Тимур Вермеш - Он снова здесь
Я не тратил время на текст, а искал сегодняшнюю дату.
30 августа.
2011.
Я смотрел на число в растерянности, не веря глазам. Перевел взгляд на другой номер, “Берлинскую газету”, также отличавшуюся безукоризненным немецким шрифтом, и поискал дату.
2011.
Выдернув газету со стойки, я раскрыл ее, перелистнул страницу, следующую.
2011.
Число издевательски заплясало в моих глазах. Оно медленно наклонилось влево, потом чуть быстрее вправо, потом еще быстрее опять влево и закачалось из стороны в сторону, как это любит делать народ в пивных. Взгляд силился уследить за числом, ухватиться за него, но газета выскользнула у меня из рук. Я почувствовал, что оседаю, и тщетно попытался удержаться за другие газеты на стеллаже, хватаясь за все подряд сверху донизу.
Потом в глазах потемнело.
Глава II
Когда я вновь очнулся, то лежал на земле.
Кто-то клал мне на лоб нечто влажное.
– Вам лучше?
Надо мной склонился мужчина, ему бы ло лет 45, а может, и за 50. Он был одет в клетчатую рубашку и простые штаны, как у рабочего. Теперь я знал, какой вопрос надо задать в первую очередь.
– Какое сегодня число?
– Ммм, двадцать девятое августа. Нет, погодите – тридцатое.
– А какой год? – прохрипел я, садясь. Влажная тряпка некрасиво шлепнулась мне на брюки.
Мужчина посмотрел на меня, нахмурившись.
– Две тысячи одиннадцатый, – ответил он и смерил взглядом мою форму, – а вы что думали? Сорок пятый?
Я попытался найти подходящий ответ, но потом решил, что лучше просто встану.
– Вам бы еще немного полежать, – сказал мужчина. – Или посидеть. Пойдемте, у меня в киоске есть кресло.
Я хотел было возразить, что у меня нет времени расслабляться, но осознал, что ноги еще сильно дрожат. Поэтому последовал за ним в киоск. Мужчина сел на место продавца около окошка и посмотрел на меня.
– Хотите воды? А может, шоколада? Или батончик мюсли?
Я скованно кивнул. Он встал, взял бутылку газированной воды и налил мне из нее в стакан. Потом достал с полки пестрый батончик, видимо, что-то вроде неприкосновенного запаса, упакованный в цветную фольгу. Разорвав эту фольгу, он обнажил нечто, напоминающее прессованное зерно, и вложил это мне в руку. Перебои с хлебом, очевидно, все еще не были устранены.
– Вам надо плотнее завтракать, – сказал он и опять сел. – У вас тут рядом съемки?
– Съемки?..
– Ну там, фильма какого-нибудь документального. Тут постоянно снимают.
– Фильма?..
– Ой, да вы что-то никак в себя не придете. – Он рассмеялся и указал на меня рукой. – Или вы просто всегда разгуливаете в таком виде?
Я осмотрел себя. Не заметил на себе ничего необычного, не считая, разумеется, пыли и запаха бензина.
– Вообще-то да, – ответил я.
Хотя, может, у меня повреждено лицо?
– Нет ли у вас зеркала? – осведомился я.
– Разумеется, есть. – Он указал в сторону. – Как раз рядом с вами, прямо над “Фокусом”.
Я проследил за его пальцем. Зеркало было прямоугольное, в оранжевой рамке, а сверху продавец зачем-то подписал для верности – “Зеркало”[12], словно иначе никто не догадался бы. Зеркало было засунуто между журналов и выглядывало примерно на две трети. Я посмотрелся в него.
Мое отражение выглядело на удивление безупречно, даже мундир казался выглаженным – наверное, в киоске было лестное освещение.
– Интересно? – спросил мужчина. – Да у них в каждом третьем номере что-нибудь про Гитлера. Но вам-то, по-моему, готовиться больше не надо. И так все отлично.
– Спасибо, – рассеянно ответил я.
– Нет, правда, – продолжил он, – я смотрел фильм “Бункер”. Дважды. Бруно Ганц там восхитителен, но до вас не дотягивает. Как вы себя держите… можно подумать, это вы и есть.
Я взглянул на него:
– Кто я есть?
– Ну, как будто вы и есть фюрер.
При этих словах он сделал странный жест: приподнял руки и, сложив вместе указательный и средний пальцы на каждой руке, дважды быстро согнул и разогнул их. Не хотелось в это верить, но, очевидно, вот что осталось через 66 лет от некогда строгого немецкого приветствия. Это было ужасно, но хотя бы доказывало, что мой политический труд не прошел совсем уж бесследно.
Я вскинул руку, отвечая на приветствие:
– Я и есть фюрер!
Он опять рассмеялся:
– С ума сойти, прямо как настоящий.
