Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века
До ужаса простосердные. Снова она употребила диалектное словечко.
Выбор пал на один из баров, они выбрали укромное местечко на верхнем ярусе в зале, считай, на втором этаже. Линь Фэй заказал Ван Лань свежевыжатый сок и всякие там фисташки и сушеные сливы, а себе взял две бутылки пива. Ему нравилось пить пиво, как он говорил, от пива душа разворачивается. Ван Лань спросила, почему же он за ужином не выпил, а Линь Фэй сказал просто, что забыл. Может, и впрямь забыл, он и сам толком не понимал сейчас.
В зале звучала неторопливая фортепианная мелодия, а вскоре вступила еще скрипка или виолончель. Линь Фэй после нескольких глотков пива ощутил все нараставшую потребность излить душу. Он уже проболтался, а Вань Лань не стала из уважения выспрашивать подробности, но в этой обстановке да еще под жалобные звуки скрипки, в мозгу вдруг ярко всплыла их с У Сяолэй история, длившаяся пять лет. Ван Лань, сидевшая напротив, казалась старшей сестрой, хоть они только что познакомились, сестрой, на которую можно положиться, и он уже не мог притормозить.
В тот вечер Линь Фэй отвел Ван Лань домой, оказалось, что лифт уже не ходит, они вместе поднялись на пятнадцатый этаж, а потом Линь Фэй остался ночевать в гостиной в квартире Ван Лань.
Разбудил его часов в восемь или девять солнечный свет. Луч солнца проник через щелку в шторах, четко упал на стеклянный столик перед лицом Линь Фэя, преломился множество раз, и комната наполнилась ярким светом, словно от взрыва.
Глава вторая
Ван Лань снился сон. Ей очень нравились два сна. Первый, будто она в детстве едет с отцом на велосипеде и вдруг почему-то падает с багажника, отец не замечает и продолжает крутить педали, а она сидит на земле, но не плачет и не кричит, а просто смотрит на его удаляющийся силуэт. Второй сон явно был связан с жизнью в Пекине, с тем одноэтажным домом на несколько семей, где ей пришлось жить, поскольку ей всегда снилось, как одна улица переходит в другую, словно какой-то бесконечный хутун[41], из которого нет выхода, как будто все эти улочки она уже проходила и все ей знакомо, а за каждым поворотом растет старая софора, под которой стоит какой-то псих, и он бросается к ней с воплями. Наконец она прибегает к туалету без стен и двери, там только старорежимный унитаз, а бачок подвешен в воздухе.
Второй сон Ван Лань обсуждала с девочками с работы, они растолковали значение, сказали, что это эротический сон: хутун без выхода означает тревоги, а туалет без дверей – ее сексуальность, точнее сказать стыдливость в вопросах секса. Разумеется, Ван Лань не восприняла подобный анализ всерьез, только посмеялась, поскольку по Фрейду почти любой сон можно связать с сексом, например, почему бы не истолковать первый сон как проявление комплекса Электры: то, что она смотрит на удаляющегося отца, тоже выражает отношение к сексу, поскольку в основном она испытывает в этом плане безнадежность.
Ван Лань приехала в Пекин в девяносто первом году, ей тогда исполнилось двадцать четыре. Особых причин перебираться в столицу не было, начальник на работе относился к ней неплохо, отношения с молодым человеком были хоть и вялотекущие, но он ее любил и заботился, просто ей захотелось сменить обстановку. В один прекрасный день она внезапно поняла, что если так и будет киснуть дома в этой серости, то задохнется, надо проветриться! Тогда все рвались на юг, если не на Хайнань, то в Чжухай, но Ван Лань выбрала Пекин, поскольку в глубине души считала себя незаурядной, а Гуандун выбрать могли лишь посредственности. Ее молодой человек, вполне довольный своей судьбой, заметил, что у нее по венам течет кровь мужика, наверное, потому что она злоупотребляет острой пищей, в итоге чувство собственной гордости у нее зашкаливает, голова вскружилась. Потом они полюбовно расстались, и Ван Лань не испытывала никаких сожалений.
Приехав в Пекин, Ван Лань сняла за сто юаней угол в крестьянской хибаре в районе Пингоюань, а потом довольно быстро нашла работу секретаря в рекламном агентстве. В Пекине у нее не было ни родных, ни знакомых, поэтому сначала она пахала в поте лица, опираясь только на веру в свои силы и инстинкты. На какое-то время Ван Лань даже забыла, что она девушка, что ей нужно чье-то сильное плечо, надежный партнер, которому можно поплакаться. По утрам она вставала раньше всех соседей с первыми лучами солнца, поскольку нужно было успеть на автобус, потом ехала по первой линии метро, пересаживалась на кольцевую, затем на первом автобусе доезжала до района Хайдянь, а вечером тот же двухчасовой маршрут предстояло преодолевать в обратном порядке. Ужин Ван Лань начинала готовить себе затемно, а перед сном уже не было сил ни о чем думать. Так можно жить неделями, но, разумеется, и у такой жизни есть предел, предел, когда неимоверно устаешь, теряешь веру, начинаешь предъявлять к себе завышенные требования, и в этот момент жизнь тоже может внезапно продемонстрировать звериный оскал.
