Мануэль Скорса - Бессонный всадник
Глава двадцать первая,
о том, что происходило в краях, где жил Гарабомбо-невидимка
– Погода нам благоприятствует. Если небо все время будет ясным, мы кончим обмеры меньше, чем через месяц, – радостно говорил старый Эррера. – Как себя чувствует дон Кармен Хирон?
– Решил выпить рюмочку с Инженером.
– А наш топограф спал хорошо?
– Храпел всю ночь напролет, – со смехом сообщает Эпифанио Кинтана.
– Завтрак ему дали хороший?
– Бифштекс, яичницу, сыр, содовые галеты, кофе.
– Прекрасно!
Появляются солдаты, с ними – старый Хирон. Старик здоровается с главою общины. В глазах его угольками тлеет страх.
– Я не сержусь на тебя, дон Раймундо, за то, Что ты заставил меня ночевать в горах. Спасибо тебе. Этой ночью я вспомнил: в старину говорили, будто власти общины велели расставить на границах наших владений столбы через каждую лигу, пол-лиги и четверть лиги. Потом господа завладели нашей землей и вырыли столбы. Но есть меты, которые не вырыть.
– Пожалуйста, вспомни еще, старик.
– Остались меты. Они лежат на дне озера Серой Цапли. Наши деды спустили туда огромные камни, на которых высечены буквы «С» и «X» – Сан-Хуан, это имя носит наша община. Нынче вочью холод не давал мне слать, и я вспомнил еще… Над пещерой Интимачай есть скала, похожая на руку, на ней внизу, красным и желтым, написаны те же. буквы.
Старик заикается от волнения, он не в силах говорить больше. Чтобы успокоить его, дон Раймундо произносит ласково и почтительно:
– Вы наставляете нас на путь истинный, дедушка.
– Надо подняться на горный кряж Уачак. Там – красная земля, непроходимая в пору дождей. Там родится река Пукуш…
– Река Пукуш умерла, старик.
– Недалеко оттуда найдешь поросшую травой стену, сооруженную нашими предками. В таких стенах всегда есть камень-колокол. Ударь по нему булыжником – он зазвенит. Так вот, под камнем-колоколом в стене Пукуш тоже наши буквы… Если б я мог, я повел бы вас туда. Но верь, я говорю правду, ноги не слушаются меня.
– Поедешь верхом.
– Мне не удержаться на лошади. Я упаду.
– Ну, значит, солдаты понесут тебя. Ты поедешь на наших спинах, словно господин.
Старик Хирон смеется, показывая единственный зуб.
Инженер одобряет решение отыскать межевые знаки, это облегчит его работу. Отправляемся. Старого Хирона тащим по очереди. Сюда, а теперь туда, показывает старик. Незадолго до полудня находим заросший травой знак: два камня, на одном высечено «С», на другом – «X». Сан-Хуан Янакочанский! И дата: «год от рождества Христова 1705-й».
– Благослови тебя бог, дедушка! Благословенны глаза твои что могут еще видеть! Ты указал нам путь, – в волнении говорит дон Раймундо.
Днем находим еще два знака. Инженер, довольный, делает обмеры. Закончив работу, он вырывает несколько листов из своей полевой тетради и отдает Карвахалю.
– Спрячь в надежном месте, Исаак. И присылай ко мне за этими листами не одного человека, а двоих. Один пусть забирает у меня цифры, другой же может понадобиться как вестник. Я жду сообщений, от которых зависит судьба всего мира. В любую минуту ко мне может прибыть какой-нибудь президент или король.
– Король?
– Может, ты не знаешь, кто такой король? Про английского короля не слыхал? Он сообщил, что собирается прибыть сюда, ибо чрезвычайно заинтересован в моем Деле. Но я решил действовать иначе. Если ты, Карвахаль, встретишь здесь англичан и они будут спрашивать обо мне, сделай вид, будто ничего не знаешь.
– Какие англичане в этих пустынных местах, господин Инженер?
– Умолкни, сын мой, и позаботься о том, чтобы меня накормили. Ну, чего же вы ждете? Почему не– накрываете на стол? Мой стакан пуст, как генеральская голова! А ты что стоишь, Жабоглот? Пой, пляши! Скоро ты будешь выступать при дворе. Тренируйся!
Накрываем на стол. Инженер пьет и ест до отвала. Работы идут успешно, и глава общины Эррера совсем здоров – он больше не кашляет. Он ест и пьет вместе с Инженером.
– Завтра отправимся в Чинче. Нам Тамара помогут. Их отец был дружен с Гарабомбой, – говорит дон Раймундо и поворачивается ко мне: – Ступай вперед и предупреди их, что мы идем, пусть приготовят помещение, обед, достойный Инженера, и корм для наших коней.
Я встаю. Что ж! Это моя обязанность – я всегда еду впереди каравана. Меня будут всячески ругать, оскорблять или пообещают, а потом ничего не сделают. Все равно! Я смотрю на бескрайние луга, на бесконечные картофельные поля поместья Чинче. Вот она – наша земля, незаконно захваченная господами. Я говорю себе так: «Ты не родился в Янакоче, Крисостомо Криспин, ты уроженец Серро. Но ты женат на женщине из Янакочи, твои дети родились здесь. Ты должен пожертвовать собой». Как встретят меня в Чинче? Шелестят облитые золотым солнечным светом кусты, будто чувствуют мою тревогу. Еду по дороге к ущелью Мертвеца. Другого пути нет. Возле сторожевой будки – конные. Натягиваю поводья. Конные стоят неподвижно. «Во что бы то ни стало предупреди Тамара», – сказал старый Эррера. Значит, я должен проехать. Узнаю капрала Хименеса (да, мне говорили, что он со своей шайкой шатается сейчас по Чанчамайо). Остальные окружают меня, жуют коку, ухмыляются, на меня вроде бы и не смотрят. Хименес орет:
– Стой, мошенник!
