Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам (сборник)
Дальше – больше. Заставила Георгия даже порожек снести. Чтобы как у людей. Объяснила, что два раза с него упала. Георгий снес. Другие примеры. Готовит она завтрак для мужа и дочери, когда, конечно, не в рейсе, а дома. Все, как обычно: сосиски для Насти, котлеты или кусок мяса для Георгия, который завтракает всегда серьезно, а сама думает: что я делаю? Ведь и сосиски, и мясо с утра, все это вредно, наверняка у людей не так! Но как? Она стала смотреть телевизор – не по-прежнему, не для отдыха, а чтобы присмотреться, как там живут, и сделать положительные и поучительные для себя выводы. И запуталась окончательно. Ладно бы, если б на разных каналах предлагали разные примеры, но даже на одном и том же канале две соседние передачи утверждают совсем разные вещи. Тогда Ольга решила почитать газеты, но ей попались такие, где на каждой странице либо труп, либо изнасилованная женщина.
– Читать невозможно, – согласилась Маша. – Только руки пачкать.
– Или наоборот, красивые журналы, люди там все такие гладкие, разукрашенные, каких на самом деле в жизни не бывает. Ольга тогда решила присматриваться в жизни. То есть наблюдает пассажиров, людей вообще, говорит с ними по служебным вопросам. Ну и с другими тоже входит в контакт, пытаясь понять, как они живут. Но вместо этого понимает только одно: ничего понять невозможно. С ужасом Ольга приходит к выводу, что вокруг тысячи людей, а про них ничего не ясно, они ходят, разговаривают, действуют, но кто они такие и чего от них ждать? Ей даже вспомнилась история, например, фашизм, когда тоже вот в Германии люди ходили, ездили, работали, обедали, общались, улыбались, детей нянчили, а потом вдруг собрались и начали жестоко уничтожать миллионы других людей.
– Странная она у тебя, твоя Ольга, – заметила Маша. – Фашизм зачем-то приплела.
– Это потому, – объяснила Людмила, – что, когда человек начинает думать, он понимает, что все со всем связано. Но в одиночку она в этих связях совсем запуталась. Главное, она уже сама про себя не понимала, как правильно, как неправильно. То вдруг с кем-нибудь заговорит ласково, потому что помнит – люди бывают ласковыми. То вдруг сорвется и начинает необоснованно кричать, люди ведь тоже кричат, а она чем хуже, почему она должна сдерживать свои эмоции? Чтобы разобраться, Ольга пошла к брату своей бывшей одноклассницы, который, как рассказывала одноклассница, стал верующим человеком, но в церкви не служит, а сидит дома, читает молитвы и помогает всем, у кого что-то болит физически или морально.
– И деньги за это гребет! – усмехнулся Галкин.
– Да, Ольга знала, что он берет деньги. В другое время ее это насторожило бы, но теперь, в запутанном своем состоянии она подумала, что люди ведь берут деньги за работу, а человек этот работает, значит, он поступает как люди. И вот она к нему пришла, его звали отец Дмитрий, и спросила: «Объясните мне, отец Дмитрий, что означает выражение “как у людей” и как вообще живут люди, потому что я перестала это понимать». Отец Дмитрий от этого вопроса почему-то пришел в большое волнение, вскочил, начал бегать по комнате и кричать, что люди живут ужасно и безобразно, и тот, кто говорит Ольге, что надо поступать как все, он враг и надо его удалить от своего сердца и от своего дома.
Ну и дальше в том же духе. Очень кипятился, а потом посмотрел на часы, и Ольга поняла, что сеанс окончен. Но ей не полегчало. Ну допустим, удалить от дома и от сердца Татьяну Елисееву, это можно. И свекровь можно удалить – если не от дома, то от сердца. А с мамой как? Неужели и мама ей враг, и ее надо удалить от дома и от сердца? Не будучи способна успокоиться, Ольга решила пойти к психотерапевту в одну частную, но хорошую клинику. Тот выслушал ее, прописал таблетки. Ольга стала пить таблетки и через неделю заметила, что ей не только не хочется узнавать, как и зачем люди живут, но и самой жить. Тогда она бросила таблетки, чтобы окончательно не отупеть.
– А я вот эти… желтые такие… господи, забыла… В общем, попила три недельки, легче стало, – сказала Маша.
