Барбара Вайн - Ковер царя Соломона
– Здесь внизу должна быть дыра, – сказал он своей сестре, водя носком ботинка по потертой красно-серой ковровой дорожке, которую постелил в коридоре кто-то из коммунаров. – А еще одна должна быть в кабинете рукоделия.
– Почему? – удивилась именинница.
Мальчик опустился на колени, сунул руку под ковер и стал ощупывать щели между старыми половицами, пока его пальцы не наткнулись на поперечные доски, обозначавшие края люка. Ноготь указательного пальца царапнул по металлической петле.
– Потому что веревка должна была спускаться отсюда вниз, до самой раздевалки, чтобы можно было звонить в колокол, – объяснил он. – Никто никогда в него не звонил, но идея была именно такой. Хочешь, расскажу, почему никто больше не звонит в этот колокол?
– А где раздевалка? Я не знаю, – спросила Бьенвида.
– Это та самая комната, куда никто никогда не заходит. На первом этаже, между выходом на веранду и сортиром. Рассказать тебе, почему никто туда не заходит?
– Если это очень страшно, то не надо.
Джаспер встал и снова посмотрел на веревку:
– Знаешь, чего мне хочется? Выкурить сигаретку.
– Тогда ты заболеешь раком легких.
– Ты слышала когда-нибудь, чтобы кто-то заболел раком легких в девять лет?
Мальчик открыл дверь в кабинет старшего шестого класса и заглянул внутрь. Зажигать свет было слишком рискованно, но шторы были раздвинуты, а глаза детей уже достаточно привыкли к темноте, чтобы различать очертания мебели и более мелкие предметы – темные пятна с едва поблескивающими краями. В комнате Джеда стоял удушливый животный запах. Джасперу пришло в голову, что так может вонять в логове дикого зверя, пол которого покрыт свернувшейся кровью и устлан обглоданными костями.
Он ощупью прошел к столу, после чего начал шарить в карманах вонючей куртки, в которой Джед тренировал ястреба, висевшей на внутренней стороне двери, а сестре приказал поискать в шкафу. Бьенвида, немного испуганная, открыла дверцу. Она начала хихикать, но смех ее вдруг оборвался, сменившись тонким звуком, похожим на вскрик ястреба.
– Заткнись! – зашипел Джаспер. – Ты что, хочешь, чтобы они нас засекли?
Но музыка, должно быть, заглушила нечаянный возглас сестры. Мальчик выглянул в окно и увидел только огоньки свечей. Ни одно лицо не повернулось в их сторону. Бьенвида схватила его за руку.
– Я дотронулась до чего-то ужасного, – произнесла она глухо. Брат видел белки ее глаз и расширенные зрачки. Они с сестрой часто спрашивали друг друга: «Хочешь, я расскажу тебе?.. Рассказать? Рассказать о том, что случилось? Хочешь?»
– Хочешь, я расскажу тебе, до чего я дотронулась, Джас? – прошептала девочка.
– Ну, давай. Что же это такое?
– Живот мертвеца. Как будто кому-то разрезали живот, и он умер, а я ткнулась рукой прямо в кишки.
– Ой, да брось заливать! – фыркнул Джаспер. Он как раз обнаружил сигареты и спички в углу подоконника, между стопкой книг и цветочным горшком. Сунув сигарету в рот, мальчик чиркнул спичкой и, держа ее огоньком вверх, осветил внутренности шкафа:
– Нет здесь никаких мертвецов, только однодневные цыплята, которыми Джед кормит Абеляра. Они свалены в ведро.
– Фу, гадость! – Бьенвида сделала вид, что ее тошнит. – А они что, дохлые?
– Конечно, дохлые. Ну так рассказать тебе, что произошло в раздевалке, Би?
– Ладно, давай выкладывай.
Дети вернулись на лестничную площадку и сели на ступеньке.
– Когда-нибудь и я позвоню в этот колокол, – сказал Джаспер, выдыхая дым.
– Так что же случилось в раздевалке?
– Один старикан, он приходится нам с тобой вроде как дедушкой, там повесился. Прямо в раздевалке. Я слышал, как Тина рассказывала об этом Тому. И повесился он на этой самой веревке. Она тогда свисала до самого низа.
Джаспер вытянул смуглую шею, на которой еще не было кадыка, обхватил горло загоревшими до черноты руками и, вытаращив глаза, издал сдавленный звук. Сигарета выпала у него изо рта, покатилась по лестнице и пропала.
Им потребовалось некоторое время, чтобы ее отыскать. Линолеум с узором из королевских лилий уже начал тлеть, издавая запах гари. Бьенвида нервно захихикала, прижимаясь к брату. Она была испугана его рассказами о трупах и привидениях и в то же время жаждала узнать как можно больше. Взявшись за руки, дети спустились по лестнице, пародируя танцующих взрослых: они трясли своими тоненькими ножками и размахивали руками из стороны в сторону. Горящий кончик сигареты Джаспера выписывал в темноте круги.
