Дэвид Николс - Дублер
Затем, в апреле, Джош Харпер вошел в ее ресторан и заказал клубный сэндвич.
Награды Мужчины года
Он приехал в Америку после шумного успеха: роли Кларенса, смертельно больного, умственно отсталого инвалида в «Живи одним днем» – телефильме, неожиданно вышедшем в киноверсии. Фильм подтвердил потенциал Джоша, прокатился по фестивалям и завоевал ему награду БАФТА. Отзывы были блистательные, сплошь в превосходных степенях, и предложения от телевидения, театра и кино посыпались горой. К тому же Джош потратил немало времени, беззастенчиво флиртуя с журналистками в гостиничных барах, и в результате получил некоторое количество восторженных до неприличия статей о себе, в которых пошлые заигрывания претендовали на серьезную журналистику: эти удивительные глаза, эта кривоватая улыбка, это простое, земное, непосредственное обаяние, этот сексуальный призыв, который, по-видимому, излучается без всякого намерения. Он демонстрировал мужские костюмы нового сезона для субботне-воскресных приложений к журналам – и мог их потом оставить себе. Он стал вкладывать деньги в недвижимость. Его пригласили на церемонию вручения награды «Мужчина года» от одного журнала, и хотя на самом деле Джош не был конкретно назван Мужчиной года, но, по крайней мере, познакомился с ним, и они нюхали вместе кокаин – по иронии судьбы, в туалете для инвалидов. Внезапно он обзавелся двумя агентами и импресарио, журналистом, архитектором, бухгалтером, финансовым консультантом – у него появилась Свита. Джош был таким человеком, который нуждается в Свите.
За этим последовал эксцентричный ультражесткий гангстерско-трансвеститский драматический фильм «Стилет», потом эпатажная роль антигероя в костюмной драме от Би-би-си, в которой, по словам «Радио таймс», он «заставлял дамские сердца бешено скакать». Желая расширить свое амплуа и популярность, он согласился на роль второго плана в «Завтрашнем преступлении» – дорогом американском коммерческом фильме, в котором ему предстояло изображать Отто Декса, Умника Новичка-Полицейского с Принципами, Воюющего с Продажными Властями в Мегаполисе‑4 – роль, о которой он сам говорил то как о «просто развлечении», то как о «самом жутком предательстве себя», в зависимости от того, кому это рассказывал. Лучше всего было то, что в Лос-Анджелес он летел первым классом; нет, даже не первым – премьер-классом, «первым» по-французски – реверанс от студии. Когда Джош принял третий бесплатный бокал шампанского от стюардессы (заметно более симпатичной, чем в эконом-классе) и обозрел бесстыдно обширные саванны почти пустого пространства перед своим откидным креслом, у него возникло ощущение какой-то чудесной ошибки. Вдобавок, открыв журнал авиакомпании, он обнаружил там статью «Без ума от этого парня[24]. Почему Голливуд сходит с ума по Джошу Харперу». Ничего удивительного, что люди на него глазели. Он поднес бокал с шампанским к губам и увидел, что стюардесса написала на подставке свой телефон. Перелет из Лондона в Лос-Анджелес занимает двенадцать часов, но Джошу Харперу их даже не хватило.
После двух недель звездной жизни в Лос-Анджелесе он вернулся в Нью-Йорк: увидеться с новыми друзьями и, в теории, поработать над своим акцентом для фильма. Заскочив в «Бобс» однажды поздно вечером, пьяный и немного обдолбанный, он совершил потенциально смертельную ошибку: щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание официантки. Последовавшая тирада была столь оскорбительной и красноречивой, столь остроумной и забавной, что Джошу не осталось выбора, кроме как рассыпаться в извинениях, поставить девушке выпивку, потом еще раз, пялиться на нее, пока она пыталась работать, а потом оставить демонстративные чаевые. После того как ресторан закрылся и все остальные ушли, он помог ей наполнить солонки и бутылки с кетчупом, поставить стулья на столы, все время украдкой на нее поглядывая. Затем, когда все было убрано, они плюхнулись на диванчик и принялись болтать.