– Да не хотела она, чтобы легче! Она хотела, чтобы было понятней! Потому что ведь сплошной кошмар начался. Вот надо ей в рейс, например. Так рано, что еще фактически ночью. Звонит будильник в три часа. Ольга вскакивает, хлопает по будильнику, чтобы замолчал, а потом сидит и думает: а зачем он звонил? И сама себе отвечает: затем, чтобы ты не проспала и пошла на работу. А зачем мне надо на работу? – спрашивает себя Ольга. – А затем, сама себе отвечает, что ты за эту работу получаешь зарплату. На такую зарплату еле-еле можно прожить, неужели ты не можешь найти что-то лучше? – спрашивает себя Ольга. И сама себе отвечает: но мне это нравится. Тогда ты идиотка, если тебе нравится такая работа, из-за которой надо вскакивать в три часа ночи, говорит себе Ольга и соглашается с собой. А что случится, если я вообще не пойду на работу? – спрашивает себя Ольга. – Ничего особенного, найдут замену, – отвечает она себе. И после этого она звонит на работу и говорит, что заболела. И ей действительно находят замену. Но тут Ольга думает, что если все будут поступать, как она, то самолеты перестанут летать, поезда остановятся, магазины закроются и вообще жизнь прекратится. Значит, люди живут для того, чтобы другие люди тоже жили. Но это если брать вообще, а если взять ее, Ольгу, то от нее одной ничего не зависит. Есть она или нет, ничего от этого по большому счету не изменится. Георгий отыщет себе другую жену при своей внешности и молодости, невзирая на некоторую пьющесть, а Настя еще маленькая, она поплачет и забудет. А главное, подумала Ольга, вот если бы она была уникальная мировая красавица. Или певица. Или художница. Или писательница. А она кто, получается? Она никто. Она живет вот уже столько лет, борется с дурными привычками мужа, переживает из-за капризного с детства характера дочери, она работает, мчится домой, готовит, что-то такое делает по дому, иногда смотрит кино по телевизору и даже что-то читает. Но что дальше? В чем ее особенность и личность? Если она выпрыгнет из окна, то даже не напишут в газетах. То есть напишут, но, скорее всего, без имени: «Женщина тридцати трех лет по неизвестной причине выбросилась из окна восьмого этажа и скончалась, не приходя в сознание».
– Какие ты ужасы говоришь, – поежилась Маша.
– Это не я, это Ольга думала такие ужасы.
– И выбросилась в окно? – предположил Галкин.
– Дослушай, – попросила Людмила. – Следующие ее мысли были еще страннее. Она сказала себе, что прыгать не обязательно, а можно просто тихо уйти, уехать, за деньги подпольно изменить себе внешность, купить документы и начать жить другой жизнью. Выйти опять замуж, родить другого ребенка, можно мальчика.
– Зачем? – не понимал Галкин.
– Глупость какая-то, – поддержала Маша Галкина, что бывало крайне редко.
– Я не говорю, глупость или нет, – сказала Людмила, – я просто рассказываю, какие у Ольги были мысли. И они на этом не кончились. Она посмотрела на спящего мужа и вдруг подумала: вот в ком причина всего. Потому что у настоящих людей жизнь идет в русле развития, а Георгий и сам, как засел на своей работе, так и сидит там и больше ничего не хочет, и Ольгу никак не стимулирует, чтобы она что-то поменяла.
– Плохо разве стюардессой? – спросила Маша.
– Да хоть королевой, но не каждый же день!
– Королева – это пожизненно, – сказал Галкин. – В Англии вон королева, еще где-то. Как родилась королевой, так и все, амбец. И чем плохо-то? Ничего не делай, только указы подписывай. И делегации принимай.
– Как вы не понимаете! – воскликнула Людмила. – Даже королевой быть плохо, если ты сомневаешься, что ты королева, а не на самом деле какая-нибудь, быть может, я не знаю, спортсменка по плаванию или пусть даже хоть бухгалтерша, но четко. В смысле – на своем месте, тютелька в тютельку. Вы не сбивайте, вы слушайте. Я сама, конечно, тоже ужасалась, когда слушала, – оговорилась Людмила. – Потому что Ольга дальше вообще кошмар рассказывала. Я, говорит, смотрю на своего мужа и думаю: бьюсь с ним, бьюсь всю жизнь, и уже надоело, а бросить не могу, потому что как бы его люблю. А у него вон и в печени что-то нашли, и вообще. Он скоро сам от себя мучиться начнет. Сейчас вот ткнуть его ножом – и попадет он сразу в рай, если этот рай есть, и будет ему навсегда хорошо. А не попадет, все равно отмучается, потому что это не жизнь.
– Иди ты! – Маша махнула рукой и округлила глаза. – Неужели так и подумала?
– Так и подумала. А потом у нее было выпадение памяти. И она обнаружила себя, что уже сходила на кухню, но не помнит этого…
– А откуда же узнала, что сходила? – вставил вопрос Галкин.
– Оттуда, что у нее в руке был нож. И она стояла перед Георгием и думала, как поступить, куда зарезать Георгия, чтобы было быстро и не больно. И как потом потихоньку зарезать Настю, а потом себя. И освободить место для людей, у которых все, как у людей, и которые не задают никаких вопросов.
