Мелани Бенджамин - Жена авиатора
Попутный ветер. Вертикальный стабилизирующий компонент. Продольная ось. Отклонение от курса.
Продолжать двигаться. Опустить глаза. Никогда не улыбаться. Никогда не перечить.
Список правил, которые я должны была выучить, становился больше с каждым днем. Но я одолела их все. Должна была это сделать. Без них я никогда бы не справилась с моей новой ролью жены летчика.
Глава пятая
Октябрь 1929-го
Великая летчица, прежде чем зайти в комнату, помедлила в дверях. На ней был ее повседневный наряд – брюки, блузка и шарф, несмотря на то что это было официальное мероприятие. У нее были коротко подстриженные волосы пшеничного цвета и высокая, стройная фигура. Ее сходство с моим мужем бросалось в глаза и явно не было случайным.
– Странно, что она не изменила свое имя на Шарлотту, – пробормотала Кэрол Гуггенхайм, когда аудитория разразилась аплодисментами. Великая летчица улыбнулась, скромно наклонив голову, но я увидела торжество в ее глазах. В отличие от моего мужа, она наслаждалась вниманием аудитории.
– Она идет сюда, – прошептала я.
Чарльз, Кэрол, Гарри и я стояли посредине гостиной Гуггенхайма в Фаласе, их загородном имении, огромном нормандском замке, который я впервые увидела прошлым летом. Прием был устроен в нашу честь после последнего нашего перелета через всю страну. Только Гарри и Кэрол смогли убедить Чарльза посетить такой многолюдный вечер.
– Добро пожаловать обратно, сэр. – Великая летчица подняла руку к голове, по-военному четко приветствуя моего мужа, и просияла своей ослепительной улыбкой.
Чарльз, улыбаясь, пожал ей руку. Из угла комнаты сверкнула вспышка фотоаппарата, и Кэрол тут же шагнула вперед, чтобы защитить меня, и нахмурилась; она всегда напоминала мне молодую львицу, горячо защищающую своих детенышей – в данном случае меня с Чарльзом. Кэрол и Гарри всегда присматривали за нами, помогая отличить честолюбцев и карьеристов, которые хотели использовать нас, от тех, кто на самом деле старался помочь нам или хотел стать нашим другом. Их дом в заливе, окруженный просторами полей и лесов, стал для нас раем, в котором мы могли скрыться от прессы; мы были там желанными гостями в любое время, и нам не задавали никаких вопросов.
– Гарри, никакой съемки, – прошипела Кэрол, нервно глядя на Чарльза.
Но мой муж не выглядел напряженным; он казался спокойным, даже счастливым, дружески болтая с Великой летчицей.
Гарри отхлебнул шампанского и пожал плечами.
– Я не могу обыскивать всех, ты же знаешь. Но я поговорю с этим парнем.
И прокладывая путь своими широкими плечами, он легко пробрался сквозь толпу людей, которых я едва знала, но которые были приглашены, чтобы поздравить меня – поздравить нас – с возвращением домой. Моих родных нигде не было видно, хотя они очень любили Гуггенхаймов; Кон, Дуайт, мама и отец были в Мексике, а Элизабет всегда находила причину, чтобы остаться в Инглвуде вместе с Конни; они готовились к открытию школы своей мечты.
«Добро пожаловать, первая небесная пара!» – гласила лента, висевшая над каминной доской. Она прямо указывала на наше теперешнее занятие. Мы летали. Никто даже не собирался делать вид, что мы такие же, как и все остальные новобрачные, которые вместе ведут домашнее хозяйство, коллекционируют фарфор и дружески обсуждают бюджет.
Чарльз и я провели первые месяцы нашей совместной жизни в воздухе, пересекая страну, испытывая каждое новое летное поле, которые вырастали, как тюльпаны весной в этот новый век авиации. Все было возможно, будущее казалось таким же безбрежным и бесконечным, как само небо.
И мы летали, чтобы обеспечить всем возможность летать. Сразу же после нашего медового месяца Чарльз был назначен командиром одной из первых пассажирских линий – ТАТ – и, как ко всему в своей жизни, очень серьезно отнесся к этому назначению. Ему было мало просто одолжить свое имя для привлечения общественности и инвесторов; он настаивал на том, чтобы самому нанести на карту наши маршруты и чтобы я была вторым пилотом во время его полетов. Он даже пилотировал первый официальный рейс гражданской авиации. А я была объявлена первой официальной «воздушной хозяйкой».
