Юханна Нильссон - Маргинальные любовники
Бабушка когда-то была такой сильной и здоровой. Теперь она – овощ в доме престарелых. Лежит почти без движения. Питается из бутылочки. Верит, что Беа – это Эбба и что дедушка Джоэль, ее муж, не показывается, потому что шляется по бабам.
Дедушка ушел из жизни еще до маминой смерти. Папины родители тоже мертвы. Папа тоскует по ним, но совсем не так, как по Эббе. Он так и не оправился после ее кончины. И никогда не оправится. Беа известно, что он плачет каждый вечер перед сном.
Сигару она нашла в коробке в письменном столе, откуда забрала все ценное:
восемь сложенных купюр по сто евро в конверте с чеками;
лупу;
ключ к неизвестному замку;
обручальное кольцо с гравировкой «Мия, я твой навеки. Давид 9/5 1999»;
стопку порножурналов;
разные банковские документы, подтверждающие правдивость его хвастливых слов в метро.
Пятикомнатная квартира принадлежит Давиду Нюстрему – сорокатрехлетнему неженатому дипломату в Брюсселе, с вредной привыч кой слишком громко рассказывать по мобильному о своей блестящей карьере и высокой зарплате. Беа случайно подслушала его разговор в метро на перегоне «Сканстулль – Уденсплан», проследила за ним до самой квартиры, подсмотрела, что ей потребуется. Дальше оставалось только дождаться его отъезда в Брюссель.
Беа не жертва.
Беа берет от жизни все, что захочет.
Руками в кожаных перчатках она листает порножурналы, курит его сигары, гадает, к чему подходит ключ, почему Мия вернула кольцо и что такого случилось в его детстве, отчего он сегодня хвастается направо-налево, чтобы почувствовать собственную значимость.
Беа берет лупу, чтобы получше разглядеть на удивление расплывчатое фото в порножурнале.
Рука мужчины лежит у женщины на затылке. Губы целуют волосы. Мужской орган чуть касается ее лона, словно спрашивая разрешения двигаться дальше. Картинка, конечно, вульгарная, но все равно в мужчине есть какая-то нежность, пусть и наигранная.
Зажмурившись, Беа погружается в свои фантазии. Потом встает, кладет вещи в рюкзак и переходит к следующей комнате.
Она двигается бесшумно, на цыпочках, дорогой паркет не отзывается ни звуком. Ей не нужно зажигать свет: Беа видит в темноте лучше кошки.
Волосы убраны под черную шапочку. Одежда чисто выстирана: Беа никогда не использует одну и ту же рабочую одежду два раза подряд.
На ней перчатки, но они ни к чему, потому что Беа выжгла отпечатки пальцев. Это было чертовски больно, но она наслаждалась каждой секундой.
А как же отпечатки подошв? Беа сама изготавливает подошвы, которые прикрепляет к обуви, когда идет на дело. Эти подошвы на два размера больше, чем ее собственные, и на них нет рисунка. Все эти приемчики она узнала из фильмов и детективных сериалов и из чата в Интернете, где общаются преступники и куда она иногда заходит с разных адресов в поисках информации.
Беа гордится своей работой, но никому бы не стала ее рекомендовать, потому что она сопряжена с моральной деградацией.
Ей все время кажется, что ее покрывает какой-то липкий слой, затрудняющий дыхание.
Беа кажется себе грязной. Низкой и грязной.
Тем не менее она продолжает поиски.
Старенький ноутбук, за который можно выручить штуку.
«Ролекс» без батарейки. Это дело можно исправить. За него она выручит пять штук, а может, и десять.
Золотые запонки. Продать сложнее. Но золото – это золото. Беа берет их тоже. Бутылочка со снотворным из шкафчика в туалете – может пригодиться.
Издание «Дон Кихота» 1912 года в переплете ручной работы. Беа проводит рукой по дорогой коже, листает книгу.
Может, ей открыть антикварный книжный магазинчик? И ходить в мягких тапочках между пыльных полок? А по ночам читать, вместо того чтобы воровать?
Сделало бы это ее счастливее?
Самообман. Беа достает иголку и протыкает мыльный пузырь своих фантазий. Кладет книгу в рюкзак и двигается дальше.
Чековая книжка вызывает у нее улыбку. Не хватает только образца его подписи – и можно потирать руки.
Порывшись в шкафах, она наконец находит старый ежедневник и блокнот с разными записями. Прекрасно. Можно закругляться.
Беа уходит тем же путем – через дверь (дешевка, наверняка после этого происшествия он поставит железную решетку, если вообще заметит пропажу), которую бесшумно запирает за собой.
Спасибо и до свидания.
В туннеле под железной дорогой Беа стаскивает рюкзак и кожаные перчатки, стягивает шапку, снимает подошвы с ботинок, чтобы выбросить в ближайшую мусорку.
Прислонившись к холодной бетонной стене, она чувствует, как дрожит. От холода? Страха? Возбуждения?