– Не мошенник я, сеньор Хименес, а представитель общины Янакоча.
– Я и говорю – мошенник.
– Разве я разбойник, сеньор? Разбойники по ночам разъезжают, я от властей общины Янакоча послан. Мы план снимать едем.
– У нас в Чинче с такими голодранцами, как ты, церемониться не принято. Тут все по струнке ходят. Мошенник Гарабомбо допытался было к нам сунуться. Мятежник! Да еще и врунишка вдобавок. Выдумал, будто он невидимый, охмурил вас, а вы сопли и распустили! Да пулю-то не обманешь, пуля его живо успокоила.
Еще и еще поносит он меня. Я пытаюсь показать свои бумаги, но Хименес не хочет даже и взглянуть на них. Я возвышаю голос.
– Я своей общине честно служу. Чем оскорблять порядочного человека, вы бы хоть документ прочитали!
Не хочет. Люди его нахмурились, взлетели вверх плети, сейчас Меня ударят… И тут появились Тамара. Шестеро против десяти.
– О чем шум? – спрашивает старший Тамара.
– Этот сеньор, – говорю я, – обращается со мной словно с преступником. Я показываю ему документы, а он не желает даже и посмотреть.
Тамара смеется.
– Сеньор не умеет читать.
– Не надо меня оскорблять. А то я вспыльчивый, – угрожает Хименес.
Тамара щелкает плетью.
– Не бойся ничего, Крисостомо. Сеньор у нас туг на ухо. Уши-то у него есть, а слышать ничего не слышит, ни добрых слов, ни дурных.
Тугоухий сеньор со своими присными, изрыгая проклятия, галопом уносится прочь по жнивью.
– Правда, что старый Эррера в Раби?
– Там я его оставил, сеньор Тамара.
– Слава тебе, господь наш! Сколько лет дожидаемся, когда наконец Янакоча решится восстановить свои владения. Я всегда говорю сыновьям: «Потерпите. Настанет день, и Янакоча заявит о своих правах». Только дело это нелегкое. Полиция защищает поместье Чинче. Позавчера прибыли капитан Реатеги, сержант и восемь полицейских. Правда, не так уж они заботятся о господах, больше пьют да едят. Хозяева Чинче Лопесы сами говорят: «Если эти сволочи еще нас поохраняют, мы совсем разоримся».
– Старый Эррера просит тебя приготовить хороший обед для нашего топографа и, если можно, дать лошадей.
– Что поесть, найдется, а для Инженера зарежем жирную курочку.
– Я вернусь, чтобы им сказать.
– Доброго пути, Криспин.
Ночь настигает меня в дороге. К счастью, луна освещает тропу. К полночи кое-как добираюсь до своих. Товарищи спят Чуть живой от усталости, валюсь на землю. Старый Эррера сидит у костра.
– Вы не спите, сеньор?
– Я не привык спать вне своего дома.
– Вы уже много недель не спите, дон Раймундо.
– Кончим обмерять наши земли, тогда и отдохну.
– Что вы говорите, сеньор! Обмерять земли – да на это может понадобиться еще много недель!
Старик усмехается.
– Поберегите себя, дон Раймундо! Вы больны. Когда мы выехали из селения, вы кашляли. Вы й теперь то и дело кашляете. Пожалуйста, постарайтесь уснуть, – говорю я ему, а у самого глаза уже слипаются. В тот же миг я засыпаю и вижу сон: я иду между двумя длинными-длинными каменными стенами, и из каждого камня глядят на меня широко открытые глаза старого дона Раймундо. Тысячи глаз загораются и гаснут в камнях. Я хочу убежать в степь, хочу спрятаться в кустарнике. Но на всех деревьях и кустах, на всех ветках вместо листьев сверкают широко раскрытые глаза. Просыпаюсь весь в поту. Уже светает. Я еле очнулся от своего кошмара. Старый Эррера сидит у догорающего костра, с нежной жалостью глядит на меня.
Глава двадцать вторая,
и он вспомнил, что было тогда, в тысяча восемьсот восемьдесят первом году
Нет. Я не спал. Я глядел на этого измученного юношу, на Криспина, и в сердце моем оживали воспоминания. Криспин так Похож на молодого Лоренсо Чавалию! В 1881 году Лоренсо ехал со мной по этой самой дороге прятать Грамоту. Чилийцы разоряли тогда нашу землю, они тоже чужие нам. и почти так же жестоки, как и те, кого мы зовем чужаками: помещики из иностранцев, от которых вот уже много десятков лет мы напрасно пытаемся освободиться. Это случилось в 1881-м. Да, в 1881-м. Мне было 63 года. По чьей воле я перестал с той поры стареть? Да все равно! Важно то, что я вечно борюсь за наше дело. Одно за другим проходят поколения, люди родятся и умирают, всходит и созревает маис, сохнут и разливаются реки, а я все живу. Живу и борюсь. Иногда по ночам я думаю: может быть, не один я осужден вот так не смыкать глаз? На ярмарке в Пакараос, году в 1768, мне кто-то рассказывал, будто глава общины Мичивилки тоже никогда не спит. Значит, так надо, чтоб были люди, которые бодрствуют вечно и ничего не забывают. Мы не уснем до тех пор, пока не примут от нас прошение, не вернут нам землю. Может статься, так и не придется никогда сомкнуть усталые веки. Нет, я не сплю. Я вспоминаю, что было с нами во время той войны.
