Софи Кинселла - В поисках Одри
– Возьмем кофе?
– Да! – говорю я новым, полным уверенности голосом, типа «все супер». – Конечно!
В очереди я чувствую себя странно. Музыка слишком громкая, даже от разговоров окружающих людей барабанные перепонки вот-вот лопнут, и я морщусь, но не сопротивляюсь ощущениям, а отдаюсь им, как на рок-концерте, когда сила звука оказывается сильнее нервов и остается лишь сдаться. (И да, я понимаю, что для многих тихие разговоры в «Старбаксе» не сравнятся с рок-концертом. Могу сказать лишь следующее: попробуйте ненадолго поставить себя на мое место.)
У меня колотится сердце, но я не знаю почему – из-за шума или потому, что я здесь с классным парнем. Я делаю заказ (карамельный фрапуччино), и угрюмая девушка за прилавком спрашивает, как меня зовут.
Вот чего я не хочу, так это чтобы на все это людное заведение выкрикивали мое имя.
– Ненавижу эту тему, – тихонько говорю я Линусу.
– И я, – он кивает. – Скажи не свое. Я всегда так делаю.
– Как вас зовут? – с нетерпением повторяет девушка.
– А, гм. Ревень, – отвечаю я.
– Ревень?
Сохранять невозмутимое лицо очень просто, когда на тебе темные очки, шарф и вообще приходится смотреть в сторону.
– Да, меня так зовут. Ревень.
– Вас зовут Ревень?
– Ну разумеется, – вклинивается Линус. – Ре, а есть что-нибудь будешь? Может маффин, Ре?
– Нет, спасибо. – Сдержать улыбку мне не удается.
– Ну ладно, Ре.
– Хорошо. Ре-вень, – записывает девушка. – А вам что?
– Капучино, – вежливо отвечает Линус. – Спасибо.
– Как вас зовут?
– Я по буквам продиктую, – говорит он. – Ц В П А Е Н…
– Что-что? – Она изумленно смотрит на него, маркер завис в воздухе.
– Подождите, я еще не закончил. Два Ф, дефис, Т Ь Ю С. Имя необычное, – мрачно добавляет Линус. – Голландское.
Меня трясет, но я стараюсь не засмеяться. Работница «Старбакса» сердито смотрит на нас обоих.
– Побудете Джоном, – отвечает она и пишет на стаканчике.
Я говорю Линусу, что заплачу, потому что это мой фильм и я продюсер, он соглашается, но с условием, что он заплатит в следующий раз. Потом мы берем кофе – «Ревень» и «Джон», и возвращаемся к своему столику. Сердце колотится еще сильнее, но я все равно как под кайфом. Только посмотрите на меня! Я в «Старбаксе»! Я снова нормальная!
Ну, то есть да, на мне все еще темные очки. И я ни на кого смотреть не могу. И руки странно ерзают на коленях. Но я пришла. Вот что главное.
– Вы, значит, выгнали Фрэнка из команды, – говорю я и тут же начинаю сожалеть, что это могло прозвучать агрессивно. Но не похоже, что я Линуса оскорбила. Он, скорее, переживает.
– Фрэнк меня не винит, – поспешно отвечает он, и я понимаю, что они эту тему обсуждали. – То есть он не ждал, что мы все бросим играть из-за того, что это пришлось сделать ему. Он сказал, что на нашем месте поступил бы так же.
– И кто теперь у вас четвертый?
– Этот, Мэтт, – без энтузиазма говорит Линус. – Нормальный.
– Папа заставил Фрэнка играть с ним на басу в гараже, – рассказываю я. – Он считает, что это занятие лучше.
– Фрэнк играет на басу?
– Едва ли. – Я фыркаю от смеха. – Он типа возьмет три аккорда, а потом папа начинает соло на десять минут.
– Ты считаешь, что это плохо? Мой папа на флейте играет.
– Что? – Мне уже не смешно. – Серьезно?
– Только никому не рассказывай. – Линус вдруг начинает казаться мне таким ранимым, и я чувствую… прилив чувств. Чего-то сильного и теплого. Как когда обнимаешь кого-то.
– Не расскажу, честное слово. – Я отпиваю глоток фрапуччино. – На такой же, как дети?
– Нет, у него взрослая. Деревянная, большая. – Линус показывает.
– Ого. Я даже не знала, что такие бывают.
Мы потихоньку пьем и улыбаемся. У меня в голове, как безумные, крутятся мысли: «Я это сделала! Я в «Старбаксе»! Я молодец!» – но иногда всплывают и другие, ненормальные: «Все на меня смотрят» и «Я себя ненавижу». Потом вдруг появляется мысль: «Лучше бы я сейчас сидела дома», – что совсем странно. Я не хотела бы сейчас сидеть дома. Я с Линусом! В «Старбаксе»!
– А для фильма ты меня о чем хочешь спрашивать? – интересуется он.
– О, да я и сама не знаю. О всяком.
– Это часть терапии?
– Да. Типа того.
– А она тебе все еще нужна? В смысле, выглядишь ты отлично.
