Селеста Инг - Все, чего я не сказала
– Итак, ты решила, что сегодня брат тебя за ручку домой не ведет.
Пренебрежение прозвучало очень явственно, но Лидия не поняла, над кем он смеется – над ней, над Нэтом или над ними обоими.
– Я уже не маленькая, – сказала она и закурила. Дым обжег легкие, голова закружилась, и внезапно прочистилось, прояснилось в голове. Как палец порезать, подумала она: боль и кровь напоминают, что ты жив. Она выдохнула, выпустив сквозь зубы ураганчик, и протянула зажигалку Джеку. Он отмахнулся:
– Кинь в бардачок.
Лидия открыла защелку, и под ноги выпала голубая коробочка. Лидия застыла, а Джек опять рассмеялся:
– Что такое? «Троянов» никогда не видали, мисс Ли?
Лидия с горящим лицом подобрала презервативы и запихала обратно в раскрывшуюся коробочку.
– Еще б не видала. – Она сунула коробку в бардачок вместе с зажигалкой и решила сменить тему: – Ну и как тебе сегодня контрольная на физике?
Джек фыркнул:
– Тебе же вроде по барабану эта физика?
– У тебя с ней по-прежнему завал?
– А у тебя?
Лидия замялась. Глубоко затянулась, подражая Джеку, и запрокинула голову, выдыхая.
– Мне физика по барабану. До фонаря мне эта физика.
– Херня, – сказал Джек. – Чего ж тогда, как мистер Келли домашку ни раздаст, ты чуть не рыдаешь?
Она и не догадывалась, что настолько прозрачна; щеки горячо вспыхнули, жар пополз к шее. Сиденье скрипнуло, и в бедро ткнулась пружина – будто кулаком пихнули.
– Маленькая мисс Ли курит. – Джек цокнул языком. – А брат не огорчится, когда узнает?
– Меньше, чем когда узнает, что я у тебя в машине сидела.
Лидия усмехнулась. Джек будто и не заметил. Открыл окно, впустив в машину холодный воздух, и щелчком отправил окурок наружу.
– Так меня ненавидит, а?
– Да ладно тебе, – сказала Лидия. – Все же знают, что у тебя в машине творится.
Джек рывком свернул к обочине. Они едва добрались до озера, и глаза у Джека были холодны и неподвижны, как заледеневшая озерная вода.
– Тогда, пожалуй, ты лучше вылезай. Не хватало еще, чтоб я тебя совратил. А то Гарвард тебе тогда не светит. В отличие от братца твоего.
«Он, похоже, по правде Нэта ненавидит, – подумала Лидия. – У них это взаимно». Интересно, как они учились в одном классе все эти годы? Нэт, наверное, сидел впереди над тетрадкой, одной рукой тер складку между бровей – он всегда так делает, если сильно задумался. Сосредоточился, ничего вокруг не замечает – вот же он, ответ, запечатан у него во рту. А Джек? Джек развалился на задней парте в углу: рубашка навыпуск, одна нога перегородила проход. Весь такой раскованный. Такой самоуверенный. Плевать хотел, кто что подумает. Неудивительно, что они друг друга на дух не переносят.
– Я, между прочим, не такая, как он, – сказала Лидия.
Некоторое время Джек ее разглядывал, будто размышлял, правда ли это. Под задним сиденьем вхолостую урчал двигатель. Серый червяк пепла на сигарете Лидии рос, но Лидия лишь выдохнула тоненькую струйку тумана в морозный воздух и заставила себя не отворачиваться от Джекова прищура.
– Почему у тебя голубые глаза? – наконец спросил Джек. – Ты же вроде китаянка?
Лидия заморгала.
– У меня мама американка.
– Я думал, карие выигрывают. – Джек ладонью уперся в ее подголовник и склонился ближе, всмотрелся внимательно, оценивающе, точно ювелир в драгоценный камень. По загривку у Лидии побежали мурашки, и она отвела глаза, стряхнула пепел в пепельницу.
– Значит, не всегда.
– Никогда не видел голубоглазых китайцев.
Вблизи она разглядела созвездие веснушек у него на щеке – поблекли, но не исчезли. Как и брат много лет назад, Лидия их пересчитала – девять штук.
– Ты в курсе, что ты из девчонок одна в школе небелая?
– Да? Я как-то не задумывалась.
Вранье. Даже с голубыми глазами не притворишься, будто одна из них.
– Вы с Нэтом небось чуть ли не единственные китайцы на весь Миддлвуд.
– Наверно.
Джек отодвинулся и потер вмятинку на пластиковом руле. После паузы спросил:
– Каково это?
– Каково это?
