Мануэль Скорса - Бессонный всадник
Инженер кашлянул.
– В чем вы еще нуждаетесь, господин Инженер?
– Тупайячи, верный мой друг и бесценный, помощник, таскает тахеометр и инструменты. Жабоглот, мой музыкант, который в скором времени будет исполнять уайно в присутствии японского императора, услаждает мне жизнь своим искусством. Обычно я путешествую с целым оркестром, но в данный момент предпочитаю инкогнито. Мне нужна бригада ловких ребят, чтобы они по моему указанию расставляли на вершинах приборы.
– Исаак Карвахаль даст вам все, что понадобится. Стоит вам только сказать. Что еще, господин Инженер?
– Спокойно! Скоро прибудут посланники великих держав. Я готов начать переговоры. Мы вырабатываем основы нашего договора. Однако пока что я должен скрываться. Слушайте, Карвахаль: здесь по плоскогорью бродит где-то гринго по имени Том, старатель, весельчак, пьянчужка и покоритель, женских сердец. Только на самом деле он не старатель, а тайный посланец английской королевы. Из надежных источников мне известно, что у него имеется для меня письмо, которое начинается следующими словами: «Дорогой кузен, мне необходимо срочно с тобой переговорить». Так вот, я не хочу видеть Тома. Если кто будет обо мне спрашивать, вы ничего не знаете. Никому ни слова!
– Мы не скажем, господин Инженер.
– Ну, тогда в путь!
Агапито Роблес едет впереди на белой лошади. Всегда, когда только возможно, ему дают белую лошадь. Потому что Агапито Роблес – знаменосец. Следом за Агапито: Инженер, члены Совета общины, солдаты. Мы направляемся в Тамбочаку. В Ракре нам дали еще семерых всадников. Теперь нас тридцать семь человек. Предшествуемый Гуадалупе и Константине Лукасом, которые раздвигают перед ним кусты, Инженер начинает обмерять Чанки-туски. Он приказывает расставить флажки на вершинах. И записывает цифры в толстую, всю в жирных пятнах тетрадь. Мы работаем все утро.
К середине дня добрались до тоннеля Ускучуко. Этот тоннель с большим трудом пробили в свое время в горе на случай погони за скотокрадами. Раньше бандиты, скрывающиеся в горах, то и Дело похищали скот у жителей Тамбочаки. Теперь пробит туннель, и ворам стало труднее – можно за ними угнаться. Жители вздохнули с облегчением. На четвереньках пролезаем через тоннель. Вечер. Тамбочака виднеется – всего тридцать домишек. Навстречу нам выехал глава Тамбочаки Эпифанио Кинтана. В зарослях нас ожидают еще люди и лошади. Здороваемся и длинной кавалькадой продвигаемся дальше. Дождавшись, пока Инженер уедет вперед, Кинтана говорит:
– Патруль полицейский возле Помайярос рыщет, Агапито.
– Зря только время теряют. Пока сообразят, что нас там нет, мы будем уже в трех днях пути.
– Да патруль-то ведь не один, Агапито. Вот спроси-ка у деверя Мардонио Луны. Он их в Янауанке видел, возле полицейского управления. Пятнадцать человек – отряд, и капитан с ними.
– Какой-то желтяк выдал нас, Эпифанио, держите ухо востро. Не оставлять Инженера одного, его помощники тоже не должны отрываться. Следить, чтоб они не разговаривали с незнакомыми, а если разговаривают, так мы должны слышать о чем.
– Не доверяешь?
– На всякий случай надо все-таки принять меры.
Наше знамя реет над стадом тощих свиней. Власти Тамбочаки радушно принимают. Инженера. Я спешиваюсь, здороваюсь с присутствующими, иду на кухню и пристраиваюсь чистить картошку. Я всегда стараюсь помогать на кухне. Тут не проголодаешься. Жители Тамбочаки не ударили в грязь лицом: нам приготовили барашка и козленка. Инженеру, кроме того, подают бобовый суп, кукурузу, сыр и перец.
Я съел уже три тарелки. Мардонио Луна спрашивает:
– Ты какое блюдо больше всего любишь, Тупайячи?
– Еду.
– Какую еду-то?
– Всякую. Вообще еду, дон Мардонио.
Инженер в хорошем настроении.
– Жабоглот! Сыграй что-нибудь, пусть повянет сорная трава, что проросла в моем сердце по вине негодяев, унизивших меня! Я готов простить всех. Когда я приступлю к исполнению высоких обязанностей, для которых предназначен судьбою, я буду широк и великодушен. Прошу грабителей и предателей, забуду разочарования и измены, всё. Но это унижение не прощу никогда! Жабоглот, мой главный капельмейстер, ты так простодушен, ты не можешь даже понять, какого человека развлекаешь своим искусством. Но прочь, моя печаль! Пой, Жабоглот!
Жабоглот взвизгивает от восторга, вынимает из футляра свою скрипку, настраивает; вот он потоптался немного на месте в своих сандалиях, откинул пончо… Жабоглот танцует. Он танцует и поет:
Сегодня я должен, я должен уйти,
Но я не уйду, не уйду.
До завтра успею я знамя сплести,
Когда паутинку найду.
