Бобби Пайрон - Стая
Она бросила мне куртку и шапку.
– Вот, примерь эти.
Куртка доходила мне до колен, а рукава висели ниже кончиков пальцев. И все же это была куртка. И ее курточность была прекрасна. Я сунул в карман страницы из моей книги со сказками и улыбнулся сестре.
Вздохнув, она закашлялась.
– Это лучшее, что у меня есть.
Снаружи послышался лай. Дымок.
У меня сердце упало. Я не видел Дымка два дня. Взвизгнув, Везунчик бросился к двери. Ушастик заплясал на задних лапах.
– Мне пора, – сказал я.
– Погоди, – остановила меня сестра. – Они придут с минуты на минуту.
– Но они уже здесь! – возразил я. – Дымок нас ждет.
Я распахнул входную дверь с потускневшими крыльями. На пороге я увидел воплощенный Кулак Божий. Над Кулаком шуршало серое пальто. А пальто принадлежало какой-то седой женщине.
– Где ты была так долго? – рявкнула сестра.
Глава 26
Предательство
– Этого мальчишку забирать? – Водянистые глаза уставились на меня из‑за очков. Стекла были толстыми, как речной лед.
Сестра опустила ладонь мне на плечо. Пальцы, слишком слабые, чтобы открыть жестянку с печеньем, словно тиски, сжались на моем плече.
– Да. По его словам, семьи у него нет. И судя по его виду, он уже довольно давно на улице.
Я попытался вырваться из железной хватки сестры милосердия.
– Что значит «забирать»?
Сестра мне не ответила. Они с седой женщиной, женщиной с Кулаком Божьим принялись перекидываться словами над моей головой: «беспризорник», «бездомный», «грязный».
А я все спрашивал их, задавал им вопросы: «почему?» и «куда?». Но я опять сделался невидимкой.
Сестра прижала меня к складкам своего серого пальто.
– Сиротский приют – вот где ему место.
Приют! Это слово пронзило мое сердце, с душой упало в пятки, клубком свернулось в животе, а потом рванулось наружу словом «Нет!».
Я отпрянул от седой женщины и сестры милосердия и помчался прочь.
– Хватай его! – рявкнула седая женщина.
Чьи-то невидимые руки схватили меня, потащили назад. Я завизжал и принялся отбиваться.
– Нет! Нет!
Руки тянули меня, сжимали, швырнули на землю. Перед глазами у меня засиял миллион звезд.
– Не бейте его! – крикнула сестра милосердия. – Он ведь не преступник!
Кулак Божий рывком поднял меня на ноги и встряхнул.
– Он должен усвоить урок.
Я зарыдал от боли.
Что-то пронеслось в воздухе над моим плечом. Зубы сомкнулись на Кулаке Божьем. Седая женщина завизжала. Дымок повалил ее на землю. Везунчик и Ушастик набросились на мужчину – того самого, чьих рук я не увидел.
– Уберите от меня этих бешеных псов! – вопила седая женщина.
– Дымок, бежим! – крикнул я.
Порычав напоследок, псы отступили.
Мы с Дымком, Ушастиком и Везунчиком помчались по Петровскому бульвару, прочь от дома сестер милосердия, прочь от Кулака Божьего. Длинные рукава моей куртки развевались, точно крылья.
Мы бежали до тех пор, пока позади не затихли крики: «Лови его! А ну, вернись!»
Мы остановились у входа в подземный мир. Тут мы будем в тепле. В безопасности. Вдали от сестры милосердия, Кулака Божьего и слова приют. Может, у Вадима найдется еда, которой он поделится с нами.
– Дайте мне перекусить, а потом мы попросим Вадима найти нам еды, – сказал я псам, сворачивая за угол. – Наверное, щенки…
Я замер как вкопанный.
Навстречу нам мчались Мамуся и Бабуля. Глаза у них были огромными от ужаса и отчаяния. Мамуся прыгнула мне на грудь, чуть не сбив меня с ног. Она жалобно скулила. Бабуля подвывала.
– Что? Что случилось? Где щенки?
Мамуся дернула меня за подол куртки, подгоняя ко входу в подземный мир. Вслед за ней я погрузился в темноту. На мрачных стенах играли отблески свечей, вокруг тянулись трубы. Мамуся привела меня к углу, где она оставалась со щенками и Бабулей. Гнездо, свитое мной из тряпок и газет, было пустым.
– Они должны быть здесь, – сказал я.
Я обыскал все вокруг, заглядывая под тряпки и за груды мусора, который дети набросали у стен. Ничего. Щенков нигде не было.
Я тряхнул за плечо мальчика, вдыхавшего воздух из коричневого пакета.
– Где щенки?
Взгляд его пустых глаз на мгновение остановился на моем лице, но потом опять затуманился.
Я подошел к мальчику и девочке, спавшим под старым пледом.
– Где щенки? – повторил я, потянув за плед.
Из-под него выкатилось несколько пустых коричневых бутылок.