Кто-нибудь, поймайте меня! Ударьте! Пырните ножом! Изнасилуйте! Сделайте со мной что угодно, но только коснитесь меня. С ненавистью, со злостью. У меня больше нет сил выносить это равнодушие.
Поезд проносится у нее над головой. Стены туннеля вибрирует. От холода у Беа немеют конечности.
Ей кажется, она слышит чьи-то шаги, но они затихают. Наверное, человек свернул.
Она еще какое-то время ждет, но никто не приходит. Даже хулиганам она не нужна.
Пока Беа бесшумно покидает подъезд 187, к подъезду 183 подъезжает такси. Задняя дверь открывается. И закрывается. Снова открывается и закрывается. Мирья хочет выйти, но Филипп ее не пускает.
– Поехали ко мне домой, – говорит он. – Это займет всего пять минут.
Поездка или секс?
– Счетчик включен, – бурчит шофер.
– Нет, мне нужно домой, – отталкивает от себя Филиппа Мирья.
Они занимались сексом четыре раза, и все четыре раза были ужасны, как бы Мирья ни пыталась убедить себя в том, что секс – это чудесно, раз все говорят, что так оно и есть.
– Ты такая сладкая.
Он отказывается пользоваться презервативами. Они якобы снижают чувствительность (в каком это месте он чувствителен?). Вместо этого он кончает ей на живот. Филипп предпочел бы делать это ей в рот, но Мирья все время отказывается. Гормональные таблетки она принимать не хочет: от них кожа портится и можно легко растолстеть. А толстеть нельзя, если хочешь стать фотомоделью.
– Давай в другой раз, – говорит Мирья, жалея, что сегодня надела зеленую мини-юбку, а не длинные брюки.
Ей хочется, чтобы ее оставили в покое. Оставили в покое ее тело. Особенно после того, что случилось в баре.
Но у Филиппа тестостерон зашкаливает. И если она сейчас ему откажет, Мирье несдобровать.
– Вы будете платить или нет? – злится шофер. У него появились сомнения, что у этой парочки вообще есть при себе деньги.
– Держи. – Мирья швыряет ему смятую купюру в сто крон. Филипп пусть заплатит остальное.
Она выбирается из машины, отцепляет его пальцы, несется к подъезду, отпирает дверь, захлопывает ее за собой и слышит, как через секунду он начинает колотить в нее, выкрикивая:
– Мирья, я же тебя люблю! Давай поговорим!
А в баре случилось то, что он без предупреждения сунул ей палец во влагалище, когда она сидела на барном стуле.
Филипп бьется о дверь. Он же ее любит, любит эту чертову шлюху.
Мирья чувствует себя грязной. Ей хочется принять душ. Смыть с себя всю грязь. Заснуть, забыться. Но сначала придется преодолеть препятствие под названием «родители», которые в этот поздний час ждут ее возвращения.
Нет.
Они не сидят на диване с обеспокоенным видом и чашкой чая в руках. От разочарования Мирья начинает рыдать.
– Мирья?
Роза стоит в прихожей в домашнем халате, который ей маловат, и с тревогой смотрит на нее.
– Я знаю, что сейчас поздно. Но я уже не ребенок, – начинает защищаться Мирья, зная, что ее сейчас ждет. – И вообще, я хочу переехать. Подруга хочет снимать однушку.
Не говоря ни слова, Роза обнимает свою дочь, от которой несет пивом и сигаретами, которые ей еще не должны продавать.
Что-то не так.
– Мама, что случилось?
Роза рассказывает дочери о болезни Виктора.
– Он умрет?
Роза не знает. Мирья вопит.
Мирья вопит. Сосед сверху (гиперчувствительный тип, который только и делает, что лежит и ждет любого шума) начинает долбить в пол. Виктор лежит на животе в спальне, накрыв руками живот.
– Господи, помоги мне, – шепчет он в потрескавшийся потолок. Потом выходит к Розе и Мирье и говорит, что ничего страшного не случилось, через пару месяцев он поправится – и они отметят это, устроив праздник.
Виктор обожает праздники. Танцы на столе. Растрепанные волосы. Закатанные рукава. Или вообще голая грудь. Сигарета в углу рта. Разбитые бокалы из-под шампанского. Виктор может танцевать под любую музыку: хип-хоп, вальс, сальсу… На вечеринках он готов плясать до упаду, и улыбка не сходит с его губ.
Роза с Мирьей улыбаются.
– Я поставлю чайник.
Виктор включает телевизор, щелкает пультом и останавливается на «Полиции Майами», предпочтя ее передаче «Кто хочет стать миллионером».
Дрожащими руками Роза заваривает ромашковый чай.
В своей комнате Мирья стаскивает с себя одежду для ночного клуба и переодевается в ночнушку – из мягкого хлопка, с рисунком из розовых бутончиков. В этой ночнушке она похожа на ребенка, если бы не яркая раскраска на лице. Вообще-то, на верхней полке шкафа у нее еще лежат куклы. Случается, что она их достает, чтобы причесать им волосы и поиграть с ними, как в детстве.