Камеры репортеров застрекотали, и группы кинозвезд и знаменитостей, включая губернатора Калифорнии, ослепительно улыбаясь, начали двигаться по красной ковровой дорожке, держа в руках дорожные сумки. Но это была не кинопремьера; они были пассажирами первого рейса, и по другую сторону дорожки стояли мы с Чарльзом на фоне сверкающего трехмоторного самолета марки «Форд». Нас слепили вспышки софитов, Мэри Пикфорд беззастенчиво флиртовала с моим мужем, а я весело улыбалась, делая вид, что не обращаю на это внимания.
Мне не стоило волноваться. Мэри Пикфорд была слишком труслива, чтобы решиться полететь на самолете. Освятив самолет шампанским, она осталась на земле, в то время как Чарльз разыграл настоящее шоу, надевая свою летную куртку. Я подыграла ему, надев смешной фартук поверх моего легкого цветного платья, когда мы сопровождали наших гостей по короткому временному трапу. Чарльз пилотировал самолет до первой заправочной остановки в Аризоне, а я развлекала и обслуживала десять пассажиров, сидевших на плетеных стульях, по пять с каждой стороны, Каждый пассажир размещался около собственного иллюминатора, а также имел бархатную штору для личного пространства, лампу для чтения, зажигалку для сигар и пепельницу. Я предлагала пассажирам журналы, помогала двум официантам разносить ресторанную еду на настоящем фарфоре и разливала кофе из серебряного кофейника. Когда мы преодолели первую воздушную яму, все инстинктивно повернулись ко мне, в их глазах был ужас. Я ободряюще улыбалась, и вскоре все уже вели себя как опытные пассажиры.
Мы также совершили полет, чтобы успокоить и подбодрить страну, когда, через два месяца после инаугурационного полета, ТАТ, теперь прозванная «Линией Линдберга», потерпела свою первую аварию. Самолет попал в аварию около Маунт Вильямс, Нью-Мексико, где поблизости не было никаких дорог. Чарльз решил, что обязан, как лицо компании, найти его, так что я забралась позади него в открытую кабину «Локхид Веги»[19]и смотрела в оба, не совсем понимая, что именно мы ищем. Меня чуть не вырвало, когда мы его обнаружили. Почерневший, искореженный самолет выглядел как сломанная и брошенная детская игрушка. Стиснув кулаки, я ударила себя по коленям, чтобы почувствовать боль, как чувствовали ее пассажиры. Я знала, что выживших не было: да и откуда им быть, если самолет после падения загорелся? Мы подлетели к нему так близко, как могли, но этого было недостаточно, чтобы увидеть тела, чему я была даже благодарна; я записала координаты, которые прокричал мне Чарльз, и передала их поисковой группе, когда мы приземлились в пятидесяти милях от места катастрофы на ровном клочке пустыни. В качестве первой леди воздуха через неделю, на открытии мемориала жертвам катастрофы, я бормотала пустые слова сочувствия родственникам погибших, гордая, что не разочаровала Чарльза и не поддалась эмоциям, хотя мне очень хотелось заплакать вместе с ними. Два дня спустя, снова поднимаясь по трапу пассажирского самолета (полупустого – публика еще была напугана), я уверенно улыбалась, позируя фотографам, чему сама с трудом поверила, увидев свою фотографию в газетах.
Конечно, я чувствовала уверенность. Чарльз пилотировал самолет, и я знала, что все будет в порядке. Просто тем беднягам не повезло, что самолетом управлял кто-то другой.
Мы также летали, чтобы устанавливать рекорды, чтобы исследовать. И не только мир, небо, но и наш брак.
Я никогда не видела, чтобы мой муж столько улыбался, как в тот день, когда я впервые сама управляла самолетом, после месяцев теории и практических полетов, которые были втиснуты между нашими официальными обязанностями в ТАТ.
Взлететь было просто; голова была так переполнена схемами и методиками, что мне было просто некогда бояться. Я только на минуту расслабилась после напряженных мгновений взлета и сразу же вспомнила, что, хоть и делала это сто раз раньше, Чарльз всегда находился в кресле инструктора.
Сейчас в самолете, кроме меня, никого не было. И невероятность того, что происходило – я лечу одна, полагаясь лишь на свою сообразительность и знания, заставила мои вены внезапно наполниться расплавленным свинцом, сердце упасть куда-то в область желудка и бусинки пота выступить на лбу. Я приказала себе сконцентрироваться на приборах, хотя на одно тошнотворное мгновение они слились в мешанину линий, кругов и цифр. Ветер, который я всегда приветствовала, внезапно стал гибельным; несмотря на изучение физики и аэродинамики, мне казалось чудом, что он просто не швырнул на землю это маленькое механическое приспособление для полета. Как я могла вообразить, что в состоянии самостоятельно удержать самолет в воздухе?
