Харви Джейкобс - Американский Голиаф
Гидеон счистил с камня горку красноватой глины:
– Чему удивляться, тут все плесенью поросло. Пара дюймов почвы, а остальное…
Гидеон Эммонс взвыл. Из расчищенного круга на него смотрело серое лицо.
– Что с тобой? – спросил Генри. – Змея, что ль, какая?
– Не, – отвечал Гидеон. – Что-то есть, но не змея точно. Разве что гнездо змеиное. Клянусь, это рожа, да только я таких рож отродясь не видел.
– Какая рожа, где?
– Прям на меня и пялится, – сказал Гидеон.
– Боже святый! – ахнул Генри. – Может, индеец какой дохлый.
– Не похож он на дохлого индейца-то, – сказал Гидеон. – На белого похож.
– Давай поглядим – вдруг кроме рожи у него еще чего есть.
– Бросай, Генри, лопату и лезь ко мне.
– Даже и не знаю.
– Глянь, какая башка. Что три моих. Был бы такой индеец, все б мы в вигвамах жили.
Генри и Гидеон стали горстями вычерпывать землю.
– Я ногу нашел, – сказал Генри. – Пальцы что твои жабы, даже больше. И коленка.
– Надо бы позвать кого, – сказал Гидеон. – Чтоб свидетель.
– Мы сами свидетели, – возразил Генри. – Я тебе, а ты мне.
– Пойду схожу за кем на всякий случай. Не нравится мне все это.
– В доме никого нет. Миссис Ньюэлл с пацаном в город уехали.
– Вон телега на дороге, – сказал Гидеон. – Кликни-ка его сюда.
– Погоди, – не послушался Генри. – Может, не надо никаких свидетелей? Может, стоит вытащить эту штуку да и отволочь в надежное место? Больно надо Чурбе Ньюэллу знать, что мы тут нашли.
– Это его земля, – сказал Гидеон.
– Что с того? Нашли же мы.
– Глянь, какая шея. А до спины вообще не добраться. В нем, должно быть, тысяча тонн вчистую, вдвоем не сдвинуть, даже если приспичит. Да и ни к чему это.
– Слыхал про Онондагскую низину? Этого каменного мужика умники отхватят по доллару за фунт.
– Хоть по два, все одно пойдет Чурбе, – сказал Гидеон. – И правильно. Гидеон Эммонс отродясь не воровал трупы и не собирается.
– Там на телеге Джон Хагенс, – сказал Генри. – Пусть едет своей дорогой. А мы с тобой потолкуем.
– Рука, – сказал Гидеон. – Я нашел согнутую руку.
– Ох, не нравится мне эта рожа, – сказал Генри. – Может, он приятель того прибитого?
– Тем более надо оставить Чурбе, – сказал Гидеон. – А ну, веди сюда Джона Хагенса.
– Если еще пойдет. Он же упрямый.
– Скажи ему, что мы нашли, но близко старайся не подпускать. В Онондагском округе такого отродясь не бывало. Смотри, какой живот, как все мускулы втянуты. Не знаю я, как он смерть принял, да и знать неохота. Не завидую я этому мужику, хоть он и громадина.
– Знаешь, чего подумал? Если он помер и его закопали, то как же он теперь целиком, а не скелет? – спросил Генри.
– Неужто не слыхал про окаменелости? – поинтересовался Гидеон. – И не читал нигде? В давние времена и не такое бывало. Кожа идет в камень. Тело в кристалл. Даже кочаны находят окаменелые. Обычное дело.
– Джон, Джон Хагенс! – крикнул Генри проезжавшей мимо телеге. – Стой! Иди сюда, мы тебе кое-что покажем, не пожалеешь!
– Генри, Гидеон, добрый вам день! – прокричал в ответ возница. – Я бы с радостью, да только в Кардифф мне надо, последние арбузы везу.
– Нельзя такое упускать, – сказал Генри. – Настоящая окаменелость.
– Здоровенный мертвяк! – крикнул Гидеон. – Застрял у Чурбы Ньюэлла в новом колодце.
– В новом колодце? – переспросил Джон Хагенс – Откуда у Чурбы Ньюэлла деньги на новый колодец?
По дороге в Кардифф, 16 октября 1869 года
Пара летучих мышей поднялась над лесом, покружилась и вновь нырнула в укрытие. Чурба Ньюэлл прищелкнул языком, подгоняя лошадь. Он хотел вернуться домой засветло. Этот забег он проигрывал. Красное солнце скользило за край планеты, а из сливовых облаков выкатывалась молодая луна.
Склонившись над упряжью, Чурба зажег болтавшийся на крюке фонарь. От той же спички он прикурил и купленную в Сиракьюсе сигару. Вспышка напугала черепаху, что переползала сейчас дорогу. Выдув на пятнистый панцирь струю пятидесятицентового дыма, Чурба подобрал путешественницу и отнес на поросшую камышом полянку.
Затем он вернулся в повозку и натянул поводья. Дергая, чтобы лошадь пошла, Чурба смотрел, как умирает солнце и рождается луна. Сжимая зубами огонь, он радовался кончине дня.
