Лайза Дженова - Семья О’Брайен
Моргнуть. Еще моргнуть.
У Кейти ресницы коротенькие. У Меган густые и длинные. Кейти гадает, сможет ли она когда-нибудь посмотреть на себя в зеркало и не пожалеть, что не похожа на Меган. Она замечает, что у нее кривые брови. Господи, она что, так и ходила? Она подавляет порыв вскочить и достать из сумочки пинцет. На подбородке готов вскочить злобный прыщ. Она говорит нет желанию его поковырять. Веснушки. Короткий толстый нос. Никакой косметики. Это ее голое лицо. Без маски. Никаких пряток. Вот она. Видит она в этом лице БХ?
У отца часто прыгают брови, словно он удивляется тому, что кто-то сказал. Только никто ничего не говорит. Углы его рта иногда растягиваются в гримасе, но он на самом деле не испытывает ни отвращения, ни боли. Это выражение, которое проскальзывает по лицу без связи с эмоциями или разговором. Кривые брови Кейти лежат ровно – две гусеницы, крепко спящие у нее на лбу.
Ее руки опущены на бедра, большие и указательные пальцы соединены в Гиан-мудре. На правом запястье у нее два браслета. Один – нефритовая мала, которую она использует, когда читает мантры. Любимая у нее «Ом намах шивайя». «Я кланяюсь своему внутреннему, истинному я. Я приветствую изменение к лучшему». Второй браслет сделан из яшмовых бус и одного деревянного черепа. Череп показывает непостоянство всех вещей, напоминает о том, что надо быть благодарным за дарованное сегодня, потому что завтра может не быть. Когда она всего год назад купила браслет, ей в голову не могло прийти, какое жуткое отношение к ней будет иметь эта мысль, как ужасающе внятна станет. Она смотрит на череп. Когда-то он напоминал ей о ее мечтах, о том, что надо их исполнить. Она здесь не навсегда. Теперь она думает о папе. И «всегда» стало намного короче.
На среднем пальце правой руки у нее серебряное кладдахское кольцо, подарок от матери на восемнадцатилетие. Меган, конечно, досталось лучшее, настоящее золотое материнское кольцо, то, которое папа подарил маме, когда они обручились. Серебряное и стоит дешевле, и не фамильная ценность. Мама купила его в торговом центре «Галерея». Кейти носит его острием сердца к запястью, чтобы показать, что она в отношениях.
Феликс. Она еще не сказала ему про болезнь Хантингтона. Она понимает, что это ненадежная тактика, что она кривит душой, лжет умолчанием, но не может заставить себя произнести эти слова. Их отношения, кажется, готовы измениться, они то ли стоят на краю разрыва, то ли все станет серьезнее. Любая мелочь может склонить весы в какую-то сторону, и Хантингтон в уме Кейти лежит двухтонной балкой. Ей хочется посмотреть, что произойдет у них с Феликсом без каталитического влияния болезни Хантингтона. Что могло бы быть. А тайна тем временем выращивает в ней стыд, он распространяется быстро, как вирусная инфекция, и ей от этого плохо.
Ее обнаженное лицо, ступни, руки и грудь бледны и ровно покрыты веснушками. У нее нет татуировок, но лишь потому, что она не может решить, что набить. И еще потому, что она – жуткая трусиха, когда речь идет о боли. Она гадает, что происходит под ее бледной веснушчатой кожей. Мышцы и связки, кровь и кости. Бьется ее сердце, яичник выпускает яйцеклетку, желудок переваривает гранолу. Болезнь Хантингтона замышляет ее убить.
Ей бы хотелось, чтобы волосы у нее были погуще, а ресницы подлиннее, как у Меган, и чтобы веснушек было поменьше, и кожа могла загорать, когда подставишь ее солнцу; чтобы не было прыщей, брови были поровнее, тело постройнее, а ноги покрасивее. Она хочет отвернуться, встать и чем-то заняться. И остается на месте. Прошло, должно быть, всего десять минут, а ей становится тяжело так долго быть с собой лицом к лицу. Она могла бы продержаться час, медитируя с закрытыми глазами, но открытые глаза – совсем другое дело. Вот она, вся целиком. Она чувствует, насколько она стеснительна, нелепа, склонна осуждать. Насколько боится, что кто-нибудь войдет и застанет ее за этим занятием.
Она снова обращается к дыханию, к подъему и опаданию груди и к своим глазам. Черное внешнее кольцо, окружающее голубое, окружающее черную дырку. Моргнуть, еще моргнуть. Никакого дрожания. Никаких пока что красных машин.
Она встает, по-прежнему глядя в зеркало, и ставит правую стопу на левое бедро. Вриксасана. Поза дерева. Она молитвенно складывает руки у сердца, потом вдыхает, поднимает руки, словно они ветви, тянущиеся к солнцу. Это ее любимая поза. Она твердо стоит на своем месте, она держит равновесие, но еще и растет, и тянется, и меняется.
