Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века
Когда Ван Лань наконец увидела флигель и поняла, что там было раньше, она все равно бесконечно обрадовалась. Когда комнатку освободили от хлама, Ван Лань оклеила глинобитные стены газетами, а поверх наклеила белую бумагу, пол оказался земляной, потому она нашла человека, который залил его бетоном. Флигель круглый год не видел солнечного света, поскольку его загораживал основной дом, но Ван Лань купила зеленые шторы, при закрытой двери комната наполнялась зеленым светом, и даже в самые жаркие летние дни здесь было прохладно.
С ее приездом во дворике стало более оживленно, в доме напротив поселился еще один тетушкин жилец, приехавший из провинции Ань-хуэй и подрабатывавший в больнице, в другой комнате жил тетушкин младший двоюродный брат, две его дочери уже вышли замуж, так что остались только двое стариков. Хозяйка относилась к ней очень хорошо. Она курила папиросы и всегда держала наготове папиросу в руке, если происходило что-то смешное, то старушка смеялась, как молоденькая кокетка, прикрывая рот рукой, а в серьезные моменты любила приговаривать «Вот оно что». Старики пришли помочь Ван Лань клеить газеты на стены, на новый год и другие праздники дарили ей «подарочки», а зимой принесли из дома чугунную печку и попросили и для нее привезти с угольного склада сотню угольных брикетов.
Во дворике рос финик; когда Ван Лань только въехала, финики как раз созрели, и сюда часто наведывались соседские ребятишки попытать счастья. Когда все листья опали, то голые ветки напоминали рисунок тушью, и глухой ночью раздавался прерывистый хруст, а при свете луны ветви превращались в ледышки. Под деревом проходила водопроводная труба, круглый год влажная, темная и твердая, словно из железа.
Вскоре появилась и новая работа. Как только похолодало, Ван Лань перешла наконец на новое место. Осенью во время празднования дня образования КНР проводилась самая крупномасштабная ярмарка вакансий, на этом мероприятии Ван Лань уже стала постоянным гостем, а поскольку бывала часто, то уже знала ходы-выходы. Она по обыкновению неторопливо обошла весь зал, заполнила анкету, попросила материалы и рекламные проспекты, на пекинском диалекте сообщила, что она от добра добра ищет, то есть работа у нее уже есть, а потом в отличие от новоиспеченных выпускников может сначала тщательно взвесить условия в нескольких компаниях, а потом уже что-то решить. Кроме того по изначальным условиям Ван Лань проигрывала, а потому к крупным компаниям, к серьезным государственным предприятиям, а также к тем учреждениям, где требовалась местная прописка, она даже не совалась и на этой бурлящей и клокочущей ярмарке вакансий напоминала скорее беззаботную посетительницу и в любой момент могла затеряться в толпе.
На углу Ван Лань остановилась, ее привлекло объявление о приеме на работу в информационный центр одной киностудии, написанное на листе бумаги и приклеенное сразу, как только высохла тушь, иероглифы косые, как будто речь о работе не в информационном центре, а в маленьком ресторане. Но подобные рекламки на самом деле висели всюду. Такие фирмы по большей части с подвохом, очень маленькие, торопливые и своевольные, но по сравнению с честными крупными компаниями единственное их преимущество заключалось в том, что им плевать на то, откуда ты, родился ли в Пекине, есть ли официальная прописка.
Рядом с рекламой сидел молодой человек в европейском костюме, с короткой прической, причем волосы уложены муссом так, что стояли дыбом. Место было не самым оживленным, потому он сидел, закинув ногу на ногу, и тряс носком ботинка. Пока Ван Лань читала объявление, молодой человек, разумеется, искоса осматривал ее с головы до пят и обратно. Впоследствии Ван Лань узнала, что это глава информационного центра, второе лицо на фирме и ее будущий начальник.
Ван Лань спросила о характере работы, поскольку печатала очень хорошо, ведь успела поработать в издательстве, редакции газеты и рекламном агентстве, да и редактуру тоже делать приходилось. Когда она рассказывала о себе, то делала это слегка отстраненно, немножко приукрасила, но и эти сказки рассказывала с достоинством и безразлично, словно бы дает шанс кому-то другому – как ведут себя истинные пекинки, Ван Лань освоила блестяще. Молодой человек в итоге заинтересовался, посмотрел копию диплома и сказал, что она определенно подходит. Он даже притащил стул, велел садиться, продиктовал адрес фирмы и назвал зарплату. Компания располагалась очень близко от ее дома, две остановки, да и платили восемьсот, то есть больше на две сотни, чем сейчас. Но Ван Лань сдержалась и, не дрогнув ни единым мускулом, сказала, что нужно подумать. Молодой человек пригласил прийти завтра. Говорил он доброжелательно и искренне. Ван Лань обратила внимание на белые зубы, которые он продемонстрировал в улыбке, такие редко увидишь среди курящих, а глаза его напоминали глаза какого-то травоядного животного, такие же влажные – свидетельство того, что он не может быть плохим человеком. На самом деле в тот момент Ван Лань уже в душе приняла решение поменять работу.
На следующий день, когда она пришла на экскурсию в компанию и подтвердила свое мнение, ей с первого взгляда понравилось это место, все сотрудники информационного центра, как и она, приехали в Пекин работать, самое ближнее из Хэнани. Ван Лань была единственным редактором и единственным человеком, закончившим университет. Ей понравилось место, где можно ощутить собственную важность.
(3)Когда зимой впервые упада температура, то кран во дворе замерз (на самом деде так часто случалось, как она узнада впоследствии, но в первый раз в ее душе что-то изменилось). В тот день у нее в комнате не было воды, так что пришлось идти к тетушке, чтобы поклянчить воды для умывания, и потом весь день Ван Лань пребывала в растерянности, совсем как в дождливый день, когда не можешь вспомнить, сушится ли одеяло на улице.
Сначала она по ошибке решила, что это просто беспокойство, беспокойство по поводу того, как зимовать в Пекине, но она купила черное драповое пальто и пуховик, а тревога никуда не делась, и только тогда Ван Лань поняла, что ей нужно кое-что, не имеющее отношения к погоде. Наконец она успокоилась, потихоньку привыкла к Пекину, началась новая жизнь, а в постепенно утихающем и упрочивающемся чувстве мало-помалу образовалась черная дыра, иногда это было одиночество, а порой уныние. Она стала более чуткой и осторожной, чем раньше, чаще проводила время наедине с собой, но при этом стала добрее.
Рабочий, который привозил ей угольные брикеты, за раз принес пятьдесят брикетов, так что все сто – за два раза. Она видела, как сын соседей из провинции Аньхуэй поднимает по пять-шесть брикетов и то морщится. Перед тем, как расплатиться, Ван Лань вежливо пригласила рабочего войти и присесть, достала ему кока-колу. Это был парень лет тридцати с небольшим лет от роду, с темной кожей, одетый в такой холодный день лишь в рабочую спецовку, и то расстегнутую, под которой заметно проступали крепкие мышцы. Ван Лань вспомнила, как в детстве ходила играть к отцу на завод, и рабочие, включая и отца, так же расстегивали спецовки, на самом деле ей нравилось крутиться рядом с ними и нравилось возвращаться туда. В тот день, когда она смотрела на это обнаженное тело, сердце вдруг растаяло, и тело тоже обмякло, к щекам прилила кровь. Если бы молодой человек заметил это, то она не смогла бы устоять. Но парень занимался тем, что учил ее, как пользоваться угольными брикетами, сколько надо положить в печку, чтобы уменьшить огонь, но не погасить его, а потом начал жаловаться на жизнь, на то, как тяжело им с женой работать вдали от дома, а ребенок растет без присмотра, запертый дома один. Ван Лань дала ему две банки кока-колы для ребенка, а затем терпение ее лопнуло, и она фактически вытолкала его за дверь.
Когда снова стало жарко, с Ван Лань случилось кое-что неприятное. Должно быть, в час пик по дороге домой в переполненном вагоне метро частенько происходит такое. Она тогда назвала это хулиганством. Так вот, рядом с ней стоял хулиган, который начал своим твердым хозяйством прижиматься к ее бедрам сзади. Разумеется, он делал это специально, поскольку она несколько раз попыталась увернуться, но тщетно, а вагон был переполнен. Ван Лань смутилась и испугалась, не понимая, что делать. Хулиган это явно понял, поскольку прижимался сильнее. Вагон покачивался, и они покачивались в такт. Она с головокружением вышла не на своей остановке, но не хватило смелости даже просто оглянуться и найти взглядом этого хулигана. Она сидела на скамейке перед станцией и, сдерживая обиду, долго рыдала, словно у нее украли кошелек. Потом ей пришла в голову хорошая идея – по дороге отключать голову, она словно бы все забывала. И о том случае, разумеется, хотела забыть, но с приходом зимы вспоминала несколько раз, причем во всех подробностях.
Конечно, не всем было на нее плевать. Один сослуживец чуть ли не каждый день приходил поиграть в компьютер, но, играя, постоянно посматривал на нее. Как-то раз начальник возьми и брякни: что, опять пришел проведать нашу Ван Лань? Покраснел не только парень за компьютером, но даже и сама Ван Лань. Потом она, конечно, рассердилась, а начальник продолжил: дескать, присмотрись, парень неплохой, дважды, правда, разведенный, чувствую, и в третий раз разведется.
