Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова
– Ты так красива, bella, – прошептал он. – А какие у тебя огромные прекрасные глаза – belissima!
Люси чувствовала его желание, огнем вливающееся с каждым прикосновением, и от этого ощущения у нее закружилась голова. Она оттолкнула фотографа, нервно хихикая, а потом их руки снова обвились вокруг талий друг друга. И вдруг, совершенно неожиданно, молодые люди вышли на пристань Заттаре. Под розовым светом уличных фонарей Люси заметила подругу Дино – экскурсовода, с группой американцев сидевшую в одном из кафе. Она обратила на это его внимание, но ее спутник лишь равнодушно пожал плечами. «Поразительно, – подумала она, – как мала Венеция». Ли говорила ей, что весь город по площади не больше Центрального парка.
Дино взял спутницу за руку и повел в сторону здания в пятнах морской соли.
– Люси, пошли. Моя квартира здесь. Смотри. – Он указал на табличку на стене.
«Красота – это религия, если ее вызывает к жизни человеческая добродетель, а преклонение людей помогает постичь ее суть», – прочитала она.
Слегка повернувшись, Люси посмотрела в сторону туристов и заметила, как подруга Дино встала и напряженно смотрит в их сторону.
– Ты знаешь, что Джон Раскин отказался заниматься любовью со своей невестой? – спросил Дино.
– Да. – Люси решила не обращать на женщину-экскурсовода внимания. – Он ожидал, что у нее не будет волос на лобке, как у античных статуй.
– Так ты и Раскина знаешь? – Дино вздохнул, как будто девушка его разочаровала, и вставил ключ в замочную скважину.
Его квартира состояла всего лишь из двух комнат, возможно тех самых комнат, подумала Люси, в которых Раскин написал свои «Камни Венеции». Она снова почувствовала себя не в своей тарелке, разглядывая обшарпанные стены. Пытаясь успокоиться, Люси принялась рассматривать черно-белые фотографии, разбросанные на кровати. Теперь, когда она зашла так далеко, Дино наверняка ожидает, что они займутся любовью. Выбор был невелик: или переспать с ним, или объяснить, почему она позволила привести себя сюда. Слава богу, еще было время подумать. Дино исчез в соседней комнате. Роясь в его фотографиях, Люси остановилась на одной, к которой было прикреплено письмо, и, не задумываясь, прочла его. Оказалось, что Дино хотел продать свои фотографии какому-нибудь английскому журналу.
Всем, кого это может заинтересовать!
Не хотите ли приобрести мои фотографии регаты в Венеции? В этом году состязания любителей гребли привлекли внимание четырех с лишним тысяч спортсменов со всего света, пожелавших принять участие в гонке протяженностью в тридцать километров, проходящей по самым живописным уголкам Венеции.
Начало этой знаменитой регате было положено в 1 974 году венецианской семьей Роза Сальва, владеющей пекарней и магазином на площади Святого Марка. Глава семьи страстно желал получить хотя, бы один день тишины, мира, без шума моторных лодок, разъедающего фундаменты старых дворцов. В этой регате нет корпоративных спонсоров, так же как нет и традиционных победителей. Каждому участнику, достигшему финишной черты, вручают венецианский медальон и маленький диплом в форме плаката.
Искренне Ваш,
Дино ФаббианиЗначит, он действительно был фотожурналистом. Люси стало слегка стыдно, что она в нем усомнилась. Затем девушка заметила внизу письма маленькую приписку от руки:
«Дорогой Дино, к сожалению, ваши фотографии далеки от профессиональных стандартов журнала «Европеец».
Она быстро спрятала эту записку под кучей фотографий, и в тот же самый момент из другой комнаты вошел Дино, держа в руках увеличенный фотоснимок картины XVIII века, на которой был изображен мужчина в сюртуке и парике. Он был нарисован в профиль, лицо молодое, и, казалось, на нем застыло удивление, вызванное чем-то случившимся за рамой картины. Люси знала, что это портрет Джакомо Казановы в двадцать шесть лет, выполненный его братом Франческо.
– Это специально для тебя, bella. Узнаешь? – спросил Дино, положив фотографию на скрипнувший стол.
– Казанова?
– А кто же еще? Я очень горжусь этой своей работой. Увеличение очень четкое, правда?
– Да, и не размытое, особенно если сравнивать с другими твоими снимками.
Дино стал печальным, и она почувствовала по отношению к нему какую-то сестринскую нежность.
– На линзе моей камеры завелся грибок. В Венеции это часто случается. Высокая влажность вредна для моего оборудования. Когда у меня будет больше денег, я починю камеру.
– Я не знала об этом. Должно быть, дорого стоит заменить линзу.
Он мрачно кивнул.