– Ну, со мной все в порядке. Просто такой проект…
– Если ты снимешь очки, будешь совсем как раньше. Давай, – возбужденно говорит Линус. – Просто сделай это, ну.
– Я сниму.
– Не жди. Снимай прямо здесь, сейчас.
– Ага. Может быть.
– Мне помочь? – Он протягивает руку, я отдергиваюсь.
Моя показная смелость тает на глазах. Его голос меня пугает, словно Линус устроил мне допрос.
Я не понимаю, что произошло в голове. Все перевернулось. Я делаю глоток кофе, пытаясь успокоиться, но на самом деле очень хочется схватить салфетку и изорвать ее в клочья. Окружающие голоса становятся все громче, все страшнее.
У прилавка кто-то жалуется, что кофе холодный, и я сосредотачиваюсь на той единственной части спора, которую мне слышно.
«Жаловалась три раза… Не хочу я бесплатный кофе… Плохо! Просто плохо!»
И этот сердитый голос колотит по моему мозгу, как зубило. Я съеживаюсь, закрываю глаза, мне хочется бежать. Начинается паника. Грудь ходит ходуном. Я не могу тут оставаться. Невыносимо.
– Одри? – Линус машет рукой у меня перед лицом, отчего я съеживаюсь еще больше. – Одри?
– Извини, – выпаливаю я, отталкиваю стул – мне отчаянно хочется сбежать.
– Что такое? – Он ошеломленно смотрит на меня.
– Я не могу тут оставаться.
– Почему?
– Просто… слишком шумно, слишком. – Я закрываю уши руками. – Извини.
Я уже у двери. Выхожу, и там мне становится чуть лучше. Но я еще не в безопасности. Не дома.
– Но все же шло прекрасно. – Линус вышел за мной. Он чуть ли не зол. – Только что было все нормально! Мы болтали, смеялись…
– Я знаю.
– Что произошло?
– Ничего, – несчастным голосом отвечаю я. – Не знаю. Все так глупо.
– Ну так прикажи себе вернуться обратно. Типа власть разума над материей.
– Я пыталась! – К глазам подступают слезы ярости. – Думаешь, не пыталась?
В голове кружится водоворот сигналов бедствия. Надо уходить. Сейчас же. Такси я никогда ловила, но в этот раз я даже не задумываюсь. Я вытягиваю руку, и подъезжает черная машина. Я сажусь со слезами на глазах, хотя их никто не видит.
– Извини, – говорю я Линусу, и голос немного выдает эмоции. – Мне правда очень жаль. В общем. О фильме и обо всем остальном придется забыть. И. Наверное больше не увидимся. Пока. Прости.
Дома я ложусь и лежу в кровати без звука, без движения, задвинув шторы и вставив беруши. Часа три. И совсем не шевелюсь. Иногда мне кажется, что я телефон и только таким образом могу зарядиться.
Наконец нетвердой походкой я спускаюсь вниз, чтобы поесть. И пишу по электронной почте доктору Саре: «Я пошла в «Старбакс», но мне стало плохо», – и отправляю. Затем с бутербродом ухожу в нору и сажусь смотреть телевизор, задернув темные шторы и поставив звук на минимум. Я включаю канал, на котором продают всякие товары, он самый умиротворяющий. В студии три человека, и они все считают, что у них отличный увлажняющий крем. Никто не спорит, не повышает голос. Никто вдруг не узнает, что ждет ребенка, никого не убивают. Даже закадрового смеха нет – а от него у меня бывает все равно что дрель в голове.
Я зачарованно смотрю, как женщина в платье пытается придумать, что еще рассказать о шампуне из ламинарий, и вдруг приходит эсэмэс.
«Не хотел тебя пугать. Я за дверью».
Как реагировать, я не знаю. В итоге отвечаю честно, как могу:
«Ой».
Через секунду приходит еще одно сообщение:
«Можно войти?»
Я надеваю темные очки, собираюсь с духом и выхожу в холл, на свет. Я открываю дверь, меня окатывает волна свежего воздуха, и я вижу Линуса. Вид у него взволнованный.
– Ты в порядке?
– Да.
– Я не… Извини…
– Нет, тебе не за что извиняться, – говорю я. – Я говорила тебе, что тут все непросто. Я странная.
– Я не против странности.
Повисает напряженное молчание. Я не совсем понимаю, что он хотел сказать. И не хочу об этом думать.
– Я смотрю телевизор, – наконец говорю я. – Больше дома никого нет. Хочешь присоединиться?
– Хорошо.
Мы идем в нору, я сажусь на свое обычное место на ковре, Линус располагается рядом. Мы смотрим, как овощерезка справляется со своей задачей.
– Это канал такой, где все продается, – поясняю я, хотя это очевидно, – меня успокаивает их болтовня.
– А, ладно. – Линус смотрит по сторонам. – Тут темно. – Вдруг он кое-что замечает. – Ты без очков.
– Да. Тут они мне не нужны.
– Ты что, правда Ревень?
– Да, так меня зовут. – И в темноте я вижу улыбку Линуса. Его зубы сверкают от света телевизора, и глаза тоже светятся.
