Дженнифер Нивен - Ты не виноват
Вайолет удается отыскать нас в шестом трейлере (детская литература), у нее в руках целая стопка классики. Она здоровается с миссис Карнс и спрашивает:
– А как вы работаете? Вам нужно предъявлять мой библиотечный абонемент?
– Вы можете купить у нас книги или взять на время, чтобы прочитать и вернуть, но ваш абонемент нам не нужен. Если вы хотите почитать, мы вам доверяем, и вы сами принесете книги назад, а если хотите приобрести, то мы принимаем только наличные.
– Я бы хотела их купить, – кивает Вайолет. – Ты можешь достать деньги в моей сумке?
Я вынимаю свой бумажник и передаю миссис Карнс двадцатидолларовую купюру, мельче у меня просто нет, и она пересчитывает книги.
– По доллару за книгу, итого десять. Мне придется идти в дом за сдачей. – И она исчезает прежде, чем я успеваю объяснить ей, что сдача не требуется. Вайолет оставляет книги на прилавке, и мы вместе идем исследовать трейлер за трейлером. Потом мы добавляем к ее стопке еще несколько томов. Я время от времени посматриваю на нее, и мне удается поймать ее взгляд и улыбку. Такая улыбка появляется, когда ты думаешь о человеке и делаешь выводы о том, как именно ты к нему относишься. Я улыбаюсь ей в ответ, и тогда она отворачивается.
Потом возвращается миссис Карнс, и мы начинаем спорить, как нам поступить со сдачей. Она хочет вручить ее мне, я хочу оставить ей, но все же мне приходится забрать деньги, потому что отказа она не принимает. Я бегом отношу книги в машину, пока она продолжает беседовать с Вайолет. В бумажнике я нахожу еще одну двадцатку и, вернувшись к трейлерам, захожу в первый попавшийся и оставляю и сдачу, и купюру в старом журнале для записей, который лежит тут же, на импровизированном прилавке.
На место торговли прибывает группа детей, и мы начинаем прощаться с милой миссис Карнс. Мы уходим, и Вайолет замечает:
– Это что-то уникальное.
– Я полностью с тобой согласен, но на путешествие по штату все же не тянет.
– Формально это все же определенное место, где мы побывали, а нам только это и нужно.
– Прости, но так не пойдет. Уникальное – да, но это местечко практически находится на задворках нашего городка. То есть все в той же зоне безопасности в радиусе пяти километров от окраины. К тому же ни одного пункта из нашего списка мы вычеркнуть не сможем.
Она идет впереди на несколько метров и делает вид, что меня не существует, но я не возражаю. Я к этому привык, и она даже представить не может, что меня это ни капельки не волнует. Люди либо видят меня, либо нет. Мне даже интересно, как это может быть – вот ты идешь по улице и вдруг буквально сливаешься с другими людьми, и тебя не видно. Никто на тебя не пялится, не оборачивается, никто не ожидает от тебя сюрпризов и не гадает, что ты способен выкинуть в следующее мгновение.
Наконец, мне надоедает плестись позади, и я бегу вперед. Мне нравится это ощущение свободы. Наконец-то я могу двигаться быстрее, чем все остальные. Я как будто освобождаюсь и от своего мозга, а это, в свою очередь, приводит меня к мыслям о том, что я действительно умер. Точно так же, как и авторы тех книг, которые выбрала Вайолет. Я давно уже сплю, похороненный под слоями земли среди этих кукурузных полей. Я почти чувствую, как смыкается земля над моей головой, воздух становится спертым и затхлым, темнота начинает давить на меня сверху, и чтобы нормально дышать, мне приходится раскрыть рот.
Вайолет смутным пятном проносится мимо, волосы развеваются за ней, как воздушный змей. Они попадают в солнечные лучи, и их кончики начинают сверкать подобно золоту. Я так глубоко залез в собственную голову, принимая все текущие мимо мысли, что поначалу не полностью осознаю, что это именно она. Потом я спохватываюсь и бросаюсь ей вдогонку. И вот я уже пристраиваюсь рядом с Вайолет, стараясь удерживать темп ее шага. Но вот она снова обгоняет меня, и мне приходится потрудиться, чтобы оказаться рядом, я собираюсь с силами и почти отрываюсь от земли. Но так я могу и улететь далеко-далеко. Это и есть мой секрет – что в любой момент я могу улететь. Все люди на земле, кроме меня – а теперь еще и Вайолет, – перемещаются с места на место очень медленно, как будто они нагружены чем-то. И мы, конечно, быстрее них, даже вместе взятых.
