Джо Питерс - Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство
Пит был довольно крепок физически, так что он раздавал удары направо и налево, если нападающие на меня не отступали сразу, и из-за этого у него возникли неприятности с учителями. В школу вызывали родителей Пита, чтобы поговорить о поведении, которое было ему несвойственно и неприемлемо в стенах школы. Но его родители знали только одно: их соблюдающий приличия послушный сын начал попадать в неприятности после того, как завел дружбу со мной – странным, неопрятным и тощим немым мальчиком. Так что, очевидно, они пришли к выводу, что это я на него плохо влияю. По сути, Пит всего лишь защищал меня и старался быть справедливым. Он был моим добрым самаритянином, и я мечтал сказать им, что они должны гордиться его поведением, а не беспокоиться из-за него.
Раньше меня часто макали головой в унитаз ребята постарше, так что Пит стал всегда заходить со мной в туалет. Задиры никогда ничего не предпринимали, если он был готов дать им отпор, и выглядели настоящими трусами. Раньше Пит был довольно популярен среди ровесников, но все начали избегать его, потому что я всегда был рядом с ним, а общаться со мной, «уродом», они не хотели. Но Пит никогда меня не подводил. Если ему приходилось выбирать между мной и своими старыми приятелями, он всегда выбирал меня, и они были вынуждены принять это, раз не смогли настроить его против меня. Я извлек хороший урок из того, как Пит обходился с ними, и мечтал так же смело противостоять своим обидчикам, как это делал он.
Я начал заниматься с логопедом по имени Джил, но поначалу особого прогресса не наблюдалось. Пит никогда не терял терпения, когда я не мог общаться с ним вербально. Я указывал на что-нибудь, или рисовал картинку, или показывал сам, и он всегда понимал, что я имею в виду. Иногда это было довольно трудно, но Пит никогда не показывал виду, что это неприятно. Он был всего лишь ребенком и, возможно, поэтому не так хотел быть частью толпы и не боялся защищать то, что считал правильным, даже если становился из-за этого изгоем.
– Я хотел бы, чтобы ты был моим братом, – говорил мне Пит несколько раз. – Тогда бы я мог присматривать за тобой все время.
Можете ли вы себе представить, каково было услышать от кого-то такие слова, когда последние три года все говорили мне, какой я грязный, вонючий и злой маленький ублюдок?
Несмотря на недоверие родителей Пита к его странному выбору друзей, они как-то раз пригласили меня после школы в гости. Они жили в большом элегантном доме. Я чрезвычайно волновался, представляя, какой мне окажут прием. Я дрожал, точно зная, как мать реагировала на детей, незвано явившихся к нашему дому. Мы шли по гравийной дорожке, и каждый наш шаг отзывался хрустом. Пит надеялся, что если его родители познакомятся со мной, то не будут так волноваться из-за нашей дружбы, потому что увидят, какой я отличный парень. Лично я очень сомневался, что мне удастся произвести на них хорошее впечатление, особенно учитывая мою неспособность говорить, но я страстно желал попытаться. К тому же мне было безумно интересно посмотреть на жизнь семьи, так непохожей на мою.
Я никогда не был в гостях, если не считать домов других членов папиной семьи, и уж точно никогда не был в таком прекрасном доме, у которого припаркованы такие шикарные машины, а внутри расставлена такая дорогая мебель. Переступил порог – и меня охватило чувство тепла, любви и безопасности в полную противоположность дешевому, вылизанному, образцовому виду, который мама отчаянно пыталась придать своей лучшей гостиной. Отец Пита был высоким мужчиной с глубоким, повелительным голосом. Пит и его мама были необычайно гостеприимны и старались завести со мной приятную беседу, пока мы пили чай, сидя за огромным дубовым обеденным столом. Пит говорил за меня, переводя издаваемые мной звуки и показываемые жесты. Мне казалось, что они были лучше меня во всех отношениях, что я не заслуживаю сидеть с ними и, наверно, должен забраться под стол, как меня заставляли делать дома.
Такое доброе и уважительное отношение ко мне не только было удивительным и чрезвычайно приятным, но и дарило мне надежду, потому что я понял, что есть мир, сильно отличающийся от моего, где люди добры, вежливы и заботливы друг с другом. Может быть, придет день, думал я, когда мне удастся сбежать из своего окружения и жить жизнью, похожей на ту, которую я увидел дома у Пита.
Не имея ни малейшего представления о том, на что похожа жизнь у меня дома, Пит однажды пришел и невинно постучал во входную дверь маминого дома, чтобы спросить, могу ли я выйти поиграть.