Следуя своей натуре, Нора поначалу была настроена скептически. Она практически не обращала внимания на англичан, особенно молодых и предположительно понтовых, которые заходили в бар почти каждый вечер и громко несли всякую чушь. Ей не нравилось снисходительное, высокомерное отношение, самодовольная вера в то, что быть англичанином – уже само по себе заслуга, как будто Шекспир и «Битлз» уже сделали за них всю работу. И, нет, дело тут было не в акценте, который всегда звучал гнусаво, фальшиво и жестко для ее уха. Она ненавидела их самоуверенность в политических вопросах и абсолютную убежденность, что англичане – единственные люди в мире, которые способны быть либералами или пользоваться иронией. Нора эффективно применяла иронию последние двадцать пять лет, большое спасибо, и не нуждалась в уроках в данной области, и менее всего от нации, которая даже не может правильно слова произносить. Когда только стало ясно, что Джош не просто англичанин, но еще и английский актер, она приложила все свои силы к тому, чтобы не выбить собой пожарную дверь и не сбежать. Если и существовало слово, которое включало в Норе тревожную сирену, то это было слово «актер» – только «фокусник» и «добровольный пожарный» казались ей более ужасными.
Но в данный момент Нора решила дать Джошу время показать себя – решение это далось ей несколько легче обычного, поскольку он был, весьма кстати, самым привлекательным человеческим существом, какое она когда-либо видела в жизни. Ей даже пришлось сдержаться и не заржать: настолько он был красив. Он казался ходячим и говорящим рекламным плакатом: неправдоподобно голубые глаза, пухлые губы и безупречная кожа, будто совсем без пор, словно ее отретушировали, – но при этом не выглядел женоподобным, или сверхозабоченным собственной внешностью, или, упаси боже, холеным. Этот парень оказался не только красивым и бесспорно сексапильным, но еще и веселым и обаятельным, пусть даже несколько неуклюже и ребячливо. Он слушал ее с обескураживающей внимательностью, его пристальный пронзительный взгляд балансировал на грани театральности, с некоторым перекосом в переигранность. Он смеялся над ее историями, издавал все необходимые ободряющие звуки в адрес ее застопорившейся певческой карьеры, в то же время сдержанно и иронично отзываясь о своей, – казалось, он искренне смущен всем тем, что с ним случилось, и освежающе скромно называл это дурацким везением. Он был почти нелепо джентльменообразным и очаровательным, как будто вышел из какого-то старого черно-белого британского фильма, но при этом совсем не вялым и не бесполым – вовсе даже наоборот. К тому же его обаяние и внимательность не казались актерством, но если все же были им, то настолько совершенным и убедительным, что Нора была счастлива принять все за чистую монету.
Они обнаружили, что выросли в примерно одинаковой среде – шумных, но любящих семьях из высшего рабочего класса: в таких надо кричать, чтобы тебя услышали. Когда бутылка виски, к которой они прикладывались, сделала их чересчур пьяными, чтобы разговаривать нормально, они переключились на кофе и не заметили, как на улице стало светать. В итоге в шесть утра Нора заперла ресторан, и они пошли в направлении Бруклин-Хайтс и через Бруклинский мост в Нижний Манхэттен. Это было именно такое розово-слюнявое, типично романтическое поведение, над которым Нора обычно любила позубоскалить, – она так и сделала, немножко, пока они переходили мост рука в руке, но на этот раз без особой убежденности. В конце концов, в ее жизни появилось разнообразие. Оуэн на первом свидании повел ее в мексиканский ресторан ближе к вечеру, чтобы они успели попасть в счастливый час «два-буррито-по-цене-одного», потом на «Стомп!», от которого у нее разыгралась мигрень. Тогда ей было все равно или почти все равно. Романтика смущала ее, а Оуэн вел себя всего лишь практично, даже если остаток вечера прошел немного более пусто, чем девушке хочется на первом свидании.
Они добрались до отеля Джоша, как раз когда весь остальной город устремился на работу. Там они завалились спать в футболках и трусах на свежезастеленной кровати, свернувшись калачиком лицом друг к другу, словно круглые скобки. Проснулись через три часа, оба с пересохшими ртами и чуть смущенные, и пока Джош был в ванной, Нора выпила огромный стакан холодной воды, потом второй, потом воспользовалась гостиничным телефоном, чтобы позвонить в свою квартиру. Оуэн еще дрых и, когда его разбудил телефон, успел заметить только, что она не пришла домой. Беседа была не особенно долгой или нежной. Нора просто предложила ему надеть штаны, собрать вещи и выметаться оттуда, ко всем чертям, захватив с собой DVD с «Чужим».
Потом она немного повалялась на огромной кровати, глядя в гостиничное окно на офисное здание напротив и очень, очень стараясь вызвать в себе хоть что-нибудь, напоминающее грусть или сожаление. Когда оказалось, что это невозможно, Нора начала тихонько смеяться. Затем, чувствуя себя гораздо лучше, легче и счастливее, она села, сняла оставшуюся одежду, пошла в ванную, отодвинула занавеску душа и поцеловала Джоша Харпера.
