считать головной боли, даже дрожь в левой руке, кажется, почти пропала. Я осмотрел себя. Я был одет: на мне была форма, мундир солдата. Грязноватый, но не сильно, следовательно, меня не засыпало обломками. На форме виднелись земля и крошки какой-то выпечки, пирога или чего-то подобного. Сукно сильно пахло горючим, вероятно бензином. Это могло объясняться, например, тем, что Ева пыталась почистить мою форму, использовав, однако, чрезмерное количество чистящего бензина. Будто она вылила на меня целую канистру. Ее самой нигде не было, да и весь мой штаб в настоящее время, похоже, не находился поблизости. Я стряхнул как мог грязь с мундира, с рукавов и вдруг услышал голоса:
– Эй, зырь!
– Чё за бомж?
Очевидно, я производил впечатление человека, который нуждается в помощи, – три члена гитлерюгенда это превосходно поняли. Окончив игру, они уважительно приблизились, что было понятно: неожиданно в непосредственной близости узреть фюрера Германии на незастроенной территории, используемой для спорта и физической закалки, среди одуванчиков и маргариток – это необычный поворот в распорядке дня молодого, не до конца созревшего мужчины. И все же небольшой отряд поспешил ко мне, словно стайка борзых, в готовности помочь. Молодежь – это будущее!
