Элис Манро - Слишком много счастья (сборник)
Однако ее благодарность – и Богу, в которого она не верила, и Алексу, в которого она верила, – была столь безгранична, что она даже не обиделась.
Следующие полгода Кент в школу не ходил: сначала лежал в больнице с подвешенной ногой, потом сидел дома. Салли брала в школе задания и отвозила обратно уже сделанные, – выполнял их Кент моментально. Потом ему стали давать факультативные задания. Одно из них называлось «Путешествия и исследования: выбери себе страну».
– Я хочу выбрать такую, какую больше никто не выберет! – объявил Кент.
И тогда Салли рассказала ему нечто такое, о чем никогда никому не рассказывала. О том, как ее влекли дальние острова. Не Гавайи, не Канары, не Гебриды и не греческие острова, куда всякий хочет поехать, но крошечные и никому не известные островки, о которых никогда не говорят и где люди вообще редко появляются. Остров Вознесения, Тристан-да-Кунья, Сан-Кристобаль, остров Рождества, остров Одиночества и Фарерские острова. Они с Кентом начали собирать сведения об этих местах – все, что могли добыть, но только настоящие сведения, без выдумок. Алексу они про это ничего не говорили.
– Он решит, что мы свихнулись, – сказала Салли.
Главной достопримечательностью острова Одиночества был уникальный овощ – особенная древняя капуста. Они представляли себе, каковы могут быть церемонии поклонения этой капусте, ритуальные костюмы, капустные парады в ее честь.
Салли рассказала сыну, что еще до его рождения она видела по телевизору аборигенов острова Тристан-да-Кунья: после сильного землетрясения их эвакуировали, и они высаживались в аэропорту Хитроу. Как же странно они выглядели – покорные и в то же время сохраняющие чувство собственного достоинства, совсем как люди другого века. Должно быть, они потом более-менее приспособились к жизни в Лондоне, но как только вулкан стих, пожелали вернуться домой.
Когда Кент пошел в школу, все, конечно, изменилось, но он по-прежнему казался старше своего возраста, терпеливо возился с Саванной, которая росла смелой и упрямой, и с Питером, вечно бушевавшим в доме, как настоящая буря. С отцом Кент был особенно предупредителен: например, приносил ему, тщательно сложив, бумаги, спасенные от Саванны, или выдвигал стул перед ужином.
– Отдаю должное человеку, который спас мою жизнь, – говорил он. – «Герой вернулся домой»{33}.
Произносилось это хоть и в декламационной манере, но не совсем саркастически. Но все равно действовало Алексу на нервы. Кент действовал ему на нервы еще и до того, как свалился в «глубокую-скважину».
– А ну кончай это! – приказывал он, а потом, оставшись наедине с Салли, жаловался на сына.
– Алекс, он говорит, что ты его, наверное, очень любишь, раз решил спасти.
– Господи! Да я бы спас любого, кто оказался на его месте.
– Только, пожалуйста, не говори этого при нем. Пожалуйста.
Когда Кент учился в старших классах, его отношения с отцом улучшились. Он взялся за науку. Выбрал именно «строгие» естественные науки – физику и математику, а не науки о земле, и даже это не вызывало сопротивления Алекса. Чем «строже», тем лучше.
В колледже Кент проучился всего полгода, а потом вдруг исчез. Те, кто был с ним немного знаком – другом никто не назвался, – рассказали, что он подумывал о поездке на Западный берег. Потом пришло письмо – как раз в тот день, когда родители собрались заявить в полицию. Оказалось, что он устроился на работу в магазин розничной торговли в северном пригороде Торонто. Алекс отправился туда с намерением вернуть сына в университет. Однако Кент отказался и заявил, что и так вполне доволен и неплохо зарабатывает – ну, или начнет неплохо зарабатывать очень скоро, как только получит повышение. Тогда туда же отправилась Салли, ничего не сказав Алексу. Она нашла сына веселым и пополневшим фунтов на десять. Кент сказал, что это от пива. У него появились друзья.
– Это определенная фаза развития, – сказала она Алексу после того, как призналась, что ездила к сыну. – Ему хочется побыть независимым.
– Да пусть хоть подавится своей независимостью!
Кент не сообщил ей своего адреса, но это оказалось неважно, поскольку в ее следующий приезд выяснилось, что он уже уехал из Торонто. Салли пришла в замешательство, ей показалось, что сотрудник магазина, сообщивший новость, ехидно усмехнулся, – и не спросила, куда отправился Кент. Должен же он прислать весточку, как только устроится на новом месте.
Кент прислал весточку, но только три года спустя. Письмо пришло из городка Нидлз в Калифорнии, но Кент писал, что искать его там не надо: он перелетает с места на место. Как Бланш{34}, – добавил он, и Алекс спросил:
– Какая еще, к черту, Бланш?