– Отвали на хрен! – сказала мама до того, как Пит успел открыть рот, чтобы поздороваться. – И не смей больше приходить и стучать в мою дверь.
Она захлопнула дверь прямо перед носом моего испуганного друга. Я думаю, что в этот момент он неожиданно начал понимать гораздо больше о том, почему я был таким, каким был, даже без ужасных подробностей. Мать реагировала так не только на Пита; она точно так же разговаривала с любыми детьми, забежавшими к нам, так что они больше никогда не приходили. Она не хотела, чтобы вокруг дома крутились другие дети, задавали вопросы, замечали что-нибудь, а потом рассказывали об этом дома. Мать даже не пыталась использовать на них свое поддельное обаяние; его она оставляла исключительно для взрослых представителей власти. С ними она была милой, прекрасно играя свою роль, когда была в шаге от неприятностей или когда хотела выбить себе пособие побольше.
Я был на седьмом небе от счастья, оттого что у меня появился настоящий друг, и каждый день с нетерпением ждал отправления в школу, только чтобы увидеться с ним. Еще одним плюсом школы было то, что пять дней в неделю я могу наедаться, хотя бы раз в сутки, и я пользовался этим преимуществом на полную катушку. Я ел в два раза быстрее остальных и продолжал подходить за добавкой по два, три, четыре или даже пять раз, показывая на еду и смотря на подающих обед женщин умоляющим взглядом. Я ел, как свинья, очищая не только свою тарелку, но и все, до которых мог добраться. Мой аппетит стал предметом шуток работниц столовой, и им это нравилось. Наверное, это было своеобразной похвалой их кулинарному таланту.
– Тебе нужно поднабрать жирку, – смеялись они, подкладывая все больше еды мне на тарелку. – Можешь есть, сколько хочешь, милый.
Больше всего мне нравился яблочный пудинг с большой порцией сладкого заварного крема. Он наполнял мой желудок приятным весом и удовлетворял голод на несколько часов, в полную противоположность бесконечным часам болей от голода, к которым я привык у мамы дома. Вскоре я стал крепнуть, ко мне потихоньку возвращались сила и здоровье, которые пропали за годы голодания и заключения. Просто удивительно, как легко молодое тело способно оправиться от испытанных мучений и наверстать упущенное, когда получает хорошее питание.Дядя Дуглас еще несколько раз забирал меня на выходные в деревенский отель, и происходило то же, что и в первый раз. Мама получала деньги авансом, и была предупреждена, что если я что-то буду делать не так, то в следующий раз она ничего не получит, так что она каждый раз подробно расписывала, что со мной будет, если я не удовлетворю ее лучшего клиента. А Дуглас, в общем-то, всегда проводил со мной одни и те же ритуалы мучения, насилия и унижения, продолжавшиеся часами. Он убедился, что может рассчитывать на абсолютное содействие и подчинение с моей стороны, обеспечив их угрозами и побоями. Хотя Дуглас ублажал себя и воплощал свои фантазии, он также готовил меня для чего-то еще, сокрушал мою волю, чтобы удостовериться, что сможет продавать мои услуги другим, что я никогда не подведу его и не причиню никакого беспокойства. Меня дрессировали как животное в цирке.
– Ты будешь участвовать в съемках настоящих фильмов, – сказала мама как-то раз, когда снова готовила меня к отъезду с дядей Дугласом. – Ты будешь актером.
Ее слова озадачили меня, и я задумался. Как такое возможно, если я не могу ни говорить?
– Ты должен доказать, что чего-то стоишь, иначе мне не заплатят, – напомнила мне мать. – Ты станешь самой молодой в мире порнозвездой.
Я не знал, что значит «порнозвезда». Порно – это вроде бы такая рыба, нет? Может быть, мне придется одеться в костюм рыбы? Но я не умел плавать, поэтому надеялся, что мне не придется этого делать. Все это сильно сбивало с толку.
– Дядя Дуглас – известный кинопродюсер, – продолжала она. – Он заберет тебя для съемок на несколько дней. Познакомишься с другими детьми.
Мать расписывала все так, как будто передо мной открываются отличные перспективы, но по прошлому горькому опыту я знал, что все, связанное с дядей Дугласом, не сулит ничего хорошего. И в этом я был вполне уверен. Когда он забрал меня, то не повез в отель, как обычно, вместо этого он отвез меня к себе домой. И его дом полностью соответствовал его отвратительной натуре. Именно этого вы ожидаете от жилища людей вроде Дугласа: подальше от улицы, в конце тупика, отделенное от всех близлежащих домов огромными мрачными деревьями и высокой оградой. Еще до того, как вы зашли внутрь, дом Дугласа уже производил впечатление огромного, безрадостного и зловещего места.
