Дженнифер Нивен - Ты не виноват
– Вот почему меня обязательно должны хоронить в открытом гробу. А если я спрыгну, зрелище будет не из приятных. К тому же мне нравится мое лицо именно таким, как оно выглядит сейчас. Два глаза, нос, рот, полный набор зубов. Они, кстати, предмет моей особой гордости. – На этих словах я широко улыбаюсь, чтобы она отчетливо могла видеть, что именно я имею в виду. Все должно находиться на своих местах – вот что я хотел ей сказать.
Она молчит, и тогда я продолжаю свою болтовню, не забывая при этом понемногу приближаться к ней:
– Кого мне больше всех жалко, так это гробовщика. Вот уж кому не повезет, так не повезет! Намучается парень, имея дело с таким олухом, как я.
– Вайолет! Неужели там, наверху, Вайолет?! – громко кричит кто-то внизу.
– Боже мой, – произносит девушка так тихо, что мне почти не слышны ее слова. – Боже-боже-боже.
В этот момент порыв ветра раздувает ее юбку и волосы – со стороны может показаться, будто она собралась улетать. Гомон внизу усиливается. Тогда я кричу:
– Даже не пытайся спасти меня! Ты погибнешь! – Потом очень тихо я обращаюсь к ней: – Вот что мы сейчас должны с тобой сделать. – До нее остается буквально полметра, даже меньше. – Бросай свою обувь к колоколу и сразу хватайся за ограду. Просто цепляйся за нее покрепче и тут же переноси через перила правую ногу. Поняла?
– Поняла. – Она кивает и в ту же секунду чуть не теряет равновесие.
– Не надо кивать.
– Поняла.
– Только помни, что шагать надо назад, только назад, а не наоборот. Действуй по моему сигналу. Считаю до трех.
– Хорошо. – Сапожки летят к колоколу и с громким стуком падают на бетонную площадку.
– Раз. Два. Три!
Она хватается за камень и крепко прижимается к нему, одновременно поднимая ногу и перекидывая ее через ограду, – и уже через мгновение оказывается сидящей на ней верхом. Ее взгляд устремляется вниз. Я вижу, как девчонка замирает, и снова обращаюсь к Вайолет:
– Отлично. Просто здорово. Только не надо туда больше смотреть.
Она медленно переводит взгляд на меня, потом наступает на пол колокольни правой ногой, и в этот момент я произношу:
– А теперь все то же самое проделай левой ногой. Только пока не отпускай ограду. – Ее начинает бить крупная дрожь. Слышу, как стучат ее зубы, но я продолжаю внимательно следить за ней до тех пор, пока обе ее ноги не окажутся на бетонной площадке. Все. Теперь она в полной безопасности.
За оградой я остаюсь один. Я смотрю вниз в последний раз, не обращая внимания на свои огромные ступни, которые все еще продолжают расти в длину (на мне сегодня роскошные кроссовки с флуоресцентными шнурками), на открытые окна четвертого этажа, третьего, второго… Я скольжу взглядом по фигуре Аманды Монк, которая смеется на ступеньках главного входа и трясет головой, как норовистый пони, держа учебники высоко над головой, стараясь уберечься от дождя и одновременно с кем-то флиртуя. Мой взгляд перебегает от нее на пустую землю, которая уже успела стать темной и скользкой. Я пытаюсь представить себя, лежащего на ней.
Я мог бы сделать всего один шаг. И через пару секунд все бы закончилось. Никакого больше Теодора Фрика. Никакой боли. Вообще ничего. Но нужно отвлечься от неожиданного спасения и вернуться к куда более прозаичным делам. В течение нескольких секунд мне удается пережить задуманный финал – это удивительное спокойствие, как будто я уже умер. Я свободен и совершенно не чувствую собственного веса. Мне некого и нечего бояться, даже самого себя.
Но тут позади меня раздается голос:
– Я хочу, чтобы сейчас ты покрепче ухватился за ограду и сразу же перекинул через перила правую ногу.
Вот так. Момент прошел. Он, может, и существовал, но уже прошел, и теперь все задуманное кажется глупым и бессмысленным. Пожалуй, интересно было бы посмотреть на выражение лица Аманды в то мгновение, когда я буду пролетать мимо нее. Мне даже стало смешно от этой мысли. Я начинаю хохотать так неистово, что чуть не падаю вниз, и меня это жутко пугает. На самом деле пугает! Я цепляюсь за ограду, Вайолет хватается за меня, и именно в эту секунду Аманда поднимает взгляд на нас двоих. Она презрительно щурится.
– Вот идиот! – вопит кто-то. Группа школьников, собравшаяся возле Аманды, начинает смеяться. Сама она прижимает ладонь к губам рупором и, направив ее вверх, кричит:
– С тобой там все в порядке, Ви?
Вайолет наклоняется над оградой, не отпуская моих ног.
