Амели Нотомб - Токийская невеста
– Смотри, вон там, – сказал он, указывая куда-то в морские дали, – можно разглядеть Владивосток.
Я сделала комплимент его воображению. Но он был прав: единственной мыслимой землей за этими серыми тюремными тучами могла быть только Сибирь.
– Давай обойдем остров по берегу? – предложила я.
– Что ты, это очень долго.
– Ничего, ведь так редко видишь море под снегом.
– В Японии не так уж редко.
Мы прошагали на морском ветру часа четыре. Я превратилась в ходячую сосульку и запросила пощады.
– Очень вовремя, – сказал Ринри. – Чтобы сделать полный круг, понадобилось бы еще часиков десять, не считая пути от моря до гостиницы.
– Пойдем как ближе, напрямик, – пролепетала я синими губами.
– Тогда через пару часов будем в номере.
По сравнению с побережьем внутренняя часть острова оказалась куда более красивой и интересной. Гвоздем программы были огромные заснеженные сады японской хурмы: по странной прихоти природы эти деревья, теряя зимой листья, не теряют плоды, даже полностью созревшие. Иногда доходит до того, что на живых деревьях висят мертвые плоды, наводя на мысль о смерти на кресте. Но сейчас меня не волновали покойники, я увидела самые удивительные в мире рождественские деревья – их голые черные ветви были унизаны спелыми оранжевыми фруктами в сверкающих венчиках снега.
И одного дерева в таком наряде хватило бы, чтобы свести меня с ума. А тут их был легион, застывший посреди пустынной равнины, у меня голова пошла кругом от восхищения, равно как и от вожделения – я мало что так люблю, как спелую хурму. Но, увы, сколько я ни прыгала, дотянуться так и не смогла.
«Праздник созерцания, – подумала я. – Нельзя же вечно хотеть все съесть». Но последний довод меня совершенно не убедил.
– Пошли, – сказал Ринри, – а то совсем окоченеем.
Когда мы добрались до гостиницы, он куда-то отлучился. Я быстро приняла ванну и повалилась на футон. Он вернулся, пока я спала. Когда он разбудил меня, было уже семь вечера. Вскоре служительницы принесли нам ужин.
За ужином произошел эпизод, которого я никогда не забуду. Нам подали маленьких живых осьминогов. Я знала что к чему и уже имела малоприятный опыт, когда приходится есть рыбу или другую морскую живность сразу после того, как ее убивают на ваших глазах, дабы гарантировать свежесть. Не счесть количество дорад, еще трепещущих, которых я ела, а хозяин ресторана, страшно довольный, говорил, глядя на меня: «Они живые, да? Вы чувствуете вкус жизни?» Я никогда не считала, что этот вкус стоит таких варварских методов.
Когда я увидела осьминогов, я огорчилась вдвойне: во-первых, потому что эти крохотные существа совершенно очаровательны, во-вторых, потому что не люблю сырых осьминогов. Но вернуть их на кухню было бы невежливо.
Я отвела глаза в момент убийства. Одна из девушек положила мне на тарелку первую жертву. Этот маленький осьминожек, хорошенький, как тюльпан, разбил мне сердце. «Быстро жуй, глотай, а потом скажешь, что сыта».
Я положила угощение в рот и попыталась вонзить в него зубы. И тут произошла ужасная вещь: еще живые нервы осьминога дали сигнал к самозащите, и мстительный труп схватил меня щупальцами за язык, намертво вцепившись в него. Я взвыла так, как только можно взвыть, когда спрут вцепляется вам в язык. Я высунула свой несчастный язык, показывая, что со мной случилось: женщины расхохотались. Я попыталась освободиться от осьминога руками – ничего не вышло, присоски держались крепко. Мне уже виделся миг, когда я просто вырву себе язык.
Ринри замер в ужасе. Но я хоть видела, что он мне сочувствует. Я издала через нос сдавленный стон в надежде, что дамы перестанут смеяться. Одна из них решила наконец, что шутка затянулась, подошла и ткнула осьминога палочкой в какое-то определенное место. Щупальца тут же разжались. Если все так просто, то почему они не помогли мне сразу? Я уставилась на выплюнутого осьминога в своей тарелке и подумала, что этот остров поистине заслуживает своего названия.
Когда все убрали и унесли, Ринри спросил, оправилась ли я от шока. Я весело ответила, что у нас получился очень необычный сочельник.
– У меня есть для тебя подарок.
Он принес шелковый платок нефритового цвета, красиво завязанный узелком, где лежало что-то тяжелое.
– А что в этом фуросики?
– Посмотри сама.
