Светлана Талан - Не упыри
Дома я подождала, пока подруги улягутся.
– А ты что, не собираешься спать? – спросила Валя.
– Пока нет.
– Снова Роману будешь письмо писать?
– Нет.
– Понятно, – сказала Валя, натягивая на себя одеяло.
Она знала, что я веду дневник и обычно усаживаюсь за него поздно вечером, чтобы никто не мешал. Валя тоже как-то попробовала делать записи, но это вовсе не в ее характере: сидеть на одном месте и подолгу писать. Ей вообще не по душе спокойная жизнь. Она должна все время находиться в движении, что-нибудь организовывать, согласовывать, договариваться, куда-то бежать и спешить. Это я могла просиживать часами, мечтая и раздумывая, неторопливо читать и порой выписывать понравившиеся мысли авторов. Мы с ней были такие разные – и в то же время такие близкие!
Нина быстро заснула. Это я поняла по ее негромкому похрапыванию, которое меня всегда раздражает. И вообще, все в ней меня раздражает. Иногда я пытаюсь понять: почему? Почему меня выводит из себя, когда она, например, дежурит по комнате и оставляет под кроватями пыль? Почему суп, который она варит, всегда невкусный? Ведь Нина, вообще-то, никогда ничего плохого мне не сделала. Так почему же она меня так бесит?..
Я достала из кармана листки. От мокрых варежек их края немного отсырели. Я разворачиваю их поочередно и начинаю читать:
«Любимая Марийка! Только в письме я могу позволить себе называть тебя так. Искренне и открыто. Потому что так я называю тебя всегда, но, к сожалению, только в мечтах. Хочу, чтобы ты меня поняла, поэтому начну с самого начала. Не знаю, веришь ли ты в любовь с первого взгляда, но должен тебе сказать, что она существует. Однажды вечером ко мне заглянул лучший друг и сказал:
– Собирайся быстрее! Я раздобыл приглашение на вечер в сельхозинститут!
– Не хочу я туда идти, – ответил я, потому что и в самом деле не имел ни малейшего желания тащиться куда-то по морозу.
– Там будут девушки не только из сельскохозяйственного, но и из пединститута! Может, познакомимся с будущими учительницами, – гнул он свое. – А учительницы иногда бывают очень симпатичные!
В конце концов я согласился – ради друга, потому что он начал ныть, что один не поедет, и пригласительные пропадут впустую. А теперь даже не знаю, на счастье или на беду. Там я впервые увидел тебя, Марийка. Ты была такая одинокая! Я подошел, чтобы пригласить потанцевать девушку, которую никто не приглашал. И увидел твои прекрасные влажные синие очи! Они были невообразимо прекрасны! И сама ты показалась мне самой красивой на свете. Весь мир покачнулся и поплыл вокруг меня, когда ты положила свои нежные руки мне на плечи во время танца. Не знаю, заметила ли ты мое волнение. Кажется, нет. В тот вечер я решил, что это пройдет, но провел ночь без сна. Пытался уснуть, но перед глазами все время стоял твой образ. Я был взволнован и растерян, как мальчишка-школьник. Едва дождался нашей следующей встречи. Я ведь обычно не лезу за словом в карман, веду себя раскованно и при случае нахожу тысячи слов, приятных для девичьих ушей. Но с тобой все было по-иному. В душе все клокотало, кипело, и все лучшие слова куда-то пропали. Я терялся перед тобой и больше всего боялся ненароком тебя обидеть или сказать что-нибудь не то. Но при этом думал, что у нас все еще впереди и у меня будет достаточно времени, чтобы сказать тебе все самое лучшее. Однако твоя подруга Нина сразу же меня предупредила, что у тебя есть парень, который сейчас в армии. Мне будто кипятку за шиворот плеснули! И все же я не терял надежды, потому что понял, что люблю тебя по-настоящему. Так, как бывает только раз в жизни…»
Я перевернула листок. За ним следовал второй, третий, четвертый… восьмой! Длиннейшее письмо-исповедь на восьми страницах. Я знала, что нравлюсь Дмитрию, но чтобы так…
«…На всю жизнь я запомню прикосновение к твоим волосам, к твоей косе. У тебя такие прекрасные темные волосы! С чем их сравнить? Я не знаю, какой на ощупь натуральный шелк, но, думаю, такой же, как твоя коса. Наверно, в ней заблудился ласковый летний ветерок, оттого она такая приятная…»
Дальше я читала с сердечной болью. Что ни строка, то признание в любви – высокой, почти неземной. Мне было жаль, что я не могу ответить ему взаимностью. Он такой чуткий, добрый, влюбленный, но совсем меня не волнует. Я едва не расплакалась, прочитав: «Можешь верить мне или нет, но никогда (последнее слово подчеркнуто) в жизни я больше никого не полюблю. Могу даже с уверенностью сказать, что никогда не женюсь. Ты разбила мое сердце навсегда. Разве можно склеить разбитый кувшин так, чтобы не были заметны трещины, чтобы из него не сочилась вода? Конечно, нельзя. Вот и моя душа разбита, как этот кувшин. Вот почему, даже если я буду пытаться наполнить его новыми знакомствами, свежими чувствами, ничего из этого не получится. Они просто вытекут сквозь трещины, как вода между пальцами…»
«Зачем я пошла на этот вечер?! – кляла я себя. – Сидела бы дома, и ничего бы не случилось».
