Бобби Пайрон - Стая
Стол, под которым мы спали, обрушился на пол, искры разлетелись во все стороны. Я дернулся вперед со всех ног, я бежал так, как может бежать пятилетний мальчик без кроссовок. Я врезался в деревянную дверь с такой силой, что перелетел через ручку тележки, ударился о дверь и навзничь упал в снег. Надо мной нависло звездное небо. Оранжевые и багровые искры, казалось, взирали на меня с изумлением.
– Сегодня ангелы не спят, – сказал я искрам. – Они приглядывают за нами.
Холодный влажный нос ткнулся в мою щеку. Язык лизнул меня в другую. Зубы сжались на моем рукаве.
Сев, я пересчитал свою стаю. Дымок, Везунчик, Ушастик, Бабуля, Мамуся, два щенка. Я сунул руку под свитер. Страницы из моей книги сказок были на месте.
Мы сидели в снегу и смотрели, как горит наш дом. Ярко, точно Жар-птица в ночном небе.
– Ну что, Дымок, – спросил я у сидящего рядом пса. – Куда нам теперь отправиться? Нашего дома больше нет. Женщины, которая торговала хлебом, нет. Продавца сосисок нет. Даже Ани нет.
Впервые с тех пор, как мы познакомились, Дымок прижал уши к голове. Я видел печаль в его глазах.
Я достал из кармана помятую белую карточку, ту самую карточку, которую мне два дня назад дала женщина на станции. В отблесках пламени я прочитал, что там написано. «Сестры милосердия».
Погладив Дымка по голове, я взял щенков на руки.
– Я о нас позабочусь.
Глава 24
Вадим
Вот так тем холодным январским утром мы с собаками оставили центр города, оставили большую площадь, оставили Аню. Мы сели на метро и проехали одну остановку, потом другую. Собаки следовали за мной, огибая спящих на полу и на лавках детей и взрослых бомжей. Я искал Пашу, Таню и Юлю, но не видел их. Я видел лишь грязные лица и протянутые в мольбе руки.
Устроив щенков в пакете поудобнее, я встал на эскалатор.
– Сестры милосердия… – прошептал я.
Выбравшись наружу, я подошел к дворнику, подметавшему улицу.
– Извините, вы не подскажете мне, где это находится?
Дворник посмотрел на карточку.
– Петровский бульвар, – буркнул он, отворачиваясь.
– Петровский бульвар, – сказал я псам. – Нам нужно найти Петровский бульвар.
Я попытался остановить кого-то, кто выходил из метро.
– Извините… Простите…
Но люди шли мимо меня. Наконец какая-то пожилая женщина в серой шали, услышав мой вопрос, махнула рукой.
– Пройди три квартала в ту сторону, – выдавила из себя женщина и скрылась в недрах метро.
В ту сторону мы и отправились. Щенки тихонько поскуливали в пакете. Мы шли мимо присыпанных снегом мусорных баков, мимо спящих в подворотнях бомжей, мимо дремлющих собак, мимо пустых бутылок, разбросанных на тротуаре.
– Тут не так красиво, как на той большой площади, – сказал я, ожидая, пока Бабуля догонит нас.
Наконец мы нашли Петровский бульвар и низкое коричневое здание с выцветшей надписью «Сестры милосердия» над входом. На двери когда-то были нарисованы крылья, но краска почти облупилась.
Света в окнах не было. Я толкнул дверь. Тут было заперто.
– Может, они спят, – сказал я Везунчику.
Я постучал по нарисованному крылу. За дверью было тихо. Я замолотил в дверь кулаками. Она не поддавалась.
Опустившись на колени, я прижался головой к двери.
– Пожалуйста… – молил я крылья.
– Сегодня их тут нет. Рождество ведь. – На тротуаре посреди кучи лохмотьев с некоторым трудом можно было различить мальчишку.
– Сегодня Рождество?
– Конечно, глупый. Сегодня седьмое января. – Мальчик склонил голову к плечу. – Ты что, не знаешь, какой сегодня день?
Я покачал головой. Я давно уже не знал, какой сегодня день.
– Они вернутся завтра?
Пожав плечами, мальчик почесал шрам у себя на щеке.
– Кто знает? Может, да, а может, нет.
У меня каждую косточку в теле ломило от разочарования. Я не помнил, когда в последний раз ел или находил пищу для моих собак. Я не помнил, когда мне в последний раз удавалось по-настоящему согреться.
– Что у тебя в пакете? – спросил мальчик в лохмотьях.
Я прижал щенков к груди.
– Ничего. Просто вещи.
Один из щенков – это была девочка – высунула голову из пакета и заскулила.
– Щенки! – охнул мальчик. Он подбежал к порогу, на котором я сидел. – Можно посмотреть?
Мамуся и Бабуля подобрались ко мне поближе, недоверчиво присматриваясь к мальчику. Тот протянул руку к щенкам. Мамуся зарычала.