Я развязала платок, восхищаясь обычаем упаковывать подарки таким способом, и вскрикнула: в фуросики были плоды японской хурмы, которые зима превратила в огромные самоцветы.
– Как тебе удалось?
– Пока ты спала, я вернулся туда и залез на дерево.
Я бросилась ему на шею. Я-то думала, что он ушел по мафиозным делам!
– Съешь их, пожалуйста.
Я не могла понять, почему ему так нравится смотреть, как я ем, но исполнила просьбу с удовольствием. Подумать только, люди зачем-то убивают маленьких осьминогов, когда на свете существует спелая хурма! Ее схваченная морозом мякоть напоминала сорбет с драгоценными камнями. Снег обладает поразительным гастрономическим эффектом: концентрирует внутренние соки и делает вкус более тонким. Он действует как огонь при мгновенном легчайшем обжаривании.
На седьмом небе от счастья, я поедала хурму с затуманенным взором. Остановилась я, только когда не осталось совсем ничего. Платок был пуст.
Ринри смотрел на меня, млея и едва дыша. Я спросила, понравилось ли ему представление. Он поднял испачканный фуросики и подал мне маленький газовый чехольчик, лежавший в самом низу. Я открыла его с опасениями, которые немедленно подтвердились: платиновое кольцо с аметистом.
– Твой отец превзошел самого себя, – прошептала я.
– Выходи за меня замуж.
– У меня же нет места ни на одном пальце! – воскликнула я, протягивая ему руки, унизанные шедеврами его отца.
Он занялся комбинаторикой, объясняя, что если я передвину оникс на мизинец, циркон – на средний палец, белое золото – на большой, а опал – на указательный, то безымянный как раз освободится.
– Ловко, – заметила я.
– Ясно. Ты не хочешь.
– Я этого не сказала. Просто мы еще очень молоды.
– Не хочешь, – повторил он холодно.
– Перед свадьбой бывает помолвка, когда будущие муж и жена обручаются и называются жених и невеста.
– Не разговаривай со мной как с марсианином. Я знаю, что такое помолвка.
– Ты не находишь, что это красиво звучит?
– Ты говоришь о помолвке, потому что это красиво звучит или потому что отказываешься выйти за меня?
– Мне просто хочется, чтобы все шло по порядку.
– Зачем?
– Затем, что у меня есть принципы, – с изумлением услышала я себя.
Японцы с большим уважением относятся к таким вещам.
– И сколько должно пройти времени между помолвкой и свадьбой? – спросил Ринри, словно уточняя параграф устава.
– Жестких правил не существует.
Похоже, ему это не понравилось.
– «Помолвка» происходит от слова «молвить», – добавила я, отстаивая свою позицию. – То есть двое молвили нечто очень важное, они доверились друг другу. Красиво, правда? А слово «брак» до отвращения пошлое, как и соответствующий контракт.
– В общем, ты никогда не захочешь вступить со мной в брак.
– Я не сказала этого, – повторила я, чувствуя, что перегнула палку.
Возникла тяжелая пауза, которую я в конце концов нарушила:
– Я принимаю от тебя обручальное кольцо.
Он произвел над моими «готическими» в те времена пальцами все вышеперечисленные манипуляции и на безымянный надел плененный платиной аметист.
– В древности люди считали, что аметист лечит от опьянения.
– Мне бы это очень пригодилось, – сказал Ринри, снова превратившись в нежного влюбленного.
Через несколько часов он уснул, а у меня началась бессонница. Когда я вспоминала о предложении Ринри, мне будто снова вцеплялся в язык мертвый осьминог. Эта мрачная ассоциация не имела ничего общего с совпадением событий по времени. Я пыталась успокоиться, говорила себе, что мне все-таки удалось освободиться от щупалец и отодвинуть угрозу замужества на неопределенный срок.
Кроме того, меня занимала история с хурмой. Ева не смогла дотянуться до желанного плода. Новый Адам, выучившийся галантному обхождению, принес ей не один, а множество плодов и с умилением смотрел, как она ест. Новая Ева, грешница-эгоистка, даже не предложила ему отведать ни кусочка.
Мне очень нравился этот ремейк, более цивилизованный, чем оригинал. Однако финал его омрачился предложением замужества. Почему за удовольствие неизбежно приходится платить? И почему цена наслаждения – это всегда утрата изначальной легкости?
После многочасовых раздумий на эту важную тему я наконец задремала. Конечно, мне приснилось, что меня венчают в церкви с огромным спрутом. Он надел мне кольцо на палец, а я ему на каждое щупальце. Священник сказал:
– Вы можете поцеловать новобрачную.
Спрут впился в мой язык и больше не отпускал.