А мошки жужжат, как флейты звенят,
И бьет муравей в барабан,
Надену колибри гнездо набекрень,
Уйду, как займется день.
– Я оставляю его в хороших руках. С вашего позволения, сеньор Инженер, я отправляюсь, – говорит дон Раймундо. И выходит.
– Где дон Кармен Хирон? – спрашивает Инженер.
– Он не пойдет, – отвечает смущенно Эпифанио Кинтана.
– Почему?
– «Мне больше ста лет. Не для меня теперь такой путь. Довольно, я уже отшагал свое». Так он сказал.
– Ведите меня к нему.
Эпифанио Кинтана и дон Раймундо подходят к полуразвалившемуся домишке. Сморщенный старик сидит на скамейке, жует лист коки, моргает. Кажется, он не ощущает холода.
– Добрый вечер, дон Кармен Хирон. Раймундо Эррера, глава общины Янакоча, приветствует тебя как младший старшего.
Старик склоняет голову.
– Янакоча приняла решение бороться против сеньоров. Они ограбили нас. Мы хотим жаловаться властям, законно, по всей форме, а для этого нужен план с обмерами нашей земли. Мы забыли, где были межевые знаки, но, может быть, вы, старые люди, припомните, и тогда мы отыщем их следы. Ты – самый старый человек в Тамбочаке. Идем с нами!
– Ты сам говоришь – я старый. Не могу ходить.
. – Ты помнишь прежнюю Янакочу. Твои ровесники давно уже стали прахом, а ты еще греешься в лучах солнца, что встает над долиной Чаупиуаранга. Жизнь наградила тебя сыновьями, внуками, правнуками и праправнуками, у тебя нет зубов, но ты ешь картофель, посаженный общиной. Молю тебя – идем с нами.
– Я не дойду до межевого знака, Раймундо. Умру на дороге.
– Ты видел, что творится с водою? Могучая река Чаупиуаранга остановилась. Белая река не движется. Тамбочака тоже стоит. Река Монсеррат совсем ослабела. Все ручьи, источники, маленькие ключи и огромные водопады, все самые крошечные родники стоят. А в Уараутамбо семь водопадов, вы их помните, дон Кармен? Семь водопадов, что падали с высоты, такие веселые, бурные. Теперь повисли они, мертвые, над скалами, и заросли дрока покрыли их. Прадеды наши не запомнят такого.
– Боюсь я идти с тобой, Раймундо.
– Слушай меня, старик. Время сошло с ума. Тиран, что правит нашей провинцией, судья Монтенегро, решил повеселиться и приказал изменить календарь. Он не. знал, что со временем шутить нельзя. Теперь судья не стареет, он не боится смерти… говорят, у него каменные кости. А земля болеет! Все перепуталось! Что должно расти, гибнет. Что должно умирать… растет. Дети стареют, не познав молодости. А нам, старикам, нет покоя, ибо смерть не приходит за нами. Нам нужен план! Помо гите же, дон Кармен! Помогите восстановить справедливость ня свете!
Дон Кармен Хирон дрожит. Зубы его стучат.
– Не знаю, о чем говоришь, Раймундо, – отвечает он еле слышно. – Одно только знаю: не могу решиться дойти с тобой.
– Не заставляй меня вести тебя силой.
– Ноги меня не слушаются, Раймундо.
– Где ты живешь, старик? В доме, принадлежащем общине. На что ты живешь? На деньги, что дают Теплые Воды. А кто хозяин Теплых Вод? Община, твоя община, неблагодарный!
– Я не пойду, Раймундо.
– Своей волей или силком, а пойдешь.
– Нет.
Эррера хочет еще что-то сказать и вдруг заходится кашлем. Тело его сотрясается, лицо посинело. Но не от болезни тяжко его душе, а от гневной мысли, что болезнь может его сломить. Задыхается дон Эррера, тщетно пытается вздохнуть всей грудью, но не сдается, борется мужественно. Справился наконец. Вытянутой рукой указывает на дом Кармена Хирона.
– Повесить замок на дверь! Ключ – мне. Завтра же я спрячу его на самой высокой вершине Рохаспампы. Там он и останется. Вот тогда ты, старик, сумеешь доплестись до вершины на своих дрожащих ногах.
– Пощади меня, Эррера, – рыдает Кармен Хирон. – Я не всегда был таким. От старости стал я трусом. Ты же знаешь.
– Я знаю только одно: завтра мы начнем снимать план.
– Я пойду с вами, Раймундо.
– Община тебе благодарна, старик.
– Позволь мне переночевать в моем доме.
– Нет. Покажешь нам межевые знаки и тогда вернешься в свой дом.
А в доме Эпифанио Кинтаны продолжается праздник. Музыка, хохот Инженера, визгливая скрипка Жабоглота. Наконец пора и отдохнуть. Власти Тамбочаки и тут не ударили в грязь лицом: для главы общины и Инженера приготовлены великолепные хоромы, кровати, теплые одеяла. Но только для них. Шум и пение стихли. Селение мирно спит. Ветер слегка покачивает эвкалипты, что чернеют над мертвой рекой Тамбочака. Обычно ночи здесь холодные. Однако на этот раз тихая теплая ночь окутала нас. Но вы все равно не спали, дон Раймундо.