Голова гудела от противоречивых чувств, которые переполняли все мое существо. Было досадно и больно от несправедливости жизни, но я не могла не дочитать до конца.
«Любимая моя, – писал Дмитрий дальше, а я чувствовала, как на мои глаза наворачиваются непрошеные слезы. – Моя дорогая, самая лучшая! Я могу позволить себе называть тебя так, потому что эти слова останутся на бумаге. В жизни все по-иному. Скорее всего, завтра я услышу от тебя «нет», но сегодня еще могу тешить себя надеждой. Моя милая Марийка! Теперь ты все знаешь. Верю, что ты еще раз все обдумаешь и взвесишь. И если завтра я услышу от тебя «да», то стану счастливейшим человеком на свете! Даже не знаю, что я тогда сделаю. Наверно, взлечу в небо без всяких крыльев или задушу тебя в объятиях на земле. Моя и твоя судьбы в твоих руках. Умоляю, не ошибись, чтобы нам обоим не пришлось жалеть об этом всю жизнь. Целую тебя. Люблю. Люблю и буду любить всегда. Дмитрий».
Я дочитала последние слова, и мои слезы сами собой закапали на бумагу. Они растекались синими чернильными пятнами, но мне было все равно. Письмо Дмитрия меня очень взволновало. Я не хотела, чтобы он так мучился! Не хотела! Возможно, он и прав. Может случиться так, что жизнь у меня с Романом не сложится, но сейчас я ничего не могу изменить. Не могу и не хочу! Мне жаль Дмитрия, но люблю я Романа. Нельзя строить отношения на жалости. Нельзя отрекаться от любви. Ни за что! Даже если у нее нет будущего. Прости меня, Митенька. Не обижайся, Роман…
…февраля 1957 г
Я смотрела на экран с заплаткой, но ничего не видела и не слышала. Рядом со мной на жестком скрипучем кресле сидел Дмитрий. Я всем своим существом чувствовала его напряжение. Он сидел, прямо держа спину, весь натянутый, как упругая тетива. Иногда он искоса посматривал на меня, вздыхал и снова переводил взгляд на экран. Уже почти в конце фильма его пальцы легко коснулись моей руки. Они были холодными и дрожащими. Я сразу убрала руку.
Мы шли домой, Нина и Валя перешучивались, смеялись, толкали Дмитрия, предлагая повозиться в снегу, но он не обращал на них внимания. Я понимала, что он ждет только одного – моего ответа. Несмотря на холод, во рту у меня пересохло. Сейчас от одного-единственного слова зависит наша судьба. Все так, как было когда-то с Романом. Я произнесла это слово, и моя жизнь изменилась. Так должно случиться и сейчас. Если я скажу «да», то навсегда останусь с Дмитрием. Таким искренним, добрым, бесконечно влюбленным. Он будет рядом сегодня, завтра, через месяц, через год – всегда. Если же я отвечу «нет», он уйдет с разбитым сердцем, а мне придется жить только надеждой, которая может обмануть. И я снова останусь одна, потому что Романа нет рядом и еще долго не будет. Я допускаю, что он может вернуться совсем другим, потому что время – жестокая вещь, оно может убить и разрушить любые чувства. Остается решить собственную судьбу. Буду ли я счастлива, сказав «да» или «нет»? Если бы это можно было знать наперед! И сейчас я на миг чувствую себя жестокой эгоисткой, потому что выбираю вариант, при котором хорошо будет мне, а не другим. Внезапно мои сомнения развеиваются, как утренний туман с появлением солнца. Я могу быть счастлива только рядом с Романом! И когда мы с Дмитрием немного отстали от девушек, я произнесла это роковое «нет».
Я не могла и не хотела видеть его реакцию – до того мне было больно. Больно и страшно оттого, что я могла ошибиться, прислушавшись к голосу сердца, а не трезвого рассудка. Я быстро пошла вперед, а Дмитрий застыл на месте. Он еще стоял неподвижно, когда Нина подозвала меня и Валю и зашептала:
– Митя уже второй раз водил нас в кино. Всех троих!
– Ну и что тут такого? – спросила Валя, не понимая, что этим хотела сказать Нина.
– Не понимаете или прикидываетесь?
– Ничего не понимаю. Говори уже, что не так? – сказала Валя, а я исподтишка бросила взгляд на Дмитрия. Он все еще не двигался.
– А то, что Митя такой же студент, как и мы. И у него такая же стипендия, как у нас. Он что, нанялся – всякий раз покупать нам билеты?
