Уильям Голдинг - На край света (трилогия)
– Можно только мечтать, – вклинился я, – чтобы на нас напали французы, дав нам возможность насладиться искусностью вашей кисти.
– Ни в коем случае, – угрюмо проворчал капитан. – Ни в коем случае.
Возможно, Брокльбанка наконец-то смутил тон Андерсона, потому что его веселье, как это часто случается у пьяниц, резко сменилось унынием.
– И это еще не конец. Заказчик возвращается и с порога начинает допытываться, почему фок-мачта у «Коринны» или, к примеру, «Эрато» съехала к носу, и что это за блок торчит вон там, на грота-брасе. Даже лучший мой клиент, не считая адмирала Нельсона – если, конечно, его вообще можно назвать клиентом, – отличался редкостной бестолковостью: ему не понравились легкие повреждения, которыми я наградил второй фрегат. Клялся, что стеньга – фок-стеньга, так, по-моему, он выразился, осталась на месте, потому что пушечные ядра туда не долетали. А вот на его корабле я не удосужился изобразить пробоины, хотя они там были! Заставил меня дорисовать их и убрать большую часть лееров. А потом и говорит: «Как бы и меня сюда воткнуть, а, Брокльбанк? Я точно помню, как стоял вот тут, подле сломанного поручня, и, указывая клинком на врагов, призывал команду броситься на них сей же миг». Что тут поделать? Желание клиента – закон, вот первое правило каждого художника. «Ваша фигурка получится слишком крохотной, сэр Саммел», – попытался объяснить я. «Ну так сделайте ее побольше», – ответил он. «Понимаете, сэр Саммел, – с поклоном возразил я, – тогда фрегат, по сравнению с вами, будет казаться меньше». Заказчик пару раз прошелся по моей мастерской – прямо как наш капитан по шканцам, клянусь вам! – и решил: «Что ж, рисуйте крохотным. Но в треуголке и эполетах, чтобы родные узнали. Мне-то все равно, мистер Брокльбанк, но жена, но дети…»
– Сэр Саммел? – повторил капитан. – Вы сказали: сэр Саммел?
– Именно так. Может, перейдем к бренди?
– Сэр Саммел. А я ведь его знаю. Вернее, знал.
– Откуда? – спросил я, надеясь прервать словесный поток Брокльбанка. – Боевой товарищ?
– Я был тем самым лейтенантом, на шлюпе, – мрачно проговорил капитан. – Картину, правда, не видал.
– Неужели?! Тогда вы просто обязаны обо всем рассказать. Сами знаете, как мы, сухопутные крысы, жадны до таких историй, – заметил я.
– Надо же – шлюп! – восхитился Брокльбанк. – Выходит, я встретил второго, ну этого самого – лей… налей… лейтенанта! Я просто обязан вас нарисовать. Сотрем немного дыма, и в самой его гуще появитесь вы!
– Да ведь так оно и было, – подольстился я. – Разве мог он отсиживаться где-то еще. Вы же были в самой гуще схватки, не правда ли, капитан?
– В самой гуще? В шлюпе против фрегатов? – почти зарычал Андерсон. – Капитан – я имею в виду сэра Саммела – вряд ли считал, что я на что-то гожусь, потому что рявкнул на меня во всю глотку, поднеся ко рту рупор: «Прочь отсюда, недоносок желторотый, пока я сам в тебя не пальнул!»
Я поднял стакан, салютуя капитану:
– Пью ваше здоровье. И глаз цел? И даже не оглохли?
– Где бренди, гарсон? Решено, капитан, я напишу вас буквально за символическую плату, и ваша дальнейшая служба…
Андерсон за своим концом стола пригнулся так, что казалось – вот-вот прыгнет. Кулаки сжались, стакан покатился и зазвенел. Если прежде он рявкал, то теперь зарычал во все горло:
– Какая служба, идиот? Неужели вам не ясно, что война окончена и нас вот-вот спишут на берег, всех до единого?
Наступила тишина. Даже Брокльбанк, казалось, сообразил, что кругом творится что-то не то. Он уронил голову на грудь, потом вздернул подбородок и обвел всех бессмысленными глазами. Взгляд его обрел некую цель. Все мы, один за другим, повернулись в ту же сторону.
В дверях стоял Саммерс.
– Сэр. Я заглянул к мистеру Колли, сэр. Кажется, он умер.
Мы начали подниматься из-за стола – медленно, один за другим, переходя от первоначального оцепенения к осознанию случившегося. Я поглядел на капитана. Лицо его, только что бывшее багровым от злости, вмиг побледнело и стало совершенно непроницаемым. Во всяком случае, я не смог разглядеть на нем ни трепета, ни облегчения, ни грусти, ни восторга.
Бесстрастный, точно фигура на носу корабля, капитан заговорил первым:
– Господа, к сожалению, печальное происшествие вынуждает меня прервать наш ужин.
– Разумеется, капитан.