В мае начались ливни, температура резко повысилась. Хозяйка расхаживала голышом, как-никак уже восемьдесят лет, имеет право, но Ван Лань не осмеливалась взглянуть на нее. Обвисшие груди, похожие на пустые мешки, словно бы конечная остановка на пути каждой женщины, навевали дурные предчувствия. Бросающиеся в глаза морщины словно исторические расщелины тянулись вниз прямо от шеи. Это был увядший цветок, лишенный жизни, гордость, которую можно выставлять напоказ. Сын хозяйки, немногословный мужчина средних лет, волновался за Ван Лань, уговаривал мать одеться, но старуха обмахивалась веером и слушать его упорно не желала. Что стыдишься, а раньше мамкину сиську сосал, не стыдно было? Сыну нечего было возразить, он не мог победить голую старуху.
Перед ливнем сначала дул сильный ветер. Только тогда Ван Лань узнала, что крыша маленькой комнаты сделана из жести. Когда ветер свирепствовал, крыша с грохотом прогибалась, когда ветер стихал, крыша с громыханием возвращалась в исходное положение. Ван Лань казалось, что она сидит внутри огромного барабана, и когда раздавался грохот, то словно бы и на ее сердце кто-то играл, как на барабане. Стук дождя напоминал звук военных барабанов. Бесчисленные барабанные палочки поочередно атаковали ее мозг, а потом тело, а потом начинали стучать изнутри. В такие моменты старуха открывала зонт и выходила на улицу, семеня своими маленькими восьмидесятилетними ножками, она кричала ей. Девушка! Крыша не течет? Нет, тетушка, не течет! А не то иди ко мне, переночуем вместе! Нет, спасибо! Ван Лань лежала не шевелясь на кровати, прижав колени к груди, ей не хотелось откликаться на приглашение старухи, пока что она не прекратила сопротивляться. Ван Лань боялась, что стоит расслабиться, как все разрушится и придется ставить крест на уже достигнутом. С улицы уже не доносилось ни звука, наверное, старуха вернулась к себе.
Когда шум дождя постепенно стал стихать, она услышала странный звук, который постепенно усиливался, оказывается он шел из ее горла, она ревела навзрыд, словно бы очутилась в безлюдной местности, где можно дать себе волю. В тот день она ничего не ела, и, несмотря на это, разошлась не на шутку, расслабилась, пользуясь дождем и одиночеством. Вспомнила родителей, о которых давно уже толком не вспоминала, а еще своего молодого человека, который на прощание сказал: если не выдержишь – возвращайся! Наверное, он ей сочувствовал, о чем еще может мечтать девушка? А еще она вспомнила хитрую и мерзкую псину хозяйки, которая обожала подкрасться незаметно и, воспользовавшись невнимательностью девушки прихватить ее за голень, Ван Лань не успевала разозлиться, как собака отбегала и делала самый что ни на есть невинный вид…
В тот дождливый вечер девушка по имени Ван Лань наконец устала, наконец начала спрашивать себя, чего она хочет, зачем приехала в Пекин? Она даже начала думать, что Пекин изначально не мог дать того, что ей нужно, но задав себе еще несколько вопросов, обнаружила, что у нее и вовсе нет цели, она человек без цели.
(2)Наверное, это была вторая ее работа, она устроилась на совместное предприятие тоже в отдел планирования, на ту же зарплату в шестьсот юаней, но название звучало куда приятнее. Тайваньцы похоже, помешаны на производительности труда, время прихода на работу и время ухода отмечались по часам, Ван Лань впервые столкнулась с такой системой. В первый день она перепугалась, поскольку за пять минут до начала рабочего дня появился вдруг генеральный директор, все повскакивали с мест, и генеральный директор поприветствовал их «С добрым утром!». Отвечая, все ритмично хлопали в ладоши, и Ван Лань вместе со всеми хором произнесла вслух «С добрым утром!», не попадая в такт аплодисментов, хорошо, что она хлопала так тихо, что можно не обратить внимания.
В отделе планирования работали три девушки, в обеденный перерыв они, естественно, собирались вместе. Та коллега, что толковала Ван Лань сон, была самая старшая, уже средних лет, поговаривали, что она говорит, что в голову взбредет, но при этом предсказывает судьбу окружающим, так вот однажды эта коллега сказала, что Ван Лань два раза выйдет замуж, незамужняя Ван Лань в ответ, разумеется, только посмеялась. Перешагнувшая тридцатилетний рубеж коллега по слухам училась в Америке, на лице ее всегда красовалось томное и сдержанное выражение, поскольку она чрезвычайно гордилась собой. Из разговора девушек Ван Лань узнала, что поскольку эта «американка» вернулась служить родине, то ей положен особый номерной знак на легковой автомобиль, вот только эта старая дева никак не могла решить, какой марки машину приобрести, поэтому они несколько дней подряд обсуждали автомобили. Однажды Ван Лань не выдержала и спросила, какой университет она закончила, на что старая дева равнодушно бросила:
