Чесли Салленбергер - Чудо на Гудзоне
Мы вернулись в кабину и повезли Эллен и всех прочих «уморительных» пассажиров, оказавшихся в тот день на борту нашего самолета, в Нью-Йорк.
Рейсы почти всегда бывают рутинными, но всякий раз, начиная буксировку от гейта, мы должны быть готовы к неожиданностям. Около десяти лет назад я летел из Филадельфии в Вест-Палм-Бич, штат Флорида. В девять вечера мы были на высоте в 35 000 футов (10 668 м), примерно в 50 милях (80,47 км) к югу от Норфолка, штат Виргиния, когда бортпроводница сообщила мне, что у нас на борту 57-летняя женщина плохо себя чувствует.
Мы, летный экипаж, начали попытки установить радиотелефонную связь, чтобы связаться с медицинской консультативной службой, в то время как бортпроводник Линда Лори занялась пассажиркой. Линда узнала кое-что об истории болезни этой женщины от ее брата и еще одного родственника, летевших вместе с ней, и передала эти сведения нам в кабину. Родственники сказали, что пассажирка была больна эмфиземой, но уже несколько лет не обращалась к врачу.
Прошло еще несколько минут, и как только мы установили связь с медицинской службой, бортпроводница сообщила, что женщина потеряла сознание. Поскольку проход между рядами был узким, уложить ее на пол салона было затруднительно. Пассажиры пристально наблюдали за развитием событий.
– Веди самолет, – сказал я второму пилоту Рику Пайнару. Я вызвал диспетчерскую службу, заявил о чрезвычайной медицинской ситуации с пассажиром и сразу же получил разрешение снижаться и левым разворотом идти к Норфолку.
– Выполняй аварийное снижение и уходи к Норфолку, – сказал я Рику.
Каковы обязательства пилота перед больным пассажиром? Мы – не врачи. Так как же мы определяем, что пассажиру настолько плохо, что требуется экстренная посадка, и разворачиваем самолет к ближайшему аэропорту, где есть соответствующие медицинские учреждения, нарушая дорожные планы других пассажиров?
У нас есть доступ к консультациям медицинских служб, работающих с авиацией по контракту, и они вместе с авиадиспетчером помогают капитану принять обоснованное решение о том, прерывать ли полет, и если да, то в какой аэропорт уходить. Принимая такое решение, мы берем на себя юридические обязательства, более того, у нас есть нравственное обязательство защищать жизнь. Это одна из обязанностей, которые мы на себя приняли. Это часть нашей ответственности в сфере безопасности. Если, по моему мнению, я должен посадить самолет, чтобы спасти человеческую жизнь, я это делаю.
В том конкретном рейсе мы полетели в Норфолк на пределе скоростных возможностей самолета. В США существуют федеральные авиационные правила, определяющие максимальную скорость на высотах менее 10 000 футов (3048 м). Для реактивных самолетов она составляет 250 узлов (463 км в час), или около 288 миль в час. Пытаясь спасти жизнь этой женщины, мы превысили ее – шли на скорости свыше 300 узлов. Мы также совершили быстрое снижение.
Коснувшись земли, мы применили резкое торможение, чтобы сократить длину пробега, что позволило нам освободить ВПП быстрее. Мы с максимальной (в пределах разумного) возможной скоростью подрулили к гейту.
Все это порядком взволновало пассажиров. Они видели женщину, лежавшую без движения на полу в проходе между рядами. Они ощутили на себе резкое торможение. Они понимали, что мы выруливаем к гейту быстрее, чем обычно.
Бортпроводник Линда не пристегивалась ремнем, сидя на своем месте во время посадки. Она склонилась над женщиной, пытаясь спасти ее искусственным дыханием изо рта в рот. Это была мужественная попытка с ее стороны.
Когда мы добрались до гейта, парамедики (термин, используемый преимущественно в США. Специалист-медик как с высшим (врач), так и со средним (фельдшер, медсестра или медбрат) медицинским образованием, работающий в службе скорой медицинской помощи, аварийно-спасательных и военных подразделениях и обладающий навыками оказания экстренной медицинской помощи на догоспитальном этапе) ждали нас прямо в телетрапе и под встревоженными взглядами всех пассажиров поспешили в салон. Они принесли с собой жесткие носилки, подложили их под женщину и попытались вынести ее. Но им было трудно повернуть под углом, чтобы носилки прошли через дверь в рукав. Потребовалось несколько минут, чтобы вынести ее из самолета.
Я стоял в телетрапе вместе с парамедиками и родственниками больной. Они рассказали мне, что летели во Флориду на похороны еще одного члена их семьи, так что трагический момент в их жизни внезапно стал еще горестнее.
