Эшли Родс-Кортер - Три коротких слова
– Он не попал, мам, – прошептала я, сжавшись в углу.
– Надо уезжать отсюда, – заявила мама Дасти, когда они прибирались. – Здешние на тебя плохо влияют.
– На себя посмотри, – ощетинился Дасти. – У меня тут работа, между прочим.
– Во Флориде работы не меньше, – не отступала мама, отшвырнув сломанный стул в угол. – Мне вообще не стоило оттуда уезжать, когда умерла мама.
Мою бабушку по маме звали Дженни. Первого ребенка она родила в четырнадцать лет и сразу от него отказалась. Затем у нее родились: Перри, вслед за ним близнецы – Лианна и моя мама – и младший, Сэмми. Когда бабушке Дженни исполнился двадцать один год, у нее обнаружили рак шейки матки и провели гистерэктомию. Больная, без гроша за душой, с мужем-алкоголиком, поднимавшим на нее руку, бабушка решила, что не в состоянии дальше содержать детей, и сдала их в детский дом при баптистской общине. Мама не виделась с родителями много лет, но когда бабушка Дженни лежала при смерти, мама ездила к ней во Флориду попрощаться. Бабушке Дженни было тридцать три года.
Продав скромное наследство, мама записалась на курсы косметологов. Прежде чем приступить к работе со средствами для химической завивки и окраски волос, ей следовало пройти медосмотр. Так она узнала, что беременна мной. Мама рассчитала, что зачатие произошло в ночь, когда она «отмечала» похороны бабушки. Так или иначе, через тридцать девять недель на свет появилась я. Когда у мамы начались схватки, она смотрела по телевизору сериал «Молодые и дерзкие» и дала мне имя одной из героинь.
Наконец Дасти уступил и согласился переехать в Тампу. Мама взбодрилась. Собирая вещи, она напевала «Ты – мое солнце» и приговаривала: – «Мы переедем в Солнечный Штат и будем жить долго и счастливо».
Я почти ничего не помню об изматывающей поездке, только то, как подпевала Джоан Джетт по радио. Во Флориде мы остановились сначала в мотеле, затем в каком-то доме, где пахло, как на морском берегу во время отлива. Помню, я ходила по трейлерному парку с бутылочкой для кормления и выпрашивала молоко для Люка. Мы всегда брали еду на вынос в дешевых забегаловках, и машина насквозь пропахла маринованными огурцами и горчицей. Сидя на заднем сиденье, я с аппетитом уминала очередную порцию гамбургеров, как вдруг мама громко выругалась:
– Черт! Вляпались!
Красная полицейская «мигалка» осветила окна красивым темно-розовым светом, и руки у меня засияли, словно под кожей горел огонь.
Включилась оглушительная сирена. Дасти в сердцах саданул кулаком по рулевому колесу.
– Эшли, просись на горшок, понятно? – приказала мама.
Полицейский поинтересовался, где наш номерной знак.
– Мама, хочу пи-пи! – громко объявила я.
– Куда направляетесь? – продолжал инспектор.
– Едем в гости к моему отчиму, – ответила мама самым любезным тоном.
– Мы только-только из Южной Каролины. Переезжаем, – перебил ее Дасти. – Завтра я получу новые номера.
– Добро пожаловать в штат Флорида, – ответил ему инспектор и, бегло взглянув на меня и Люка, арестовал Дасти за отсутствие номерного знака и просроченные водительские права.
Мама то ругалась, то плакала, пока мы ждали, когда Дасти выпустят. Он вышел через несколько часов, и мы отправились в наш новый дом – оштукатуренную снаружи прямоугольную коробку на тенистой Севаха-стрит. «Мы будем жить в отдельном доме», – сказала мама, и я поняла, что дела у нас пошли в гору. Через три дня пришли полицейские – и навсегда разрушили мою семью.
Я сидела на крыльце в одних шортах, когда подъехала патрульная машина.
– Его здесь нет, – ответила мама на вопрос, где находится Дасти. Один из полицейских двинулся к ней. Мама, прижимая к себе Люка, закричала: – Я ни в чем не виновата!
– Мама! – завопила я, протягивая к ней руки.
Офицер в форме оттолкнул меня и выхватил Люка из маминых объятий. Я побежала к полицейской машине, куда уже усадили маму. Задняя дверь хлопнула так громко, что у меня поджилки затряслись. Даже сквозь закрытое окно было слышно, как кричит мама. Чьи-то руки оттащили меня обратно на тротуар, машина с мамой тронулась и скрылась из виду. Я отчаянно силилась вырваться и броситься вдогонку.
– Успокойся! Не дергайся! – приказал мужчина с блестящими пуговицами на форменной рубашке.
– Винки! – захныкала я, вспомнив про своего мишку.
– Это кто еще такой?
Офицер отпустил меня в дом. Я вытащила Винки из-под своего одеяла.
– Мишку можешь взять с собой.
