Питер Дарман - Парфянин. Испытание смертью
– Ты не простудилась, госпожа? – спросил я, протягивая Клавдии исходящий паром горшок с густым бульоном.
– Конечно, нет! – резко ответила за нее Галлия, недовольно глянув в мою сторону и набросив на шею Клавдии еще одно сухое полотенце.
– Спасибо, – сказала Клавдия довольно слабым голосом. – Вы очень добры. Мне необходимо было увидеться с вами обоими.
– Надо было подождать, пока не кончится гроза. Тебе нельзя болеть в твоем положении.
– Мне крайне необходимо было увидеть вас обоих еще сегодня, до того как вы уедете, – она отставила горшок и посмотрела на Галлию. В ее глазах стояли слезы. – Вы двое – моя единственная надежда!
Галлия обняла ее и попыталась успокоить, но Клавдия продолжала рыдать, а я так и не понял отчего и боялся задать этот простой вопрос. В конце концов, Клавдия взяла себя в руки и выпила весь бульон. После чего мы некоторое время сидели в молчании – мне это показалось целой вечностью, и единственным звуком, нарушавшим тишину, оставались порывы ветра, продолжавшего играть со стенами и крышей палатки. Галлия сидела спокойно, а Клавдия наконец решилась раскрыть свою тайну. Я барабанил пальцами по шесту палатки, пока Галлия не бросила на меня такой взгляд, что я сразу прекратил это занятие. Я стал натягивать сухую тунику, и в этот момент Клавдия заговорила монотонным голосом, от которого создавалось ощущение, что она впала в транс:
– Прошлой ночью я видела сон. Мне грезилось, будто наше войско разгромлено и вся земля пропиталась кровью. Я шла босиком, пробираясь между раздавленными безжизненными телами, проткнутыми стрелами, копьями и мечами. На меня смотрели мертвые черные глаза, и везде были сплошные раны и кровь, а я все шла среди павших и ничего не чувствовала под ногами. И хотя я пробиралась чуть ли не по пояс в крови, на моих белых одеждах не оставалось никаких следов. И тогда я поняла, что я тоже мертва, что я всего лишь призрак, бродящий среди мертвых.
Я долго ходила там и зашла очень далеко, но земля по-прежнему была завалена мертвыми, римлянами, и рабами. Потом я увидела впереди всадника на могучем вороном коне. Это был фракиец. Когда я подошла поближе, то увидела, что он одет во все черное – в черные сапоги, штаны, тунику и шлем. И хотя он сдвинул шлем на затылок, я не могла разглядеть его лицо, а только слышала низкий командирский голос. Я спросила его, где нахожусь, и он ответил, что недалеко от рая, но добавил, что я не смогу туда войти, пока не попрошу всадника на белом коне отвезти мой самый драгоценный дар в землю солнца. Я спросила всадника, где мой муж, и он ответил, что тот ждет меня под деревом, вокруг которого обвился змей. Я поняла, что это Спартак и что он тоже мертв, потому что однажды, когда он был младенцем, вокруг его головы обвилась змея, но не причинила ему никакого вреда. И еще я поняла, что больше не беременна, и что самый драгоценный дар – это мой новорожденный ребенок.
Клавдия повернулась и заглянула мне в глаза. Ее напряженный взгляд здорово мен беспокоил.
– Ты мне друг, Пакор?
– Ты же знаешь, что да, госпожа.
– Тогда, если я тебя кое о чем попрошу, ты уважишь мое желание?
– Я всегда готов сделать для тебя все, что угодно, госпожа.
Она немного помолчала, как будто ища ответа в глубине моей души. Потом заговорила:
– Тогда я попрошу тебя вот о чем. Когда родится мой ребенок, обещай, что заберешь его с собой в Парфию, потому что тот всадник на белом коне, о котором мне говорил тот конный фракиец, это ты. Сделаешь это?
Я был в замешательстве. Я уже решил, что все ее слова – лишь бред беременной женщины; я слышал, что когда женщина носит под сердцем ребенка, она бывает иногда подвержена приступам безумия.
– Но, госпожа моя, – осторожно заметил я, – ведь Спартак и сам позаботится и о тебе, и о новорожденном.
Тут она рассердилась.
– Ты разве не слышал, что я говорила? Неужели ты решил, что я сошла с ума? Неужели ты настолько плохого мнения обо мне, если обращаешься с таким презрением?
Я взял ее за руку, пытаясь успокоить.
– Госпожа, я для тебя жизни не пожалею, и ты прекрасно это знаешь.
Она выдернула руку.
– Тогда обещай выполнить мою просьбу, парфянин!
И снова уставилась на меня пристальным взглядом, буквально пригвоздив к месту. Ее глаза пылали гневом, словно бросая мне вызов. Но я и так не посмел бы ее ослушаться.
– Если таково твое желание, тогда это для меня приказ, и я его выполню. Клянусь тебе.
Ее гнев тут же угас, и она облегченно вздохнула. Клавдия взяла меня за руку, а потом Галлию.