– Не важно. Это он шутит, – сказала Салли.
Кент не писал ни о том, где работает, ни о том, где жил все это время, ни о своих связях с какими-либо людьми. Не извинялся за то, что держал их столько лет в неведении, и не спрашивал, как поживают родители или как дела у брата и сестры. Зато он исписал несколько страниц рассуждениями о жизни. Но не о практической ее стороне, а о том, как следует жить и как он уже сейчас живет.
«Мне кажется смешным, – писал он, – что люди почему-то должны заключать себя в костюмы. Я использую это слово в переносном смысле – костюм инженера, или врача, или геолога. А потом он прирастает к коже, этот костюм, и оказывается, что его не снять. У нас есть столько возможностей открыть для себя мир – и внешний, и внутренний – и жить так, чтобы испытать все: и духовное, и физическое, все самое прекрасное и самое ужасное, что только доступно человечеству, и боль, и радость, и смятение. Вам, наверное, кажется, что я слишком пышно выражаюсь, но я, знаете ли, научился избавляться от всякой умственной гордыни…»
– Он наркоман, – сказал Алекс. – К гадалке не ходи. Испортил себе мозги наркотой.
Потом, глубокой ночью, он вдруг произнес:
– Секс.
Салли лежала рядом с ним и не спала.
– Что секс?
– Секс – вот что заставляет человека вести ту жизнь, которая не нравится Кенту. Надо занять определенное положение, чтобы иметь возможность зарабатывать на жизнь. Тогда ты сумеешь оплатить постоянные занятия сексом и их последствия. Он не принимает это во внимание.
– О господи, как романтично! – сказала Салли.
– Когда речь заходит о насущных потребностях, романтизму места не остается. Но он ненормальный – вот и все, что я хочу сказать.
Дальше в этом письме – или в этом бреде буйнопомешанного, как выразился Алекс, – Кент заявлял, что он счастливее многих людей, потому что побывал, как говорится, на волосок от смерти, и тогда в нем многое изменилось, и он благодарит отца, который вытащил его обратно на этот свет, а также мать, которая с любовью его приняла.
«Возможно, я тогда родился заново».
– Ну спасибо, – проворчал Алекс. – Я отказываюсь от чести быть его родителем повторно.
– Оставь, – попросила Салли. – Ты же так не думаешь.
– Я сам не знаю, думаю или нет.
Это письмо, где перед подписью стояли слова «С любовью», оказалось последним.
Питер стал врачом, Саванна – юристом.
Салли, неожиданно для самой себя, увлеклась геологией. Однажды, в доверительном настроении после секса, она рассказала Алексу про острова – но не захотела высказать вслух предположение, что Кент живет теперь на одном из них. Салли сказала, что уже забыла многие подробности и надо бы поискать все эти места в энциклопедии, откуда она изначально про них и узнала. Алекс ответил, что теперь все можно найти в Интернете. Да нет, вряд ли, засомневалась она, про них же почти никто не знает. Тогда он вытащил ее из кровати и повел вниз. И вскоре она уже смотрела на фотографии острова Тристан-да-Кунья, зеленой тарелки в Южной Атлантике, и читала информацию о нем. Салли была в шоке и даже отвернулась. Алекс спросил, в чем дело.
– Не знаю. У меня такое чувство, будто я его потеряла.
Он сказал, что все это не дело. Ей нужно чем-нибудь заняться всерьез. Сам Алекс только что вышел на пенсию и собирался теперь написать книгу. Нужен помощник или помощница, а пригласить кого-нибудь из аспирантов уже нельзя, поскольку он больше не преподает. (Салли не знала, верить ему или нет.) Она сказала, что ничего не понимает в скалах, а Алекс ответил: ничего, твоя главная задача – фотографироваться рядом с ними, для масштаба.
Так она стала маленькой фигуркой, одетой в черную или, наоборот, в яркую одежду, контрастирующую с полосами силурских или девонских пород. Или с гнейсом, который сформировался в результате интенсивного сжатия и был изогнут и деформирован столкновением Американской и Тихоокеанской плит в те времена, когда возник нынешний континент. Постепенно новые знания научили ее видеть то, чего она не видела раньше. Стояла на пустой улице в пригороде и осознавала, что глубоко под ногами находится кратер, наполненный щебнем, который никто никогда не видел и не увидит: когда он возник, еще не было ничьих глаз, а потом он оказался на миллионы лет скрыт напластованиями пород. Алекс с почтением относился к таким вещам, изучая их со всей тщательностью, и она восхищалась им за это. Они с мужем стали очень близки в последние годы его жизни, – тогда она еще не знала, что они последние. А он, может быть, и знал. Алекс лег в больницу на операцию, взяв с собой свои карты и фотографии, и в тот день, когда его должны были выписать, внезапно умер.