Девочка открыла глаза и медленно сморгнула.
– Чего тебе?
– Где щенки? Щенки пропали.
– А, ты об этом. – Девочка зевнула. – Их Вадим забрал.
– Что?
– Ты слышал, что я сказала. Вадим их забрал.
Я стянул с нее плед.
– Почему? Куда он их забрал?
Девочка оттолкнула меня.
– Он забрал их, потому что всем известно: ты можешь получить больше, если будешь просить милостыню со щенком в руках. А куда он их унес, я понятия не имею. – Отвернувшись, она прижалась к мальчику.
Я закрыл лицо руками.
– Нет, – простонал я.
Мамуся лизнула мне руку.
– Вадим сказал, что попытается продать щенков, – сказала девочка, выглянув из-под пледа.
– Что? – вскинулся я.
– Ну да, – сонно пробормотала она. – За щенков неплохо заплатят, небось.
Я побежал.
Мы с псами бежали по улицам, пересекали дороги, шарахаясь от машин, метались по пустым оледенелым скверам.
Мы проверили все магазины и лавки, все канализационные люки, на которых Вадим любил греться. Мы бежали и бежали, пока слезы накрепко не примерзли к моему лицу. Мы бежали и бежали, пока Бабуля не остановилась.
Я прислонился к облупившейся кирпичной стене. На улице уже сгустились сумерки. Собаки сгрудились вокруг меня. Они требовали ответа.
Я стукнул себя по голове.
– Глупый, глупый маленький невзрачный мальчишка! Как я мог быть таким глупым!
Бабуля прижалась к моей ноге и вздохнула.
Я обвел взглядом свою стаю.
– Куда Вадим мог забрать их? – спросил я у Дымка.
Я нырнул в теплый янтарь его глаз, в отблески золота, во тьму ночи. Его глаза говорили мне, что я не глупый невзрачный мальчик. Я Песик. Пес. Это Дымок приказал мне последовать за ним в вагон, это Дымок привел меня в новый дом своей стаи. Это Дымок увел меня со станции…
– Точно! – Я вскочил на ноги. – Бежим!
Я помчался на станцию. Я перепрыгивал через две ступеньки, оскальзывался на мраморном полу. Ушастик, Мамуся и Бабуля неслись за мной, а Дымок и Везунчик юркали впереди, среди этой толпы, среди всех этих курток, пальто, ног, сапог, ладоней, баулов, сумок и глаз, которые никогда не смотрели в нашу сторону.
Вдруг Дымок остановился. Везунчик налетел на Дымка. Дымок опустил голову, словно прислушиваясь. Я тоже навострил уши, стараясь не обращать внимания на гам толпы и шум поездов.
А потом я услышал.
– Щенки! Продаются щенки! – Голос доносился из другого конца коридора.
Я побежал вперед, протискиваясь сквозь толпу.
Вадим сидел у подножия памятника, щенки спали у него на коленях. Мамуся, взвизгнув от радости, бросилась их обнюхивать.
– Ты что это творишь?! – завопил я.
Пожав плечами, Вадим почесал болячку в углу рта.
– Думал деньжат подзаработать. И вообще, щенкам так было бы лучше. Они попали бы к кому-то домой, а не умирали бы от голода на улицах.
Я отобрал у него щенков. Испугавшись, малыши заскулили.
– Они должны быть с матерью, – рявкнул я. – Она нужна им.
Вадим вскочил.
– На что вообще сдались эти матери, Песик? – прорычал он, придвинувшись ко мне. – Расскажи-ка мне. – Его лицо исказила гримаса боли. – Ты видишь тут наших матерей? – потребовал он ответа. – Видишь тут кого-то, кто мог бы позаботиться о нас?
Я сунул щенков себе под куртку.
– Я думал, ты мой друг!
– Мы не можем позволить себе заводить друзей на улице, дурилка! – заявил он. – Мы должны заботиться только о себе!
Вадим толкнул меня, но в этот момент Дымок и Везунчик подошли к нему поближе и зарычали.
– Да ты псих! – всплеснул руками Вадим. – Носишься со своими псами!
Развернувшись, он пошел прочь. Отойдя на безопасное расстояние, Вадим повернулся.
– Тебе не прожить одному, Песик. Тебя доконают зима, бандиты или милиция. Не выжить тебе.
А затем он скрылся, затерявшись в гуще толпы.
Плюхнувшись на пол, я вытащил щенков из-под куртки. Вся стая собралась вокруг нас, принюхиваясь и тыча в щенков носами.
Я прижался макушкой к холодной стене. Голубоватый свет заливал все вокруг. Лампы тянулись под потолком, образуя идеальную прямую. Я закрыл глаза, защищаясь от этого яркого сияния.
А когда я открыл глаза, оказалось, что я лежу на боку, опустив голову Везунчику на ноги. Ушастик и Бабуся устроились рядом. В моей руке, занемевшей после долгого сна, было полно монет и купюр.
