Салман Рушди - Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей
Понял ли ты, почему остался в живых? – спросила она Джимми Капура, который, краснея, пытался обернуть свои чресла простыней.
– Да, – ответил он, и глаза его вспыхнули радостным удивлением. – Потому что ты спасла меня.
Да, так, согласилась она, слегка наклонив голову. Но ты бы погиб до того, как я подоспела, Великая Урна размолотила бы тебя в мелкую крошку, если б не иная причина.
Она видела его страх, растерянность, непонимание того, что с ним происходит, и ничем не могла помочь – напротив, сейчас она еще более усложнит его жизнь. Я скажу тебе многое, во что будет трудно поверить, предупредила она. В отличие почти от любого другого человека ты вошел в Урну, соединяющую миры, и выжил, а значит, о существовании другого мира ты уже знаешь. Я из того мира, джинния, принцесса племени светлых джиннов. А также – твоя пра-пра-пра-пра-пра-пра-прабабушка (скорее всего, двух-трех «пра» я недосчиталась). Неважно. В XII веке я любила твоего пра-пра-и-так-далее-деда, твоего знаменитого предка философа Ибн Рушда, и ты, Джинендра Капур, неспособный проследить свою родословную далее, чем на три поколения, – плод этой великой любви, быть может, величайшей, какая была между людьми и джиннами. Это значит, что ты, как и все потомки Ибн Рушда, будь то мусульмане, христиане или евреи, также отчасти джинн. Это наследие джиннов, куда более могущественное, чем природа человека, в тебе очень сильно – вот почему ты пережил другое, там: потому что ты и сам – Другой.
– Вау! – взвыл он, отшатнувшись. – Мало мне быть темнокожим в Америке – так я еще и наполовину гоблин, вот черт!
Как же он молод, подумала она, и намного сильнее, чем сам сознает. Многие люди при виде того, что ему довелось увидеть в последние две ночи, лишились бы рассудка, а он, хотя страшно испуган, но держится. Есть в человеческом роде устойчивость, и в ней заключался главный наш шанс уцелеть, глядя в глаза невообразимому, непостижимому, небывалому. Со всем этим юный Джинендра постоянно сталкивался в своем искусстве благодаря несколько вторичному (и оттого не принесшему успеха) супергерою – индийскому божеству, перенесенному в Квинс. Монстры выходили из бездны, рушилась родная деревня, матерей насиловали на глазах детей, второе солнце палило с неба, отменив ночь, а он голосом своего Героя Натараджи отвечал издевкой на ужас: это все, на что вы способны, это самый сильный ваш удар? Знаете ли, засранцы, с этим мы справимся, мы вас опрокинем. Так, обучившись отваге в мире вымысла, он обрел ее и для реальной жизни. И первым чудищем, с кем пришлось иметь дело, оказался герой его собственного комикса.
Дунья заговорила с храбрым юношей мягко, по-мате-рински. Соберись с духом, ибо твой мир меняется, сказала она. Во времена великих бурь, когда ревет ветер и вздымается прилив истории, нужны крепкие люди, кто приведет корабль в спокойные воды. Я буду с тобой. Открой джинна в себе и окажешься, пожалуй, героем покруче твоего Натараджи. В тебе это есть. Загляни в себя.
Тоннель захлопнулся. Джимми сидел на постели, обеими руками сжимая голову.
– Что делается-то? – бормотал он. – Строят станцию железной дороги между мирами прямо тут, в метре от моей кровати. А где разрешение на стройку, а? У вас там, в гиперпространстве, про полосу отчуждения не слышали? Жаловаться буду. Я буду жаловаться. Прям ща позвоню 311.
Это говорила его паника, и Дунья терпеливо слушала. Пусть выговорится, это поможет ему справиться с ситуацией. Она ждала. Он бросился ничком на кровать, затряслись плечи. Он пытался скрыть от нее свои слезы, и она притворилась, будто ничего не замечает. Она пришла к нему сказать, что он не один, хотела познакомить его с родичами. Тихонько поместила эту информацию ему в мозг. Джинн в нем принял эти сведения, понял, узнал. Ты почувствуешь, где они, сказала она. Вы сможете помочь друг другу, когда начнется это время.
Он сел, снова сжимая голову.
– Пожалуйста, не надо мне сейчас никаких контактов, – взмолился он. – Что мне нужно, так это викодин.
Она ждала. Скоро он вновь обратится к ней. Он поднял глаза и попытался выдавить улыбку.
– Чересчур, – сказал он. – Это, что бы оно ни было… и чем бы ты ни была… и кто, как ты говоришь, я сам. Мне нужно время.
У тебя нет времени, сказала она ему. Не знаю, почему портал открылся в твоей комнате, зато я знаю, что явился тебе прошлой ночью вовсе не твой Герой Натараджа. Кто-то принял этот облик, чтобы напугать тебя или просто для забавы. Тот, с кем тебе лучше бы никогда больше не встречаться. Уходи отсюда. Забери мать в безопасное место. Она все равно не поймет, что происходит. Она не увидит спираль черного дыма, потому что она не из Дуньязат. Это у тебя по отцовской линии.