– Да, туристы делают все в Венеции дорогим, bella. Они, словно коровы, мычащие нам в лицо. Если бы я мог, то уехал бы отсюда. – И парень улыбнулся ей приятной ироничной улыбкой, которая, как Люси уже поняла, была характерной чертой Дино. Люси захотелось отвлечь фотографа от этих фаталистических настроений.
– Может быть, тебе стоит все-таки уехать и на новом месте все начать сначала?
И туг она услышала за окном голоса, говорящие по-английски. Почему-то Люси ужасно захотелось понять, о чем там говорят, но Дино неожиданно встал перед ней, как бы желая отсечь все посторонние шумы с улицы.
– Bella, твоя кожа прекрасна и бела, как истринский мрамор, – пробормотал он.
– Но это же не продлится вечно, Дино.
Фотограф засмеялся.
– Что тут сказать! Великая красота – это признак бессмертия. – Он обнял ее, и Люси позволила повернуть свое лицо так, чтобы Дино мог поцеловать ее.
– Ты прекрасна и великолепна, bella, – прошептал он. Мускусный запах его одеколона щекотал ей нос; девушка почувствовала, что сейчас упадет в обморок.
– У тебя есть презерватив? – прошептала Люси.
– В нем нет необходимости. И так ясно, что ты совершенно здоров.
– Но откуда я могу знать, что ты не болен?
– Что ты сказала, bella?
– Ты должен надеть презерватив, Дино.
– Нет, я вижу и так, кто здоров, а кто болен. А у тебя, bella, лицо девственницы.
Люси застыла на месте. И тут вдруг затрещал дверной звонок, прямо как в старых фильмах, а затем дверь распахнулась и на пороге предстала подруга Дино, экскурсовод.
– Уходи скорее. Это моя подруга, – прошептал Дино.
Ошеломленная, Люси позволила взять себя за руку и выпроводить в соседнюю с прихожей комнату. Это оказалась «темная комната» для проявления фотографий. Дино открыл окно и указал на пожарный выход.
Люси даже не успела ничего возразить, как он потянул ее к окну, при этом одну руку держа на шее, как будто уже собираясь вытолкнуть гостью на улицу. Униженная, она стала спускаться по лестнице. Выйдя из дома, Люси кинулась бежать по боковым улочкам и бежала до тех пор, пока не увидела отель «Флора». Она поняла, что дом Дино почти рядом, но казалось, словно это было в другой жизни. Люси, задыхаясь, остановилась перед ступеньками входа и была поражена знакомым чувством летаргии – каким-то безразличием или чем-то еще хуже: разочарованием, ставшим у нее привычкой. Надо бы найти Ли. Хотя, собственно говоря, зачем? Люси подтянулась, собралась и, слегка сутулясь, прошла в холл.
Портье сказал ей, что записки от Ли не было. У Люси просто камень с души упал. Она прошла в свой номер и вытащила ксерокопию дневника Желанной Адамс. Хотя Люси и отдала оригинал синьору Гольдони, но ей обязательно хотелось дочитать фотокопию Чарльза Смита. Девушке требовалось отвлечься. Пытаясь выкинуть мысли о Дино из головы, она рассортировала листы в хронологическом порядке, чтобы начать читать дневник с прерванного места. Слегка успокоившись, она взяла страницу, на которой остановилась. Никто бы и не догадался, взглянув на эту пачку отксерокопированных листов, насколько важен содержащийся в них текст. Об этом свидетельствовали лишь красные штампы «Гарвардский университет: служба по копированию особо редких коллекций» на оборотах страниц.
«23 мая 1797 годаЯ молю Господа, чтобы погода оставалась прохладной и труп отца не начал разлагаться.
С утра я пошла в часовню арсенала и помолилась за душу отца. Хозяин гостиницы сказал мне, что он положил его тело в старую гондолу и отнес в подвал своего pensione. Он наполнил гондолу льдом, и теперь мы должны ежедневно его менять, покупая у торговцев фруктами, привозящими лед с острова Мурано. Френсис, услышав, сколько это стоит, разразился криками, что такие цены – это чистый грабеж; и в этот раз я согласилась с ним – порция льда обойдется нам в пятьдесят американских долларов! Но я не хочу, чтобы отца мариновали в спирте. Мне бы хотелось искупать его тело в ароматическом уксусе и завернуть в простыни, вымоченные в соке алоэ.
Бедный отец. Хорошо, что он всего этого не знает.
Увы, с тех пор как в город вошли французы, похороны не проводятся. Этим утром владелец похоронного бюро отказался нам помочь, потому что генерал Жуно приказал заниматься только военными заказами. И французы пообещали убить любого, кто нарушит этот приказ.