Лидия замялась. Иногда почти забываешь, что с виду не похожа на других. В школьной комнате отдыха, или в аптеке, или в супермаркете слушаешь утренние объявления, или заносишь пленку на проявку, или берешь с полки картонку яиц – и как будто ты просто человек в толпе. Иногда вообще про это не думаешь. Но временами замечаешь, что на тебя смотрит девушка через проход, аптекарь смотрит, парень на кассе, и в их глазах видишь свое отражение: ты несообразна. Цепляешь взгляды, как рыболовный крючок. Вспоминаешь заново всякий раз, когда видишь себя со стороны, чужими глазами. Когда на вывеске «Пекинского экспресса» – мультяшный человечек в остроконечной круглой шляпе, узкоглазый, зубы торчком, в руках палочки. Когда мальчишки на игровой площадке растягивают глаза пальцами («китаез – япошка – погляди в окошко»), а мальчишки постарше на улице, проходя мимо, бормочут «пливет, класотка» – негромко, только чтоб ты услышала. Когда официантки, и полицейские, и водители автобусов говорят с тобой медленно, простыми словами, словно ты можешь их не понять. Когда на фотографиях ты одна черноволоса, будто тебя откуда-то вырезали и сюда вклеили. Удивляешься: погоди, а эта что тут делает? А потом вспоминаешь, что «эта» – ты и есть. Не поднимаешь головы, думаешь про школу, или про космос, или про будущее, а про это все стараешься забыть. И забываешь, пока оно не случается вновь.
– Не знаю, – сказала она. – Люди еще с тобой не познакомились, а уже все про тебя решили. – И вдруг уставилась на Джека в ярости: – Вот как ты со мной примерно. Всем кажется, что они тебя уже знают. А ты всегда не то, что они думают.
Джек долго-долго молчал, разглядывал замок на эмблеме в центре руля. Теперь они никогда не подружатся, решила Лидия. Нэта Джек ненавидит, а сама она так выступила, что он возненавидит и ее. Сейчас вытолкнет из машины и укатит. К ее изумлению, Джек вытащил сигаретную пачку из кармана и протянул ей. Искупительное жертвоприношение.
Лидия не размышляла, куда они поедут. Еще не раздумывала, какой предлог сочинит для матери, предлог, который – и тут она вдохновенно ухмыльнется – станет прикрытием всех ее встреч с Джеком: мол, осталась после уроков делать дополнительные по физике. Она не вообразила даже потрясенного и испуганного лица Нэта, когда тот узнает, где она была. Она глядела на озеро и не могла провидеть, что три месяца спустя очутится на дне. В этот миг она лишь взяла предложенную сигарету и, когда Джек щелкнул зажигалкой, склонилась к огню.
Восемь
Джеймс прекрасно знает, каково это – вот так забывать. Академия Ллойд, Гарвард, Миддлвуд. Джеймс забывает изо дня в день – кратковременное затишье, затем резкий тычок под ребра: помни, ты чужак. Забывать, прежде считал он, – ложное утешение: так зверь в зоопарке, подобравшись в вольере, делает вид, будто не замечает, как все пялятся, делает вид, будто он по-прежнему на воле. Теперь же, спустя месяц после похорон Лидии, Джеймс эти минуты забвения ценит высоко.
Кто-то находит убежище в пинте виски, в бутылке водки, в шестерике пива. Вкус алкоголя Джеймсу никогда не нравился, и алкоголь не притупляет ему сознания – от алкоголя Джеймс свекольно багровеет, будто ему набили рожу, а вот мысли мчатся быстрее. Он подолгу катается на машине, туда-сюда пересекает Миддлвуд, по шоссе почти до самого Кливленда, а там разворачивается назад. Он глотает снотворное из аптеки, и даже во снах Лидия мертва. Снова и снова он находит забвение лишь в постели Луизы.
Он говорит Мэрилин, что читает лекцию или консультирует студентов; по выходным – что надо работы проверять. Это все вранье. Через неделю после смерти Лидии декан отменил летний курс.
– Передохните, Джеймс, вам нужно заняться собой, – сказал он, ласково похлопав Джеймса по плечу.
Декан так утешал всех: студентов, которых бесили низкие оценки, преподавателей, которых оскорбили неполученные гранты. Работа декана – сделать так, чтобы потери казались пустячнее. Но студенческие «удовлетворительно с минусом» никогда не превращались в «хорошо», а новое финансирование не возникало из воздуха. Желаемого не получаешь – просто учишься обходиться без него. А Джеймсу только собой заниматься не хватало – дома ему невыносимо. Так и ждешь, что в дверях появится Лидия, что скрипнут половицы в ее спальне наверху. Как-то утром он услышал шаги у нее в комнате, не сдержался, задыхаясь кинулся наверх – а там Мэрилин расхаживает туда-сюда вдоль стола, открывает и закрывает ящики. Хотелось закричать: «Пошла вон!» – будто спальня – святилище. Теперь он по утрам берет портфель – якобы на лекцию собрался – и едет в колледж. И даже там в кабинете завороженно разглядывает семейный портрет, откуда смотрит Лидия – едва пятнадцать исполнилось, вот-вот выскочит из-под стекла, из рамки, бросит их всех. К середине дня Джеймс снова у Луизы, ныряет в ее объятия, затем ей между ног, и тогда разум его блаженно отключается.
