Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе
– Рабство еще тяжелее, – гневно отвечал Басилио.
– Отложим выступление на восемь дней, а за это время договоримся, – предложил де ла Бега.
Исаак Карвахаль сидел, понурив голову. Он предчувствовал худое. Наконец поднялся.
– Я за то, чтобы начать выступление и одновременно переговоры. Выберем комиссию для переговоров с Вилкабамбой. А все прочее пусть идет как намечено.
Никогда еще не бывало такого вечера летом. Потом они поняли – так и следовало, ибо серый этот вечер был предвестником роковой ночи. Площадь наполнилась людьми.
– Вилкабамба приближается, хочет напасть на нас. Почему мы должны рисковать своей жизнью ради арендаторов «Уараутамбо?» – кричали они.
– Правильно!
– Зачем нам это надо?
– Вот увидите – арендаторы из поместья продадут нас. Не выступят, а мы ни за что ни про что пропадем либо в тюрьму сядем.
– Что мы выиграем в этой войне? Отвечай, мошенник! – крикнула Теодора Кондор прямо в лицо главе общины Карвахалю.
– Свободу, донья Теодора.
– Свободой сыт не будешь. А родственников в «Уараутамбо» у меня нет.
– У меня тоже нет родных в поместье. Пока «Уараутамбо» цветет да кровь пьет, добра не будет.
Максимилиана Марин подскочила к Исааку Карвахалю.
– Бессовестный! Ты зачем мужа моего с толку сбиваешь? Заставляешь идти, а он ведь не хочет! Завтра прольется кровь. Умрешь ты – одним негодяем станет меньше на свете, а вот кто ответит за гибель моего мужа?
– Поймите же, донья Максимилиана…
– Если моего мужа убьют, я буду кормить детей твоей кукурузой, дом у тебя отниму! Знаю я вас! Главари! Дураки побегут вперед, а вы за их спинами все попрячетесь.
Женщины продолжали бранить Карвахаля.
– Мой муж болен, – робко вступилась жена Сиприано Гуадалупе. – Он не может идти. Прости его, не сердись.
– Пусть он сам скажет, – резко прервал ее Карвахаль.
– Кто будет меня содержать? Ты? Кто будет меня кормить? Ты? Кто будет мне детей делать? Ты? – вопила Максимилиана Марин.
И вот, освещенная последними лучами заходящего солнца, появилась на площади худая женщина – вдова дона Раймундо Эрреры, Мардония. Много месяцев не снимала она траура. Но сегодня нарядилась: юбка цвета красной смородины, украшенная серебряными сердцами, серая шаль, затканная желтыми, зелеными, оранжевыми цветами. Посверкивали большие серебряные серьги. Мардония приблизилась.
– Послушай, сестра.
При виде величественной вдовы Максимилиана притихла.
– Откуда ты знаешь, сестра, что мужу твоему суждено умереть? Разве мы можем предсказывать будущее?
– Нет.
– Я не знаю будущего, но познала прошедшее – мужа моего нет больше. Он обмерял земли. На том самом месте стою я сейчас, где стоял когда-то мой муж и глядел на трусливых жителей селения Янакоча.
Максимилиана Марин не посмела ответить.
– Если муж твой умрет, он умрет как боец. Зачем оскорбляешь ты главу общины? Не браниться тебе следует, а помочь ему. Кто у вас глава семьи? Ты или твой муж?
Женщины приумолкли. Исаак Карвахаль отправился в Комитет. По пути он встретил жену Октавино Куэнки.
– Мой муж упал с лошади. Он не сможет прийти.
Проходя мимо дома дона Раймундо Эрреры, Карвахаль замедлил шаг. Как поступил бы старый Эррера? Потом он поглядел на дом Совы, дом стоял на углу, открытый ветрам из ущелья. Со стороны улицы Эстрелья он был одноэтажный, с другой стороны, по спуску – двухэтажный, со скотным двором внизу. Крыша покрыта посеревшей соломой, стены почти развалились, и только балкон висел на тонких стропилах, отчаянный и бесстрашный, как бывший хозяин этого дома Эктор Чакон. Но думы о Сове' тотчас же рассеялись. Навстречу Карвахалю шел бывший член Совета общины Маладино Руэда.
– Стой! Ну-ка, ответь! – закричал он. – Кто ты такой есть? Зачем народ баламутишь? Что ты о себе вообразил? Я был членом Совета – не сумел землю вернуть, а ты сумеешь?
– Не оскорбляйте публично главу общины, дон Маладино. Я могу ведь и приказать арестовать вас.
– Арестовать? Меня? Маладино Руэду? Ты? Да ты знаешь, кто я такой? Меня все знают! Ну, говори, кто я?
Исаак сжал кулаки, вонзил ногти в ладони.
– Ты человек, который потерял копии нашей Грамоты.
Руэда отшатнулся, словно его ударили.
До того, как отправиться в свой поход, Агапито Роблес послал Маладино Руэду в Лиму снять копию с Грамоты. На обратном пути Маладино остановился в Серро. Зашел в погребок, выпил порядком. И там, в погребке, познакомился с крючкотвором Эсниносой, доверенным помещика Масиаса. Захмелев, Маладино стал хвастаться» что везет Грамоту.