Она поднимает голову к потолку, закрытому жестяными панелями, но смотрит сквозь него, представляя себе звездное небо над головой, и молится. Раскрыв руки, как спутниковую антенну, она закрывает глаза, надеясь получить какой-то ответ свыше.
Внезапно какая-то невидимая сила нарушает ее равновесие. Ее руки и торс клонятся вправо в попытке выправиться, но удержаться не получается, и она выпадает из позы. Черт. Она пытается это отмести. Ну потеряла равновесие. Бывает, особенно если закрыть глаза. Обычно она бы собралась и заново приняла позу, но сейчас ее сердце сжимается. Это был симптом? Знак свыше? Так у нее это и начнется, с выпадения из позы дерева? Первая красная машина.
Стараясь не сходить с ума, она начинает заново, поднимая левую ногу и прижимая ступню к правому бедру. Поза дерева, в другую сторону. Она вытягивает над головой руки, расставляет пальцы, каждая мышца в обеих руках и стоящей ноге загорается, работает и наполняется силой. Она не упадет. Она смотрит на себя в зеркало, отказываясь моргать. Глаза у нее яростные, тело полностью в ее власти.
Она вдыхает. Выдыхает. Стоит и стоит. Ее руки дрожат, нога, на которой она стоит, горит и просит пощады. Она не дает поблажки рукам и ноге и стоит.
В конце концов она вскидывает измученные руки к небу и говорит:
– Я дуб, мать твою. Ты меня видишь?
Она ждет еще мгновение, потом медленно опускает левую ногу и решительно ставит ее на коврик рядом с правой. Глядя себе в глаза в зеркале, она складывает руки в молитве и подносит их к сердцу.
Намасте.
Глава 14
Патрик только что ушел. Он не хотел, но если он опять отпросится по болезни, босс может его уволить, так что идти все-таки пришлось. Меган ушла пару часов назад, у нее репетиция в оперном театре. Кейти думает, что она, наверное, с таким облегчением выбралась из этой замкнутой гостиной, чтобы выйти на сцену, в свою неотменимую рутину, и полностью погрузиться в красоту.
И их осталось трое. Кейти с отцом смотрят вечерние новости, ждут новостей. Мама вяжет бело-зеленое одеяло. Она, может быть, и слушает телевизор, но не поднимает на него глаза. Она тоже ждет. Они все думали, что Джей Джей и Колин к этому времени уже вернутся. Кейти держит в руке телефон, ожидая, что он вот-вот зажужжит. Но он молчит. Ей слишком страшно, чтобы позвонить им самой.
Вечерние новости для всех них – не лучшее развлечение или способ отвлечься. С экрана их бомбят удручающими, ужасающими, катастрофическими сюжетами, одним за другим. Лесные пожары в Калифорнии, которые вышли из-под контроля, сотни домов разрушены, больше десяти погибших и пропавших без вести. Жителя Дедхэма судят за убийство жены и двоих детей. От взрыва бомбы в машине погибли тридцать два мирных жителя Пакистана. На Уолл-стрит обвал. Политики в истерике.
– Пап, может, посмотрим что-нибудь другое? – спрашивает Кейти.
– «Сокс» только в половине восьмого.
Разговор окончен. Ее родители подписаны на сотню с лишним кабельных каналов, но выбирать, судя по всему, можно только между новостями и «Ред Сокс». Кейти не давит на отца. Но новости для нее слишком тяжелы, каждая история словно подбрасывает полено в огонь общей тревоги, горящий в гостиной. Кейти решает вместо этого смотреть на папу.
Он все время в движении, сильнее обычного. Она замечает, как он старается представить все в нормальном свете. Как он пристегивает каждый рывок или подергивание какой-то части себя к более явному и осмысленному на вид движению. Он превратился в хореографа-импровизатора. Танцы у него самые странные из тех, что ей приходилось видеть.
Его правая нога делает рывок вперед, словно он отпихивает невидимую приставучую собаку. Он следует за ногой и встает. Раз уж он встал, значит, собирался куда-то идти – и он подходит к окну. Отодвигает штору, высовывает нос наружу и выглядывает на улицу. Стоит так несколько секунд, бормоча что-то себе под нос. Кажется вполне логичным, что он встал, чтобы посмотреть, не идут ли Джей Джей и Колин, но Кейти видит его насквозь. Стремление встать с удобного кресла началось с того, что нога непроизвольно дернулась, а не с обдуманного плана выглянуть из окна.
К креслу он возвращается дерганой походкой. Кейти прислушивается к новому привычному звуку – звону мелочи в карманах отца при ходьбе. Это звук БХ.
Она продолжает наблюдать за ним, и он завораживает и в каком-то смысле ужасает ее больше, чем любые новости. Он похож на разбившийся поезд, или на автомобильную аварию, или на пожар в доме, а она – свидетель, зевака, который не может отвести глаза.