Не время было отвлекаться на его назойливую веселость. Я все лучше понимал свое положение. Если это не сон – а для сна все продолжалось чересчур долго, – то я действительно нахожусь в 2011 году. Стало быть, я попал в совершенно новый мир, а значит, наоборот, и сам стал для данного мира новым элементом. Если этот мир хотя бы отчасти функционирует по законам логики, то предполагается, что мне сейчас 122 года или же, и это более вероятно, что я давным-давно мертв.
– А вы еще кого-нибудь играете? – спросил мужчина. – Может, я вас уже видел?
– Я вообще не играю, – ответил я, вероятно, резковато.
– Конечно же нет. – Он почему-то вдруг сделал серьезное лицо. Потом подмигнул мне: – А где выступаете? У вас своя программа?
– Разумеется, – отозвался я. – Еще с 1920 года! Вам как фольксгеноссе должны быть известны двадцать пять пунктов.
Он торопливо кивнул.
– Нет, все-таки я вас еще не видел. У вас есть какая-нибудь рекламка? Или карточка?
– К сожалению, нет, – огорченно ответил я. – Документация и карты находятся в ситуационном центре.
Я попытался разобраться, что же мне теперь делать. Было очевидно, что появление 56-летнего фюрера в рейхсканцелярии или хотя бы в фюрербункере наверняка вызовет недоверие, даже точно вызовет. Надо потянуть время и проанализировать мои возможности. Надо найти пристанище. Я с болью осознал, что у меня в карманах нет ни единого пфеннига. На миг нахлынуло неприятное воспомнинание о жизни в мужском общежитии в 1909 году. Безусловно, то был необходимый период, когда сложились мои идеи, какие мне не смогли бы преподать ни в одном университете мира, и все же то было время нужды, которой я отнюдь не наслаждался. Мрачные месяцы пролетели в моей голове: презрение окружающих, пренебрежение, неуверенность, тревоги о насущном, сухой хлеб. Погруженный в свои мысли, я рассеянно откусил странный батончик у меня в руке. Он оказался на удивление сладким. Я внимательно поглядел на продукт.
– Мне тоже нравится, – сказал газетный торговец. – Хотите еще?
Я покачал головой. Передо мной стояли более важные задачи. Во-первых, следовало обеспечить себе простейшие ежедневневные средства к существованию. Требовалось жилье, немного денег, пока я не обрету более четкого понимания ситуации. Возможно, мне понадобится работа, по крайней мере на время, пока не выясню, смогу ли я вернуться к моей правительственной деятельности и если смогу, то каким образом. А до той поры придется зарабатывать на кусок хлеба. Может, в качестве художника, может, в архитектурном бюро. Разумеется, для начала я не стал бы чураться и физического труда. Что и говорить, гораздо больше пользы немецкому народу принесло бы использование моих знаний при каком-нибудь военном походе, однако ввиду незнания современной диспозиции это неосуществимо. Я даже не представляю, с кем сейчас граничит немецкий рейх, кто нам угрожает и кому нужно давать отпор. Так что придется пока рассчитывать на скромную работу руками, например при строительстве стратегического плацдарма или отрезка автобана.
– Давайте-ка серьезно, – раздался тут голос газетного торговца. – Неужели вы всего-навсего любитель? С таким-то номером?
Неимоверная дерзость.
– Я не любитель! – энергично отрезал я. – Я не из тех буржуазных лентяев!
– Конечно, нет, – примирительно заверил он меня.
Похоже, в глубине души он честный малый.
– Я имею в виду, кем вы работаете?
Вот именно, кем? Что же ответить?
– В настоящее время я… несколько отошел от дел, – осторожно описал я свое положение.
– Не поймите меня неправильно, – заторопился торговец, – но если вы еще действительно ни разу не… то это просто невероятно! Послушайте, ко мне все время кто-то заглядывает, город же полон всяких агентов и телевизионщиков. Они только рады будут новому сюжету, новому лицу. Если что, как вас найти? У вас есть телефон? Или мейл?
– Э-мм…
– Где вы живете?
Тут он попал прямо по больному месту. Однако в помыслах у этого человека, казалось, не было ничего недостойного. И я решил рискнуть.
– Что касается жилья, то в настоящее время это… как бы сказать… несколько неопределенно.
– Ну, бывает, а может, у вас есть подруга, которую вы навещаете?
На миг я вспомнил о Еве. Где-то она сейчас?
– Нет, – пробормотал я, не желая того, подавленным тоном, – спутницы жизни у меня нет. Уже нет.
– Ох, – вздохнул лавочник, – понимаю. Все еще свежо.
– Да, – признался я, – все здесь… довольно свежо для меня.
– Ясно, последнее время все шло не очень, да?
– Пожалуй, именно так, – кивнул я, – нападение группы Штайнера[13] непростительным образом так и не было осуществлено.
