Алексей Иванников - Расследование
Он отсутствовал минуты три, но я всё же успел коротко отметить основные тезисы и факты, с которыми потом следовало ещё поработать; заодно я спросил у секретарши, куда – по её мнению – может сейчас направиться заместитель. Она пожала плечами: он мог оказаться везде, и работа заместителя и заключалась в том, чтобы поспевать всюду и ничего не упускать. Насколько я понимал, он был кем-то вроде коммерческого директора, и судьба могла забросить его и меня вместе с ним куда угодно: от Останкинской башни до дворца пионеров где-нибудь на окраине, или склада продуктов или одежды в торговой части города. Когда он появился, я не стал задавать вопросов: у меня сегодня было достаточно много свободного времени, и лишняя прогулка по улицам и площадям не могла повредить мне.
Однако оказалось, что есть ещё дела внутри самого здания. Мы спустились на первый этаж, и он завернул в одну из аудиторий, попросив меня подождать снаружи. Это выглядело странно: сейчас продолжалось занятие, и вмешательство заместителя вряд ли могло быть воспринято доброжелательно. Но, судя по всему, скандала и препирательств внутри не возникло: во всяком случае шум за дверью не стал громче, а когда он вышел, то был не один, а с молодым высоким парнем: наверняка студентом. – «Сейчас поедем.» – Он был сосредоточен и очень краток. – «Тогда вы мне поможете?» – Я согласно кивнул, хотя и понятия не имел, в чём будет состоять помощь, но вряд ли заместитель предложил бы мне что-то сложное или трудновыполнимое. Мы быстро прошли к выходу, и заместитель рысцой побежал к углу здания; студент не отставал от него, и мне пришлось тоже поднажать, чтобы не упустить их. Когда я завернул за студентом, заместитель уже открывал дверцу машины: судя по знаку спереди, «мерседеса», хотя и немного потрёпанного и побитого; студент сел сзади, а для меня заместитель оставил место справа от себя. – «Неплохая у вас машинка.» – «По-другому нельзя: положение обязывает.» – Он резко тронул с места и завернул направо, увеличивая скорость. Он гнал резво и нахраписто, не особенно обращая внимание на дорожные знаки: ограничители скорости были явно не для него, а на переходе, который он проскочил не задумываясь на красный свет, слава богу никого не оказалось. – «А вы не боитесь, что врежемся?» – «Пускай другие боятся.» – Наконец мы миновали широкие пространства и углубились в лабиринт узких улочек и переулков, где ему просто пришлось сбросить скорость. – «Вы хотели ещё что-то узнать? Спрашивайте.» – Видимо, он хорошо знал местность и автоматически реагировал на повороты, а машины и люди здесь почти не попадались. – «Тогда у меня такой вопрос: насколько мне известно, на последнем курсе Р. впервые в жизни вышел на сцену в каком-то спектакле. Вы не смогли бы припомнить, как всё это произошло: что был за спектакль, в каком театре, и какая роль ему досталась?» – «Вы, конечно, извините меня, но я даже не помню, где ночевал в прошлый четверг.» – Он весело заржал, рискуя влепиться куда-нибудь или не вписаться в очередной поворот. – «Шутка, шутка. Хотя насчёт четверга я действительно не помню. Шурик, я не с вами был?» – Он неожиданно обратился к сидевшему тихо сзади студенту, но студент только отрицательно мотнул головой. – «Ладно, не принципиально.» – Он стал строже. – «Почти приехали: так что вопросы потом.» – Машина затормозила. – «Вы меня ждёте здесь.» – Заместитель выскочил и быстро пошёл к подъезду кирпичного невысокого дома: вывесок у дверей не было, и я не мог сообразить, по какому делу мы приехали сюда.
Отсутствовал заместитель минут пятнадцать, и пока его не было, я рассматривал третьего попутчика: он оказался явно моложе заместителя и судя по всему года на два-три моложе и меня, но по внешнему виду можно было подумать, что он здесь главнее всех: на нём сидел первоклассный костюм явно не местного производства, на груди сверкало что-то золотое, а на одном из пальцев – насколько я мог разобрать – блестела большая массивная печатка, тоже явно из золота. Похоже, я ошибался в нём, и по реакциям теперь тоже вряд ли можно было принять его за студента: он лениво развалился и закрыл глаза, совершенно не реагируя на моё присутствие.