– Да, все хорошо!
С громким треском открывается дверь, ведущая на бетонную площадку колокольни, и появляется мой лучший друг Чарли Донахью. Чарли темнокожий, но не как в телевизоре – относительно черный, он абсолютно черный. При этом он носит фамилию, совершенно не ассоциирующуюся с цветом его кожи. В виде компенсации за это у него жуткий шрам на плече.
– Сегодня в столовку привезли пиццу, – докладывает он, словно не замечая того, что я уцепился за ограду, а мои колени отчаянно обхватывает девушка.
– И чего ты там застрял и никак не можешь довести свое дело до конца? – истошно вопит внизу Гейб Ромеро, больше известный под прозвищем Роумер, или просто Болван. Впрочем, его слова вызывают внизу всеобщий хохот.
«Да потому что у меня свидание с твоей мамашей сегодня вечером, о котором я только что вспомнил!» – хочется выкрикнуть мне, но я молчу. Хотя бы потому, что шутка больно уж плоская, да и он сам может заявиться сюда, набить мне морду и сбросить вниз. А это будет уже совсем не тот запланированный прыжок с колокольни.
Но кричу я совсем другое:
– Вайолет, огромное спасибо тебе за то, что спасла меня! Не знаю, что случилось бы, если бы ты не пришла сюда. Наверное, я был бы уже мертв.
В последний момент я замечаю внизу нашего школьного психолога мистера Эмбри. Он смотрит на меня, и у меня появляется только одна мысль: «Здорово. Просто замечательно».
Я позволяю Вайолет помочь мне перелезть через стену, чтобы очутиться наконец на бетонной площадке. Снизу раздаются негромкие аплодисменты. Но предназначены они не мне, а Вайолет, героине дня. Теперь, когда она находится так близко, я вижу, какая гладкая и ровная у нее кожа, если не считать пары веснушек на правой щеке. Ее серо-зеленые глаза заставляют меня задуматься о падении. Они завораживают. Ее глаза такие большие, что кажется, будто видят буквально все на свете. Они одновременно и теплые, и такие деловые… Они настоящие, такие глаза заглядывают внутрь тебя, я вижу это даже через стекла очков. Сама девчонка довольно милая и высокая, но не дылда. Ноги у нее длинные, а бедра округлые, что мне особенно нравится в девушках, потому что многие из них фигурой почему-то больше напоминают мальчишек.
– Я там просто сидела… – начинает Вайолет. – На ограде. Я пришла сюда вовсе не потому, что…
– Можно тебя кое о чем спросить? Как ты считаешь, есть такое понятие, как идеальный день?
– Что?
– Идеальный день. Начало конца. Когда не происходит ничего ужасного, грустного или просто обыкновенного. Как ты думаешь, такое вообще возможно?
– Не знаю.
– А у тебя бывали такие дни?
– Нет.
– У меня тоже, но я жду и не отчаиваюсь.
– Спасибо тебе, Теодор Финч, – шепчет она. Потом тянется ко мне и целует в щеку. В этот миг я ощущаю аромат ее шампуня, похожий на букет цветов, а она продолжает говорить мне прямо на ухо: – Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я тебя убью.
Продолжая держать в руке свои сапожки, она торопливо убегает из-под дождя к маленькой двери, которая ведет на темную шатающуюся лестницу, ведущую в один из ярко освещенных и переполненных толпой школьных коридоров. Чарли следит за Вайолет взглядом, и как только дверь за ней закрывается, сразу поворачивается ко мне.
– Послушай, друг, зачем ты все это вытворяешь?
– Затем, что все мы когда-нибудь умрем. А я просто хочу подготовиться.
Разумеется, причина совсем не в этом, но ему будет достаточно и такого объяснения. На самом деле причин масса, и многие из них меняются день ото дня. Как, например, тот случай, когда были убиты тринадцать четвероклассников на этой неделе, когда какой-то подонок открыл пальбу прямо в физкультурном зале. Или другой пример – девчонка младше меня на два года умирает от рака. Мне еще вспоминается мужик, ни за что ни про что начавший избивать свою собаку прямо перед большим универсамом. Или взять в качестве примера моего отца…
Чарли, может, и подумает обо мне что-то неприятное, но вслух этого не произнесет. Поэтому он и считается моим лучшим другом. И кстати, кроме этого факта, нас вообще-то мало что объединяет.
Официально считается, что в школе я прохожу испытательный срок. Это произошло из-за незначительного случая, в котором были задействованы парта и школьная доска. (Кстати, для вашего сведения: поменять доску, оказывается, стоит очень дорого. Дороже, чем вы способны предположить.) Сюда же можно добавить разбитую гитару на встрече школьников, использование фейерверков в неположенном месте, ну и парочку не очень серьезных драк, наверное. В результате я был вынужден согласиться на следующие условия.