– Это Мамуся. Она с тобой еще не знакома и потому не позволит тебе трогать своих малышей.
Убрав руку, мальчик кивнул.
– Она молодец, раз так защищает своих детенышей.
Щенки заскулили от голода.
– Сколько их? – спросил мальчик.
– Двое. Было трое, но один умер.
Мальчик опять кивнул.
– Моя подруга Янина тоже умерла…
Я сунул руку в пакет и погладил щенков, чувствуя их ребра под кожей.
– Они голодны. Мне нужно найти нам еду.
Мальчик вскочил на ноги и ткнул пальцем себе в грудь.
– Я лучше всех умею находить еду, вот увидишь! – воскликнул он. – Пойдем!
И мы с псами побрели вслед за тощим мальчиком в лохмотьях, оставив дом сестер милосердия позади. К тому времени, когда солнце зависло прямо у нас над головами, мы собрали в мусорных баках за магазинами достаточно еды, чтобы все наелись.
Мальчик устроился на канализационном люке.
– Меня зовут Вадим, – сообщил он. – А тебя как?
Я погладил Бабулю по голове.
– Песик.
– Мама назвала тебя Песиком? – рассмеялся Вадим.
– Нет, не мама. – Я пожал плечами.
Мальчик глубоко вдохнул, закрыл глаза и рыгнул – я еще никогда не слышал, чтобы кто-то делал это так громко. Я рассмеялся.
– Попробуй, – посоветовал Вадим. – Нужно глубоко-глубоко вдохнуть и проглотить побольше воздуха.
Я закрыл глаза и сделал так, как он говорил.
– А теперь выпусти воздух наружу.
Я так и сделал.
Мы расхохотались.
Мимо шли люди, а мы все хохотали и хохотали.
– Я король отрыжки! – провозгласил Вадим.
– Нет, это я король отрыжки! – крикнул я.
Вадим пихнул меня в плечо. Я пихнул его в ответ. Встречаясь с Аней, я видел, что так играли мальчишки на школьном дворе.
– От тебя воняет, – ухмыльнулся Вадим.
– Я король вони, – заявил я.
– Мы короли отрыжки и вони, – хором прокричали мы.
Небо стало серым, точно несвежая простыня. Повалил снег.
– Пойдем, – мотнул головой Вадим.
Сестры милосердия праздновали Рождество, а нам с собаками некуда было податься, и потому мы последовали за Вадимом глубоко под землю, к огромным трубам отопления, лежащим во чреве Города.
В этом подземном мире жили дети. Некоторые родились в Городе, но большинство приехало сюда на поездах и электричках.
– В моей деревне есть было нечего, только куриный корм, – хвастался один из мальчишек, устроившись на трубе.
– В моей деревне есть было совсем нечего, только пыль, – хвасталась девочка в розовой футболке. На футболке была изображена большая ухмыляющаяся мышь.
– А в моей деревне, а в моей деревне есть было совсем нечего, только снег, – сказал высокий мальчик с темными глазами. Временами он подносил ко рту пакет и делал глубокий вдох. Он напоминал мне Пашу.
Два маленьких мальчика дурачились на полу, катаясь по мусору. Другой малыш играл с крошечной игрушечной машиной. Кто-то передал мне бутылку. Не раздумывая, я отпил.
– Фу! – Я выплюнул омерзительную жидкость.
Все рассмеялись.
– Он совсем еще несмышленыш на улицах, – сказал кто-то.
– Никакой я не несмышленыш! – возмутился я. – Мне пять лет, а весной будет шесть.
– Не в этом смысле, – пояснил Вадим. – Они имеют в виду, что ты ничего не смыслишь в уличной жизни.
– Неправда. – Мне казалось, что я уже давно живу вот так.
– И сколько же ты живешь на улице? – осведомился бритый наголо высокий мальчик.
Я пожал плечами.
– Когда он привез меня в Город, снега еще не было. Стояла теплынь, и весь день было светло. Я собирался идти в школу.
– Ха, – фыркнул мальчик, раскуривая сигарету. – Всего пару месяцев. Я тут уже несколько лет живу.
– И я! – звонко, точно колокольчик, воскликнула девочка.
– Я тут уже два года, – сказал другой мальчик. Очень маленький мальчик, меньше меня. С этими словами он свернулся на куче грязных тряпок и заплакал.
Над трубами плясало пламя свечей, на стенах подрагивали тени. Возня двух мальчишек, игравших на полу, переросла в настоящую драку.
– Ты зачем меня по башке стукнул? – вопил один из них.
– Я не нарочно! – оправдывался другой.
– Ненавижу тебя, ненавижу! – не унимался первый.
Я забрался в дальний угол вместе с Мамусей, щенками, Бабулей и Ушастиком. Дымок и Везунчик не пошли за нами под землю. Мамуся нервно косилась на детей, кормя своих голодных малышей.