Но вот мы добираемся до машины, и Вайолет победно смотрит на меня, как будто хочет сказать: «Ну что, получил?» Что ж, я решаю уступить ей на этот раз, тем более ее выигрыш оказался вполне честно заработанным.
Мы забираемся в машину, я включаю двигатель и протягиваю тетрадь. Ту самую, куда мы вносим записи обо всех наших путешествиях и достижениях.
– Запиши все в подробностях, пока мы не успели ничего позабыть.
– Мне показалось, что этот эпизод не в счет. – Тем не менее, она листает страницы, добираясь до нужного места.
– Ну уступи мне. Да, кстати, по дороге домой заедем еще в одно местечко.
Мы выезжаем с гравия на шоссе, и она, наконец, отрывает взгляд от тетради, в которой до сих пор что-то аккуратно записывала.
– Я так увлеклась этими книгами, что даже забыла о том, чтобы что-то оставить там.
– Ничего страшного. Я не забыл.
Вайолет
145 дней до освобождения
Он проезжает мимо поворота, поэтому нам приходится сворачивать прямо по траве, потом мы перебираемся на другую сторону гравиевой дороги и, наконец, выезжаем снова на шоссе, и продолжаем путь уже в противоположном направлении. Через какое-то время мы оказываемся на тихой деревенской дороге.
Пару километров мы движемся по ней, Финч включил музыку и тихо подпевает исполнителям. Одновременно он выбивает ритм ладонью по рулю. Очень скоро мы подъезжаем к маленькому, всего в два квартала, городку. Финч склоняется над приборной панелью, и машина замедляется.
– Ты видишь какие-нибудь указатели?
– Да. Вон там написано «Церковь».
– Хорошо. Просто замечательно. – Мы минуем несколько домов, потом он сворачивает, тормозит у обочины и паркуется. – Приехали.
Он выходит из автомобиля, подходит к дверце с моей стороны, открывает ее и галантно предлагает мне руку. Мы идем к какой-то старой заброшенной фабрике. Вдоль стены я замечаю нечто необычное. Финч продолжает идти и останавливается только у конца стены.
«Перед смертью я хочу…» написано здесь. Это напоминает мне огромную школьную доску. Далее под этими гигантскими буквами следует разлинованное в колонки, как в газете, пространство. Многие строчки уже заняты, они исписаны разноцветными мелками самыми разными почерками. Многие буквы размазаны, другие смыты дождем.
Мы идем вдоль стены и читаем:
Перед смертью я хочу…
… завести детей.
… пожить в Лондоне.
… приобрести ручного жирафа.
… совершить затяжной прыжок с парашютом.
… доказать, что деление на ноль возможно.
… научиться играть на рояле.
… научиться говорить по-французски.
… написать книгу.
… совершить путешествие на другую планету.
… стать лучшим отцом, чем был мой.
… полюбить себя.
… поехать в Нью-Йорк.
… познать равенство.
… жить.
Финч протягивает мне кусочек голубого мела.
– Тут свободного места не осталось, – возражаю я.
– А мы заново напишем.
И он аккуратно вырисовывает: «Перед смертью я хочу», после чего проводит достаточно длинную линию. Потом снова пишет те же слова и чертит еще одну линию. Эта процедура повторяется раз десять.
– Когда заполнится, можно будет продолжить на другой стороне. Это отличный способ узнать, наконец, зачем мы все оказались здесь.
И я хорошо понимаю, что под словом «здесь» он имеет в виду совсем не этот городок и не эту старую фабрику.
И он начинает заполнять свободные места, записывая свои мысли на прочерченных линеечках:
…научиться играть на гитаре, как Джимми Пейдж.
…сочинить песню, которая перевернет весь мир.
…отыскать великий манифест.
…иметь свою цель.
…стать тем, кем я хочу, и считать это достаточным.
…узнать, что это такое – иметь лучшего друга.
…иметь значение.
Некоторое время я просто стою и читаю его надписи, потом начинаю писать сама:
…перестать бояться.
…перестать так много думать.
…заполнить оставшиеся в прошлом пустые места.
…снова сесть за руль.
…писать.
…дышать.
Финч стоит за моей спиной. Он так близко подошел ко мне, что я слышу его дыхание. Он наклоняется ко мне и дописывает: «Перед смертью я хочу узнать, что такое идеальный день». Отходит на пару шагов, читает, затем снова приближается ко мне и добавляет: «И увидеть парад». Прежде чем я успеваю что-то сказать ему, он хохочет, стирает написанное и выводит совсем другое: «И поцеловать Вайолет Марки».