– Спасибо! Спасибо вам обоим, друзья мои!
Когда гроза немного утихла, я отправил Клавдию обратно в шатер Спартака, обеспечив ее эскортом. Я был уверен, что она все еще не в себе и может что-либо сделать с собой, если оставить ее одну. Но когда она обнимала и целовала меня перед тем, как уехать, то казалась поистине счастливой и беззаботной, почти как ребенок. Галлия осталась со мной – она должна была готовить своих женщин к завтрашнему походу. Мы сидели с ней, пили подогретое вино, и она не сводила с меня пристального взгляда. Ветер к этому времени уже стих, а дождь лишь чуть моросил. Воздух был прохладный и свежий.
– Ну, так что?
– Что именно?
– Ты дал ей слово. Ты его сдержишь?
Я засмеялся.
– До этого дело не дойдет.
– Как это?
– Ей приснился кошмар, это гроза ее так возбудила…
– Значит, ты предпочитаешь не видеть очевидное.
Я осушил свою чашу.
– Я уверен, что Спартак очень расстроится, если узнает, что Клавдия нам рассказывала.
Галлия встала и пошла к выходу:
– Мне нужно проверить, готовы ли мои женщины.
– Мы выступаем за час до рассвета.
– Я знаю. И еще я знаю, что Спартак еще до нас узнал об этом сне Клавдии. Спокойной ночи, Пакор.
Мы выступили из лагеря в предрассветном мраке зимнего утра. Повсюду висел туман – и над морем, и над землей, прилипая к нашим телам. И хотя я плотно завернулся в плащ, мне все равно было холодно, хотя, возможно, это ощущение возникло из-за страха. Рассказ Клавдии вывел меня из равновесия, так что спал я мало. Я пытался выбросить из головы ее слова, но она ведь не ошибалась, когда предрекла мой приход и вступление в войско Спартака и когда предупредила о той засаде возле Фурии, на берегу. Так почему бы ей не оказаться правой и сейчас? Я все же избавился от этой мысли. Прошлой ночью, когда Галлия отправилась к своей сотне, я поехал повидаться с Афранием и убедился, что его люди заняты подготовкой к атаке на Красса. Все вокруг было буквально пропитано запахами кожи и скребущими звуками затачиваемого оружия. Афрания я нашел в его палатке. Он был окружен командирами – по большей части это были испанцы, как и он сам, все молодые, горящие желанием поскорее наброситься на римлян. Афраний был чрезвычайно горд своими тремя легионами, на что имел полное право. Весь последний год он усердно их учил и муштровал, хотя я здорово опасался, что его стремление доказать, что они лучшие во всем войске, лучше даже фракийцев Акмона, приведет его к преждевременной гибели.
– Ты не забывай, – сказал я ему, когда он отпустил своих командиров, – что твоя задача – это лишь отвлекающий маневр. Смотри, не зарывайся!
– Может, это и отвлекающий маневр, но мы ведь вполне можем произвести на Красса должное впечатление, такое, какое он не скоро забудет, – он искоса посмотрел на меня. – Кроме того, почему это вся слава должна доставаться коннице?
– Ты полагаешь, что я желаю одной только славы?
– Конечно. А чего же еще?
Я подозревал, что он скорее имеет в виду самого себя, а вовсе не меня.
– Разве мы не за свободу сражаемся?
– Я всегда считал, что мы сражаемся с римлянами, но готов примириться с тем, что кое для кого достаточно и одной свободы.
– Но не для тебя, да?
На его лице появилось равнодушное, незаинтересованное выражение.
– Моя страна находится под пятой римлян, вернее, большая ее часть. Так что это не слишком привлекательная идея – вернуться назад, чтобы влачить там жалкое существование на какой-нибудь выжженной солнцем горе и заниматься одними разбоями. А здесь мы заставляем римлян плясать под нашу дудку. Вот такая жизнь и работа мне нравится!
– Мы не сможем вечно держать войско под носом у римлян.
Он откинулся на спинку кресла и наполнил чашу вином из кувшина. Наполнил вторую и предложил мне. К моему изумлению, это оказалась вода.
– А почему бы и нет? Ты слышал о Ганнибале?
– Кажется, это был злейший враг Рима.
– Он со своим войском двадцать лет воевал по всей Италии. Двадцать лет! Можешь себе это представить?
Я помотал головой:
– Но я не хочу двадцать лет торчать в Италии!
– Да это и не нужно. Ты ведь принц, у тебя есть собственное царство, куда ты можешь вернуться. Но в нашем войске тысячи людей, у которых ничего подобного нет. Нет даже собственного дома, а даже если они таковым обзаведутся, то будут жить либо под римской властью, либо в таких жутких условиях, ради которых не стоит и возвращаться на родину, – он посмотрел на свою чашу. – Я останусь со Спартаком, когда мы переправимся на Сицилию, и мои испанцы тоже. Мы уже это обсудили, и все с этим согласны. А твои конники – что они будут делать?