Чурба не знал, чего ждать дома. Гидеон и Генри, должно быть, выкопали дружка Джорджа Халла еще в полдень и вполне возможно, наложили от такой встречи в штаны. Когда они расскажут Чурбе свою историю, он должен «поразиться, но не выказать ни волнения, ни даже особого интереса. Наоборот. Кроме колодца и воды, тебя ничего не заботит. Скажи им, чтобы оттащили эту штуку куда-нибудь подальше и побыстрее. Поезжай вместе с ними в Кардифф просить совета у пастора. Скажи свое слово, а потом сядь и жди».
После представления в «Коллендейле» Чурба не сомневался, что выполнит все в точности, как написал Джордж. Нелегко, однако, будет сохранять невозмутимый вид и притворяться, будто он не понимает, какая сейчас поднимется волна. Если поднимется.
Чурба не ждал ничего особенного. Народ в Кардиффе был медлителен на радость и тяжел на чувства. Ньюэлл написал тогда Джорджу: «Не жди Четвертого июля», на что кузен ответил, что пятое или шестое тоже сгодятся. «Лови момент перед большим забегом».
– Может, так, а может, и этак.
Чурба ткнул сигарой во вспыхнувшего светлячка. Ничем не рискуя, ничего и не получишь. «Если все лопнет, выставлю исполина посреди кукурузного поля – будет у соседей лишний повод бухнуться на колени, когда пойдут по земле Ньюэлла».
Чурба держался дороги, огибавшей молочную ферму Дэниеля Арчера. Три Ньюэлловых коровы поместились бы внутри одной Арчеровой, да еще место осталось бы. Жестяной флюгер над Арчеровым амбаром скрежетал, точно это не амбар, а замок. Сквозь сумерки было видно, как дожидаются зимы стога и тюки с телячьим кормом. Дом Арчера венчала новая крыша, на окнах красовались новые ставни, на воротах были вырезаны пшеничные колосья. Притом что Арчер лентяй. За неделю он делал меньше, чем Чурба за день.
– Как так вышло? – спросил Чурба у поднимавшейся над горизонтом Венеры. – Где я не туда свернул?
Он глубоко затянулся сигарой, однако забыл, что нельзя вдыхать. Спазм скрутил легкие. Чурба кашлял и охал, выплевывая коричневый сок на пышный арчеровский остров. Придя в себя, он сообразил, что повозка стоит на месте. Дотянулся до хлыста, огрел лошадь и только потом разглядел, что ее держит под уздцы какая-то фигура.
– Па?
– Александр? Это ты? Что ты тут делаешь в темноте и на дороге?
– Я боюсь этих свечей.
– Сынок, что ты такое говоришь?
– Там сто человек, или больше, у всех свечи, все поют «Велика верность Твоя»,[27] «Скалу веков»[28] и «Вперед, Христово воинство»[29] и все такое. Собираются вздернуть лозоходца.
– Отпусти лошадь, садись рядом с папой и рассказывай все по порядку. У кого свечи и кто поет? И кому понадобилось вешать моего еврея?
– Откуда мне знать? На ферме, считай, весь город. Не знаю я, почему они поют и что им сделал водяной. Все из-за того каменного мужика, которого дядя. Джордж спрятал за амбаром. Ты ж говорил, что, когда эти будут копать колодец, они его найдут, – вот и нашли, и притащили Джона Хагенса, чтоб был свидетель. Потом Джон Хагенс с Генри Николсом привели за собой целый город по всей дороге арбузы валяются.
– Александр, если я сказал однажды, значит, повторил тысячу раз: забудь, что дядя Джордж имеет хоть какое-то отношение к каменному человеку. И я не понимаю, при чем тут Джон Хагенс и арбузы?
– Так и я ж не понимаю, па. Люди говорят про убитого не то святого, не то апостола. Как услыхали, кто первым нашел могилу, так Бен Хокинс бух на колени и давай петь. А кто-то еще говорит, что надо найти лозоходца да и вздернуть, пока не поздно.
– Поздно для чего, сынок?
– Что ты меня спрашиваешь? Вообще поздно. И никому я ничего не говорил ни про какого дядю Джорджа, и мама тоже.
– Ну, это хорошо. А что делает мама?
– Когда я уходил, продавала им воду по пенни за чашку. Гидеон Эммонс спросил, где она берет воду, если старый колодец протух и высох, а мама говорит, что он очистился и наполнился до краев, прям чудо. Говорит, Господь, должно быть, потрудился.
– Так и сказала? Молодец. Джордж Халл не слал инструкций на случай такого поворота. И я из принципа не дам им повесить еврея. Он всего лишь исполнил работу, за которую ему заплатили. Если под тем местом, куда он указал, есть вода. Чего мы теперь не знаем и знать не хотим. Поехали-ка лучше домой, поглядим сами, что там и как.
– Мне обязательно ехать домой?
– Ты там живешь или еще где?
Вкатившись на холм Маленького Индейца, телега нырнула вниз к перекрестку Карсона. Оттуда Чурба услышал «Старый жесткий крест»[30] и увидел мерцание свечей – их было столько, что к ним наверняка слетелись все мотыльки в округе.
– Что я тебе говорил? – произнес Александр.