– Поздравляю, братец, – сказал Эспиноса. – Я ведь тоже из вашей общины. Как адвокату, мне приходится с вами бороться, но я – горец и горжусь своими земляками, что сумели справиться с самим министром президента Прадо. Позволь, я тебя обниму и выпью за твою победу!
Эспиноса заказал бутылку водки. Снова поднял тост за Маладино. Гордый тем, что даже противник признал его – Эспиноса выступал иногда при разборе дел в качестве доверенного помещика Масиаса, – Руэда все пил и пил, не замечая, что Эспиноса дашь слегка пригубливал свой стакан. Заказали еще бутылку. Потом Эспиноса пригласил Руэду к себе. И там снова принялись пить. Проснулся Руэда в холодной пустой комнате. И тут только хватился копии. Слишком поздно! Эспиноса продал копию Масиасу. А Руэда вернулся в Янакочу. Жители Янакочи хотели убить его, но судья Монтенегро приказал передать, что тому, кто хоть пальцем тронет Маладино, придется иметь дело с самим судьей.
– Завтра прольется кровь! – орал Маладино Руэда. – Завтра я погляжу, как вам всем ноги повыдергивают. Мочиться буду на ваших поминках.
Исаак понял, что, если сейчас смолчать, жители поколеблются. Он схватился за револьвер.
– Ступай отсюда, пьянчуга! Ступай лучше сам в тюрьму, пока я не разозлился, – вмешался стражник Магдалено Нейра.
Исаак Карвахаль направился к школе. Там собрались командиры: Теодоро Рекис, Максимо Coca, Сиприано Гуадалупе, Николас Сото, делегаты различных селений. Исаак обратился к Сиприано Гуадалупе.
– Что это с твоей женой, Сиприано? Она говорит, будто ты болен. Правда это? Ты не сможешь пойти с нами?
– Нет, брат мой, я пойду. Женщины трусливы. Я на все готов.
В дверях появился огромный Лисица. Все повернулись к нему, с тревогой ждали, что он скажет. Лисица вернулся из Вилкабамбы.
– Выпить есть?
Ему подали стакан, одним глотком Лисица осушил его.
– Ну, как дела в Вилкабамбе?
– Порядок. В Вилкабамбе все спокойно. Разговоры одни, сплетни. Магно Валье и его приятели распустили слух, будто Вилкабамба выступила против нас. Не зря они это сделали.
– А как другие общины?
Глава Янакочи Карвахаль обратился к соседним общинам с просьбой о поддержке. Пришлют ли они подкрепление, если понадобится? Спрячут ли преследуемых, дадут ли кров беглецам? Станут ли кормить жен и детей тех, кто скрылся в недоступных горах?
– Паукар, Чаупимарка и Якан согласны выступить, – сказал Константино Лукас.
– Чакайян и Тапук поддержат нас, – сообщил Максимо Coca.
– Ярусиакан тоже поддержит.
– Санта-Ана-де-Туси и Пальянчакра тоже.
– Тангор не дает ответа.
– Уайласхирка и Миту тоже не отвечают.
– Они предадут нас?
– Предать-то не предадут. Но помогать не станут.
Половина общин не дала ответа. Члены советов двадцати селений знают, что Янакоча решила выступить. Не предадут ли они? Может быть, уже предали? Может, потому Маладино и осмелился оскорблять главу общины? Тяжким гнетом, легли на сердца дурные предчувствия.
– Сколько у нас отставных солдат? – спросил Исаак Карвахаль.
– Семьдесят, – отвечал Федерико Фалькон. Он тоже надел свою старую военную форму.
– Впереди каждого отряда поедет отставной солдат.
– Лучше двое, – сказал Фалькон. – Одного убьют, Другой его заменит.
В двери глядел грязно-серый рассвет.
– Там Маладино стоит, – доложил Максимо Coca.
Бывший член Совета общины стоял у дверей со шляпой в руке, смущенный.
– Пришел просить у вас прощения, сеньор Карвахаль.
– В чем?
– Вчера вечером оскорбил я вас. Ничего не помню, но Магдалено Нейра говорит, что я ругался.
– Я тебе сейчас мозги-то прочищу, негодяй. Ты – кум Монтенегро.
Лицо Маладино вытянулось.
– Откуда ты знаешь?
– Как же мне не знать! Я на крестинах твоего сына был. Маладино пошатнулся.
– Ты знаешь, что завтра мы штурмуем поместье?
– Знаю.
– Пойдешь с нами?
– Если позволишь.
– Но сначала напишешь бумагу, что идешь по своей воле.
– Нет уж, писать ничего не буду.
Послышался щелчок – Сиприано Гуадалупе взвел курок винчестера. Вмиг разлетелись веселые воробьи.
– Ладно, напишу.
Я, Маладино Руэда, – писал бывший член Совета общины, – сим удостоверяю, что по собственной воле решился сопровождать руководителей Янакочи и просил их позволить мне принять участие в занятии земель поместья «Уараутамбо».