Хотя вестибюль внизу был освещен, там все равно стоял полумрак, потому что в люстре горели всего две лампочки. Наверное, кто-то из взрослых заходил в дом и зажег свет. Джаспер прижал палец к губам и толкнул дверь раздевалки. Она не была заперта на ключ, как он опасался. Взяв Бьенвиду за руку, брат повел ее внутрь. Там было абсолютно темно и чувствовался какой-то незнакомый запах. Не гнилого мяса или горелого линолеума, но чего-то холодного и затхлого. Если бы мокрый камень имел запах, он пах бы именно так.
Не прошло и тридцати секунд с тех пор, как они вошли, и Бьенвида все еще дрожала от страха и восторга, когда до них донеслись голоса Питера, Тома и Алисы, появившихся в вестибюле и поднимающихся по лестнице. Джаспер выплюнул на пол окурок и затушил его носком ботинка.
– Мы будем спать здесь, – произнес он. – Притащим спальные мешки, фонарик и устроимся на ночевку.
– Только не сегодня, – голос девочки был едва слышен, настолько она испугалась. – Не сейчас.
– Ну, конечно, не сейчас, – согласился Джаспер. – Лично я еще не собираюсь ложиться спать.
В поисках новых приключений и интересных открытий они с сестрой, не отстававшей от него ни на шаг, вышли из гардеробной и двинулись по коридору, ведущему к давным-давно заброшенной кухне и дальше, по лестнице, в подвал.
Танцуя с Томом, Алиса едва удержалась, чтобы не рассказать ему обо всем, что случилось с ней в этот день. Том был добрым и понимающим. Он уже как-то предлагал ей поделиться с ним ее переживаниями, но она пока не была к этому готова. Все веселились, Мюррей тоже постоянно смеялся, и скрипачка боялась нарушить атмосферу праздника. Это было неподходящее время для рассказа о том, как она пыталась позвонить матери, но к телефону подошел отец. Набравшись смелости, Алиса назвала себя, а он бросил трубку, чем ужасно ее расстроил. Она позвонила еще раз, когда отца не должно было быть дома, и спросила у матери, как там Майк и Кэтрин и что вообще происходит.
– За девочкой присматривает сестра Майка, – ответила Марсия Андерсон. – Джулия, так, кажется, ее зовут?
– Надеюсь, Майк не собирается позволить ей удочерить Кэтрин?
– А тебе-то какое дело? – спросила Марсия. – Ты ведь ясно дала понять, что дочь тебя не интересует.
– Сказать тебе мой адрес?
– Как хочешь. Лично я не припомню никого, кто собирается с тобой переписываться.
Алиса говорила себе, что заслужила все это, но легче ей не становилось. Она придвинулась поближе к Тому, прижавшись щекой к его щеке, но тут же отстранилась, потому что не хотела показаться слишком навязчивой, и они молча продолжали танцевать. Молодая женщина решила, что они с флейтистом должны стать друзьями, а не любовниками.
Звенящим роем налетели комары, и праздник закончился. Питер сразу сказал, что идет в дом, взял бутылку вина и ушел вместе с Алисой с Томом. Они поднялись в четвертый кабинет на втором этаже, служивший Мюррею пристанищем. Это заставило скрипачку немного занервничать. Из-за недавней пылкости Тома и уступчивости Алисы, Блич-Палмер мог вообразить, что они – любовники и он должен оставить их наедине. Она подумала, что если бы была мужчиной, то Питер повел бы себя куда более свободно. Иногда по его поведению можно было определенно заключить, что гетеросексуальная любовь для него – это что-то неуместное, если не аморальное, так что если его присутствие могло ей помешать, то оно и к лучшему.
Как бы то ни было, любовниками они с Мюрреем не были и никогда ими не станут. Алиса и выпила-то чуть-чуть, всего лишь маленький бокал вина за едой, ну и еще немного перед тем, как они пошли в дом. Однажды Майк сказал, что она – абстинент, одна из тех, кто не может оценить ни вкуса алкоголя, ни производимого им эффекта. Но теперь, когда Питер налил им с Томом вина и она отпила глоток, женщина вдруг поняла, что оно ей нравится: его вкус напомнил о сухих цветах. Поэтому она изменила свое намерение и попросила вновь наполнить ее бокал – так, словно выпитая до этого капля была всего лишь пробой. Это был югославский «Рислинг». Никаких неприятных ощущений у скрипачки не возникло, голова ее все так же оставалась ясной. Они болтали. Питер сидел в кресле, она и Том – на кровати. В закрытое окно заглядывала бледно-желтая луна, ползущая вверх по небосводу. Мюррей выключил лампу, чтобы она не заглушала уютный лунный свет.
Блич-Палмер взял бутылку и вопросительно взглянул на скрипачку. Она и в этот раз не накрыла стакан ладонью. Флейтист сказал, что с него уже достаточно, и его друзья допили бутылку сами. Питер то и дело поглядывал на часы: в полночь должен был идти на работу. С тех пор как клуб в Сохо, где он играл на фортепьяно, закрылся, молодой человек служил на телефонном коммутаторе в каком-то хосписе в Килбурне. Выпив, Питер всегда начинал говорить, что должен срочно сдать кровь на ВИЧ. Сам он, конечно, горячо надеялся, что результат будет негативный, но пока так и не собрался это сделать. Будучи трезвым, он никогда не заговаривал на эту тему.