Парамедики трудились над женщиной, уложенной на пол телетрапа, несколько минут, применяя лекарства, аппаратуру для искусственного дыхания и все остальное, что было в их распоряжении. Но вскоре один из них поднял на меня взгляд и сказал: «Она не выжила». Неясно, когда именно она умерла. Может быть, когда мы рулили к гейту.
Это был тяжелый момент – быть там рядом с родственниками умершей. Я постарался кратко принести им свои соболезнования. Они не плакали; только на лицах отражались скорбь и потрясение. Мое сердце сжималось от сострадания к ним, но я не мог остаться рядом надолго, потому что мне нужно было вернуться в самолет и сказать что-то пассажирам.
Пассажиры, бывшие свидетелями этого несчастья от начала и до конца, проявили понимание и готовность к сотрудничеству. Я решил, что они заслуживают того, чтобы узнать правду, и поэтому включил общую связь.
– Женщине, которой стало плохо на борту нашего самолета, парамедики в телетрапе пытались оказать помощь, – сказал я, – но попытки вернуть ее к жизни не увенчались успехом.
В салоне стало тихо. Это был поистине отрезвляющий момент для всех нас. Некоторые пассажиры видели, как эта женщина садилась в самолет наравне со всеми остальными, укладывала свой багаж на верхнюю полку и устраивалась в своем кресле. И вот теперь, всего через час после вылета из Филадельфии, она была мертва.
Поскольку Линда воспользовалась аптечкой экстренной медицинской помощи, пытаясь помочь пассажирке еще на борту, нам пришлось ждать сорок пять минут, пока обслуживающий персонал в Норфолке заменит нашу аптечку. Нам также необходимо было дозаправить самолет и получить новый план маршрута. Пока мы всем этим занимались, пассажиры терпеливо сидели в своих креслах.
Родственники умершей забрали из самолета ее ручную кладь – они приняли решение остаться в Норфолке вместе с ее телом, но их зарегистрированный багаж и сумка женщины должны были лететь дальше во Флориду вместе с нами. Разыскивать и доставать их сумки из грузового отделения не было времени. Их багаж должны были заново маркировать во Флориде и отослать этим людям.
Примерно за пять минут до нового взлета я пригласил четверых бортпроводников в кабину к нам с Риком, вторым пилотом. Я как капитан нес полную ответственность за решения, принятые в тот вечер. Я понимал, что его события были тягостными для нас всех, и не был уверен, что бортпроводники не терзались вопросом, могли ли они еще что-то сделать, чтобы спасти жизнь пассажирки.
Вначале я поблагодарил их за усилия:
– Вы сделали все, что могли. Но каким бы трагичным ни был результат, он был бы еще более трагичным, если бы стрессовая ситуация заставила нас отвлечься от дальнейшего исполнения нашего долга.
Бортпроводники выглядели бледными и усталыми.
– Мы с Риком здесь, в кабине, будем делать то, чему нас учили, – продолжал я. – Выполним чеклист. Поднимем самолет в воздух. Благополучно доберемся до Вест-Палма. Я знаю, всем вам нужно заняться положенными процедурами, и я знаю, что вы выполните их так же, как выполняете всегда. Всем нам просто нужно вернуться к нашим процедурам, вернуться к рутинному, безопасному функционированию, которые мы так старательно пытаемся поддерживать.
Бортпроводники направились обратно в салон. Мы начали буксировку от гейта, имея на борту на трех пассажиров меньше, чем на момент прибытия.
Полет из Норфолка в Вест-Палм был ничем не примечателен. Мы опоздали всего на час с четвертью, и я вышел в салон, встав у двери в кабину, когда пассажиры выходили из самолета.
– Спасибо вам за проявленное сегодня терпение, – говорил я, кивая им, проходившим мимо меня. Они отвечали на мои слова бледными улыбками или ответными кивками. И все мы в ту ночь засыпали, думая о семье, которую оставили в Норфолке.
Однажды в сентябре 2001 года ранним утром во вторник я ехал на машине из своего дома в Дэнвилле в аэропорт Сан-Франциско. Я должен был успеть на рейс до Питтсбурга, мой тогдашний домашний аэропорт, чтобы оттуда пилотировать MD-80 в Шарлотт. Я слушал радио – мой приемник был настроен на станцию, которая транслировала только новости, – и вдруг услышал, что какой-то самолет только что врезался в Северную башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
Как мог пилот настолько сбиться с курса? – подумал я. – Должно быть, в Нью-Йорке сильный туман. Слушая радиорепортаж, я вспомнил о трагическом крушении в 1945 году B-25, который врезался в Эмпайр-стейт-билдинг, когда пилот бомбардировщика армии ВВС заблудился в тумане в субботнее утро, погубив себя и еще тринадцать человек. Я рассудил, что это столкновение с Всемирным торговым центром, должно быть, стало результатом похожей трагической случайности.