Полицейский наобум схватил две моих футболки, надел одну на меня и велел мне обуться. Ярко-розовую футболку с земляничкой он напялил на Люка, хотя она была слишком велика.
В участке Люка передали женщине-офицеру. Она посадила его себе на колени, я присела рядом. Люк схватил Винки за уши, а я прислушивалась к приглушенным маминым выкрикам, оглядывалась, но не могла понять, где же она. Тут вошли две какие-то женщины в обычной, не форменной, одежде. Одна из них взяла Люка, другая грубовато схватила меня за руку и потащила за собой. Винки остался у Люка.
– Дай! – зарыдала я и потянулась к своему мишке.
– Вы скоро увидитесь, – сказала мне одна из женщин.
– Винки!
И вдруг у меня перед глазами промелькнула мама.
– Эшли! Я скоро вас заберу! – только и успела выкрикнуть она, и дверь захлопнулась. Я обернулась. Люка уже не было. Меня вывели на улицу и погрузили в машину.
– Мамочка! Люк! Винки! – громко звала я.
– Вы скоро увидитесь, – повторила женщина, и машина тронулась.
Вспоминать тот день – все равно что раздирать рану, которая едва затянулась. Тогда я верила, что все будет как прежде. Я даже не догадывалась, что больше никогда не вернусь к маме, а Винки не вернется ко мне.
Глава 2
Будь паинькой – иначе плохо придется
Меня вырвали из семьи, и никто не объяснил мне, что произошло. Я пребывала в уверенности, что меня в конце концов привезут к маме и Люку, где бы они ни находились. Может, когда-то я и была слишком мала, чтобы понять происходящее, но прошли годы, а на мои вопросы никто так и не ответил. Мне пришлось жить у совершенно незнакомых людей. Целых девять лет меня передавали из рук в руки, как подержанную игрушку. Первые мучительные часы разлуки с мамой встают в памяти яснее, чем последующие несколько лет.
Машина притормозила. Выглянув из окна, я увидела дерево с голубыми цветками размером с чайную чашку.
– Вот мы и приехали! – сказал водитель, словно ожидая, что я обрадуюсь.
Дверца машины распахнулась, и надо мной склонилась какая-то женщина.
– Ну, привет. Меня зовут миссис О’Коннор. Я о тебе позабочусь.
И она погладила меня по голове.
– А где мама?
– Она не сможет сегодня прийти, – ответила миссис О’Коннор. К ней, вцепившись в ее юбку, прильнули двое малышей.
Меня уложили в комнате, где стояли колыбелька, детский манеж и большая двухъярусная кровать. Вокруг сопели дети, но мне было очень одиноко. Я плакала о маме. Никто не пришел меня утешить, и я, всхлипывая, стала бубнить «Ты – мое солнце», пока не уснула.
Утром я первым делом спросила:
– А мама уже здесь?
– Нет, зато ты будешь жить с братиком, – ответила миссис О’Коннор.
Вечером меня отвезли в Сеффнер к Бенедикту и Аннабелле Хайнз. Я обрадовалась, когда увидела Люка, однако он спал с другим малышом на нижнем этаже, а мне отвели комнату наверху, но из-за низкого скошенного потолка мне было страшно оставаться там одной.
Если нельзя жить в одной комнате с братиком, как в нашем трейлере в Южной Каролине, то лучше бы мне было вернуться к маме и Дасти. Меня не радовали ни огромная лужайка, ни качели, ни детский батут с бассейном, ни дом – самый шикарный из всех, мною виденных. Свою злость и досаду я вымещала на девочке помладше, которую тоже звали Эшли.
– Зайчонок мой, – ласково звала меня миссис Хайнз. Вообще-то они с мужем предпочитали возиться с малышами, и я это знала. Особенно они носились с Люком: он был такой мелкий, что Хайнзы ушам своим не поверили, узнав, что ему почти год. Миссис Хайнз готовила ему отдельно и считала, что он прибавляет в весе исключительно благодаря ее свекольному пюре.
Никто не отвечал мне, почему мама не приезжает. Как-то раз я сунула телефонную трубку прямо в руку миссис Хайнз и потребовала:
– Позвони моей маме, пусть приедет и заберет меня!
– Я не знаю ее номера, – вздохнула миссис Хайнз, – но я что-нибудь придумаю.
Через несколько дней мистер Хайнз отвез нас в то же здание, куда меня перевели из полицейского участка.
Там ждала мама. Она обняла меня, а потом, осмотрев мои руки и ноги, строго спросила:
– Что это за сыпь?
– Комары покусали.
– Тебя что, держат в лесу? – И мама бросила обвиняющий взгляд на соцработника, стоявшего в дверях.
– Мама, мне там не нравится! Забери меня домой!
– Скоро, солнышко, но не сегодня.
– А когда?
Она снова взглянула на соцработника, потом на меня.
– Сначала мне надо найти работу и квартиру получше.