Но когда открылась дверца и в машину с шумом и пыхтением залез заместитель ректора, попутчик сразу проснулся и полез с претензиями по поводу долгого отсутствия. Я удивился: они были на «ты», и я даже мог бы подумать, что попутчик на самом деле важнее: он почти не церемонясь употребил несколько нецензурных слов в связи с какой-то Машкой, а заместитель только отбивался, обещая, что всё будет сделано как надо. – «Ты сам отвлекаешь меня.» – «Ладно, давай двигай.» – Наконец заместитель завёл мотор и развернулся, двигаясь в обратном направлении. – «Не мог до вечера подождать, и прямо на месте – не отходя от кассы?» – «Это ты можешь – не отходя от кассы, а для меня там работа.» – Я совершенно ничего не понимал, и даже задействовав всю мою интуицию и небольшой, но впечатляющий опыт, не мог докопаться до смысла беседы. Это казалось обидно, учитывая мою достаточно высокую квалификацию, и я некоторое время молчал и обдумывал странные слова, которые не давались мне и сопротивлялись моим стараниям выудить из них смысл. Мы уже выбрались на широкую магистраль и ехали – судя по всему – куда-то на окраину. Он вёл машину спокойнее, не так шустро, как: здесь уже попадалась милиция, и за излишнее своеволие можно было поплатиться – если не правами, то некоей денежной суммой – и насколько я понимал, дальнейшие дела не являлись такими уж срочными. Это успокаивало: я не любил машины и чувствовал себя не слишком уверенно в несущемся по городу пьяном драндулете, наверняка устроившем бы где-нибудь в сельской местности небольшой переполох с приведением в боевое состояние всех категорий шавок разного калибра; но сейчас мы передвигались по городу, и реальной опасностью могла быть только милиция, неравнодушная к машинам подобного класса; это и учитывал заместитель, держась подальше от тротуара, где казалось легче притормозить его, чтобы затеять несложное выяснение отношений с заранее определённой целью. Молчание затягивалось, и частично по его вине: я видел, каким сияющим было его лицо и сколько довольства и жизнерадостности исходило от него теперь: от него даже пахло чем-то новым, то ли духами, то ли дорогим одеколоном, и кое-какие мысли стали наконец проступать сквозь полное незнание. Я, кажется, понял, зачем мы ездили в тот район: однако это было его личное дело, и не мне следовало чему-то учить его и читать явно напрасную мораль. Я здесь по другой причине и не стоило лезть в такие подробности, за которые потом могло стать стыдно и неловко: жареные факты надо было оставить любителям и делать самому то, к чему я лучше всего был приспособлен: искать и находить конечную правду, скрытую до моего появления сплошной стеной дымовой завесы, напущенной когда-то слишком заинтересованными людьми. Так я понимал свою цель в журналистике и ради этого проводил сейчас что-то вроде журналистского расследования; первоначальные благие намерения сделать биографию кумира понемножку стали меняться: я уже занимался серьёзными раскопками, в которых находил и союзников и противников; результаты выглядели впечатляюще, но не совсем так, как я мыслил первоначально: откуда-то вылезали новые непонятные факторы и обстоятельства, о которых я не имел понятия раньше, и в чём-то дело даже запутывалось. Чтобы вылезти из паутины, оставалось предположить вещи, несопоставимые с образом гения и мученика, отдавшего в конце концов даже жизнь за освобождение от лжи и насилия; пушкинский синдром Моцарта и Сальери явно не проходил и мог ещё и перерасти в свою противоположность, оправдывающую самые чудовищные поступки великих людей, как это и выглядело на практике: всё время возникало впечатление, что за спиной Р. кто-то стоит, и такой реальной силой вероятнее всего стала та спецслужба, в которой сотрудничал родной отец Р. Во всяком случае только это логично и последовательно объясняло удивительную живучесть и непотопляемость гения: очень многие на его месте давно оказались бы отлучены и от столь строгой и элитарной школы, и тем более от высшего образования, мечты о котором наверняка грели многих менее удачливых современников. И безусловно неясно было, каким образом молодой, только начинающий актёр оказался сразу же приглашён в один из лучших театров города и практически сразу снялся в своём первом фильме.
Мы всё ещё ехали по широкой улице или проспекту; заместитель молчал, улыбаясь про себя, а попутчик – насколько я мог заметить – подрёмывал сзади, забившись в угол. Они не были сейчас радушными хозяевами, показывающими мне своё богатство, как ожидалось изначально: жирный наглый гусак находился слева от меня, а за спиной притаился в ожидании другой зверь неизвестного мне вида, не менее опасный и требовательный. Теперь я не очень хорошо понимал, зачем заместитель пригласил меня в поездку: он явно знал даже меньше меня о предмете, интересовавшем меня, ради которого я затеивал все расспросы и поиски; на жест доброй воли такое поведение тоже не было похоже, и вместе с некоторой таинственностью могло значить, что от меня пытаются что-то скрыть, и цель моего приглашения как раз и состоит в том, чтобы держать меня на расстоянии. Не исключалось, что за время нашего отсутствия всё будет приведено в порядок или хотя бы прикрыто настолько, чтобы я не смог добраться до главной опасности; уже много раз я встречался с таким отношением, но меня не пугали специальные приготовления: всегда можно было при желании найти лазейку или даже огромную дыру в возводимом с такими стараниями заборе, и на уровне простого разгадывания тёмных и мрачных кроссвордов у меня обычно не возникало сложностей: вот если ясно почувствовавший опасность добирался до моего шефа и предъявлял более-менее весомые аргументы, тогда дело становилось намного серьёзнее и исход зависел уже от абсолютной величины и значимости аргументов. Но заместитель не знал о моих возможностях и решил, видимо, обойтись малым: сейчас он спокойно ехал в следующее место назначения, забыв о помощи, которую обещал оказывать мне по мере необходимости; ещё раз я пытался вызвать у него воспоминания о событиях тридцатилетней давности, но как и раньше, всё тихо растворилось и ушло в песок: он опять попробовал глупо пошутить, и как и в первый раз, вызвал одну неловкость.