– Этот гад, – пробурчал Джимми. – Он-то и правда испарился вроде джинна. Только никаких желаний наших исполнять не стал. Раз – и растворился дымом вместе со своей пташкой-секретаршей.
– Увези мать отсюда, – повторила Дунья. – Здесь оставаться опасно – обоим вам.
– Вааау! – протянул Джимми Капур. – Худший. Хэллоуин. В жизни.
Появление в кабинете недавно избранного мэра Розы Фаст младенца женского пола, завернутого в индийский флаг и превесело гукающего в переносной колыбели прямо на столе, суеверные и сентиментальные горожане сочли в общем и целом благим знаком, особенно когда стало известно, что малышке приблизительно четыре месяца, то есть она, видимо, родилась в пору Великой бури и выжила в ней. «Малютка Буря», называли ее СМИ, и это имя закрепилось. Малютка Буря, олененок, похожий на Бэмби, отважно шагала через ураган на длинных шатких ногах, мгновенно и ненадолго став героиней своего поспешного и беспамятного времени. Недолго ждать, предвещали многие наши предки, присматриваясь к явно южноазиатскому личику, скоро она подрастет и победит в общенациональном чемпионате по орфографии. Это личико поместили на обложке «Индии за рубежом», Индо-американская ассоциация искусств заказала видным нью-йоркским художникам «воображаемые портреты» Малютки Бури в будущем, когда она станет взрослой, и выставила эту коллекцию на аукцион, чтобы собрать средства ей на воспитание. Но загадочное появление младенца злило тех, кто и без того был возмущен приходом к власти второй подряд прогрессивной женщины-мэра. Прежде, во времена крутых парней, ничего такого не было, восклицали ностальгики. Соглашались с ними прочие наши предки или нет, одно верно: ее появление на столе мэра Фаст в пору режима максимальной безопасности – и правда маленькое, но чудо.
Откуда взялась Малютка Буря, как попала в мэрию? Целая батарея камер, постоянно обозревавших помещение, запечатлели женщину в лиловой балаклаве, которая поздно вечером прошла сквозь все контрольные пункты: в руках у нее была детская переноска, и никто и не глянул в ее сторону, словно она сделалась невидимой если не для камер, то по крайней мере для окружающих, а также и для дежурных охранников, которые как раз и должны были следить за мониторами. Женщина преспокойно вошла в кабинет мэра, оставила там ребенка и ушла. О том, что это за женщина, предки много спорили. Она каким-то образом сумела обойти систему или у нее имелся плащ-невидимка? А если плащ, почему же он не укрыл ее также и от камер? Нормальные, солидные люди всерьез вели за столом разговоры о суперсилах. Но зачем бы супервумен подкинула своего ребенка? И если это ее ребенок, обладает ли Малютка Буря тоже какими-то волшебными свойствами? А вдруг она… об этом надо говорить, нельзя в пору войны с терроризмом отворачиваться от тревожных мыслей… а вдруг она опасна? Когда одна газета опубликовала статью под заголовком «КРОШКА БУРЯ – БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ?», наши предки осознали, что многие среди них давно позабыли законы реализма и освоились в глянцевых и гламурных пространствах фантастики. Потом-то выяснилось: малютка Буря и впрямь явилась из области невероятного. Но поначалу всех больше волновало ее устройство в семью.
Роза Фаст была родом из преуспевающей украинско-еврейской семьи на Брайтон-бич, носила чопорные костюмы от Ральфа Лорена, «потому что мы с его родней соседи, – говаривала она, – однако не по Шипсхед-бей»: подразумевалось, что Ральф Лифшиц из Бронкса имел предков в Белоруссии, по соседству с «ее» Украиной. Звезда Розы взошла, когда закатилась звезда Флоры Хилл, так что между старым мэром и новым особой любви не наблюдалось. Правление Хилл отравляли обвинения в финансовых махинациях, слухи о деньгах, перенаправленных на тайные счета, двое ее ближайших коллег предстали перед судом, но грязь не затекла за порог ее кабинета – хотя вонь, надо сказать, проникала и туда. Успешная кампания Розы Фаст, основанная главным образом на обещании провести в мэрии чистку, не снискала ей приязни ее предшественницы, а заявление Флоры, уже после отставки, что, мол, ее преемница – «скрытый атеист», обозлило Розу, которая и в самом деле давно и далеко отошла от веры предков, но полагала, что не обязана откровенничать и ее безбожие – ее личное дело. Разведенная и на тот момент не состоявшая в отношениях, пятидесятитрехлетняя бездетная Роза признавалась, что судьба Малютки Бури тронула ее сердце и она сочла своим долгом обеспечить ребенку благополучное существование так, чтобы желтая пресса до нее не дотянулась. Процедуру усыновления максимально ускорили и передали девочку новым родителям: пусть начнет жизнь заново, сменив имя. Точнее, так планировалось, однако несколько недель спустя приемные родители обратились к продюсерам реалити-шоу с заявкой на сериал «Буря в реале» – предполагалось сопровождать малышку вплоть до совершеннолетия. Услышав об этом, Роза Фаст обрушилась на агентство усыновления: как можно было доверить невинную крошку порнографам-эксгибиционистам, которые и посрать прилюдно не откажутся, если телевидение за это заплатит.