– Хоукинс, проводите пассажира в каюту. Мистер Тальбот, мистер Олдмедоу, будьте так любезны осмотреть тело, дабы подтвердить выводы мистера Саммерса. Я, со своей стороны, сделаю то же самое. Боюсь, злоупотребление спиртным привело пастора к печальному концу.
– Что вы зовете злоупотреблением, сэр? Одну-единственную случайную ошибку?
– О чем вы, мистер Тальбот?
– Так и запишете в судовом журнале?
Капитан отлично владел собой.
– Это уж я решу сам и в свое время, мистер Тальбот.
Я молча поклонился. Мы с Олдмедоу вышли, за нами то ли вытащили, то ли вынесли Брокльбанка. Замыкал шествие капитан. Казалось, все до единого пассажиры, во всяком случае, с кормовой части корабля, собрались в коридоре, молча взирая на дверь каюты Колли. Матросы, из тех, что не были заняты на вахте, и большинство переселенцев собрались у белой линии, делившей палубу пополам, и следили за нами также в полной тишине. Должно быть, кругом все-таки раздавались какие-то звуки – свист ветра, плеск волн о борт корабля, – однако я их не слышал. Толпа расступилась, пропуская нас. Вход в каюту сторожил Виллер – белые облачка волос, лысина, мирное, покойное лицо, – при всем желании не могу сравнить его ни с кем, кроме как со святым, знающим все о путях и горестях этого мира. При виде капитана он поклонился с таким раболепием, будто к нему перешла мантия бедного, подобострастного Колли. И хотя при жизни священнику прислуживал Филлипс, именно Виллер отворил нам дверь и отступил в сторону. Капитан лишь на миг заглянул в каюту, тут же вышел и направился к трапу, на ходу махнув мне, чтобы я заходил. Не скрою, подчинился я без особой радости. Бедняга Колли все так же лежал на кровати, вцепившись в рым-болт, однако одеяло на нем было отогнуто, обнажая шею и щеку. Дрожащими пальцами я прикоснулся к лицу несчастного и тут же отдернул руку, словно обжегшись. Не было никакой нужды наклоняться и проверять его дыхание. Я вышел к молчаливой толпе и кивнул Олдмедоу, который сменил меня, облизнув бледные губы. Он внутри также не задержался.
– Итак, мистер Тальбот? – обернулся ко мне Саммерс.
– Ни одно живое существо не может быть таким холодным.
Мистер Олдмедоу закатил глаза и мягко сполз по переборке. Виллер, с выражением безграничного понимания на лице, пристроил голову блестящего офицера меж его собственных колен. И тут – кто же явился к нам в самый неподходящий из все неподходящих моментов, как не наш Силен[35]? Брокльбанк, то ли чуть протрезвевший, то ли, напротив, находящийся в крайней степени опьянения, вывалился из каюты, оттолкнув своих дам, пытавшихся его удержать. Женщины взвизгнули и тут же стихли, потрясенные этим новым поворотом событий. Брокльбанк, в одной рубахе, спотыкаясь и махая руками, рванулся в каюту Колли, на ходу отшвырнув Саммерса – да с такой силой, что тот закрутился на месте.
– Знаю я! – ревел он. – Вше, вше знаю! Я живопишец, я вше вижу! И вовше он не умер, а ушнул! Штакан доброго вина прогонит шлабошть, и нервная горячка…
Я метнулся следом за художником, сгреб его и отбросил в сторону. Ко мне присоединились Саммерс и Виллер, все вместе мы споткнулись об Олдмедоу – нет-нет, смерть есть смерть, ее надо описывать серьезно, – и выкатились в коридор, где собравшиеся вновь встретили нас гробовым молчанием. В некоторых ситуациях лучшая реакция – никакой реакции вовсе; пожалуй, им всем стоило бы разойтись. Кое-как мы затащили продолжавшего толковать о пользе спиртного Брокльбанка в его каюту, к смущенным, притихшим женщинам.
– Тихо, тихо, дружище, ложитесь-ка в койку, – бормотал я.
– Нервная горячка – такая штука…
– Да что еще за слабость?! Укладывайтесь, вам говорят! Миссис Брокльбанк, мисс Брокльбанк, ради всего святого!..
Дамы опомнились и помогли мне. Я выскочил из каюты, захлопнул дверь и тут же увидел, как Андерсон сбегает по трапу обратно в коридор.
– Итак, господа?
– Как мы установили, капитан Андерсон, мистер Колли мертв, – ответил я сразу и за себя, и за Олдмедоу.
– А почему до меня доносились крики о какой-то там «нервной горячке»? – прищурился капитан.
Из каюты Колли вышел Саммерс и закрыл за собой дверь. Этот жест вежливости в таких обстоятельствах выглядел довольно курьезно. Лейтенант переводил взгляд с меня на капитана и обратно. Пришлось отвечать – без всякой охоты, но что еще оставалось делать?
– Это замечание, сэр, принадлежало мистеру Брокльбанку, который, судя по всему, несколько не в себе.
Готов поклясться, что у капитана вновь заблестели глаза, а на щеках наметились ямочки. Он оглядел толпу свидетелей.
