Ральф Ротман - Юный свет
– Видишь? Таких кулаков он уже наелся.
Потом он расправил ладонь, протянул к собаке руку, кивнул ей.
– Хороший мальчик! Все хорошо!
Его голос стал вдруг намного басистее, и Зорро расслабился, опять улегся в траву. Хвост вилял по золе, гоняя ее над кострищем. В конце концов, он подполз на брюхе к скамейке, обнюхал ноги старика и перевернулся на спину, давая погладить себя по животу.
Я вытащил из кармана полупустую, уже помятую пачку Chester.
– А откуда вы это знали?
Помрен, склонившись над собакой, посмотрел на меня. Горько усмехнулся. У него были узкие глаза, морщины на щеках, словно лучи, а на носу, в верхней части, горбинка, как будто нос когда-то сломали. Протянул руку за сигаретами.
– Я же старый индеец! Как и ты.
Дети Горни столпились перед машиной, даже Маруша, прежде чем уйти в дом, наклонилась и посмотрелась в стекло. У нее была такая короткая юбка, что, когда она поднималась по лестнице, были видны трусики.
– Эй, – остановилась она. Одна рука на перилах, другую она согнула в локте и посмотрела через плечо, – ты куда это уставился?
Я нес сумку и красный чемоданчик сестры.
– Чего? Да никуда.
– Как бы не так! Ты пялился мне под юбку.
– Вот и нет.
– Ага! Только что опять! Я все скажу твоей матери, мелкий пакостник. Будешь тогда знать.
Я скривил рот, поднял верхнюю губу, чтобы она видела клык, и, перегнувшись через перила, показал язык. А она поднималась дальше, чиркнув попой по обоям, когда пропускала моего отца. Он тоже нес чемодан, большой, коричневый – картон, имитировавший кожу, только ободранный по углам. За отцом шла мать. Она даже не взглянула на Марушу, поравнявшись с ней. Она еще раз проверяла содержимое сумочки.
– Счастливого пути, фрау Кольен!
– Спасибо, надеюсь, что так и будет. Присматривай тут за моими мужчинами. А если они будут позволять себе лишнее, не давай им спуску.
Маруша широко улыбнулась, подмигнула мне, а я отвернулся.
– Куда все складывать? Назад?
Отец кивнул, и когда мы появились на улице, детей стало еще больше. Фрау Штрееп и господин Карвендель, соседи напротив, скрестив руки, стояли каждый за своим забором и разглядывали машину дедушки Юпа. Это был черный американский универсал Ford Mercury с радиатором, похожим на оскал хищника. Даже задние спойлеры своими хромированными боками напоминали акулу, а когда на всю ширину машины зажигались задние габариты и тормозные огни, они даже асфальт освещали. Носком ботинка маленький Шульц проверил, стирается ли белый кант на покрышке. Машина была для него в новинку, потому что он только недавно переехал сюда со своими родителями.
– У вас кто-нибудь умер?
Я открыл багажник и поставил вещи рядом с гробом.
– Нет, мама с Софи едут в отпуск.
– А-а, – он показал на крышку гроба, усыпанную белыми и бледно-розовыми гвоздиками, – а там внутри – труп?
Я посмотрел на отца, но тот ничего не ответил. Он укладывал чемодан рядом с остальными вещами, и я замотал головой.
– Да нет, думаю, что нет.
Маленький Шульц вздохнул.
– Жаль. Поиграем сегодня в машинки? Я построил трек.
– Все может быть… Посмотрим.
Я сел в машину. Там было только переднее сиденье, одна сплошная кожаная скамья кремового цвета. Отец сел за руль и включил зажигание. Я придвинулся к нему, а мать сняла свой жакет, нажала на прикуриватель и позвала в открытую дверь Софи:
– Ты скоро?
Софи перепрыгнула через низкую живую изгородь Фогелей, припрыгивая, обошла машину и с такой силой плюхнулась на сиденье, что изо рта у нее выпала конфетка. Анна и Рита, ее подружки, махали руками. У них были редкие зубы с большими щелями. Когда мы отъезжали, Софи помахала им в ответ. Мотор работал почти бесшумно.
– Две глупые козы, – зашептала она, – говорят, что мы заразимся трупным ядом и у нас выступит сыпь. Это правда?
Мать усмехнулась.
– Они просто завидуют… Осторожно, Вальтер, кошка!
Отец свернул на Штекрадерштрассе. А я смотрел на спидометр, совсем не круглый или овальный, как у других машин. Черный прямоугольник, на котором появилась горизонтальная стрелка, меняющая цвет в зависимости от измеряемой в милях скорости: белая, желтая, оранжевая или красная и даже фиолетовая, когда мы немного проехали по автобану. В машинах, которые мы обгоняли, люди таращились на нас, у них причудливо вытягивались лица, между бровей появлялась вертикальная складка, и губы, которые только что двигались в разговоре или были открыты в улыбке, беззвучно смыкались. А когда Софи, сияя от счастья, хлопала в ладоши, махала им или строила рожицы, на лицах появлялось глупое выражение, смущенное или озадаченное, и лишь в редких случаях кто-то из них отвечал на приветствие легким кивком головы или едва заметной улыбкой, таявшей, как воздух.
У вокзала отец остановился позади стоянки такси, и, когда он вытаскивал из задней части машины, где стоял гроб, наши вещи, несколько человек повернули головы. Он посмотрел на часы с треснувшим стеклом – старая модель фирмы Kienzle.
– Время у вас еще есть. Пойдите съешьте сардельку.
Он подал матери жакет, держа его двумя пальцами за вешалку.
– Следи, чтоб малышка не заплывала далеко, слышишь? И не пускай ее к кобылам в загон. Они уже все ожеребились.
Она кивнула. На жакете – маленькая золотая белочка с рубиновыми глазками. Мать выложила воротник блузки поверх отворотов, сняла с рукава волос. Отец подтолкнул меня.
– Ну, давай, говори «пока» и садись в машину.
Я показал на вещи.
– А мы что, не занесем их в поезд?
Мать натянула на только что накрашенные ногти белые нитяные перчатки.
– Да бросьте. Здесь нет ничего тяжелого. Берегите себя. В холодильнике – салат с лапшой. И не забывайте пройтись иногда по квартире с пылесосом.
Я хотел подать ей руку – это показалось мне странным. Но мы никогда не обнимались. Она расправила юбку, складки на подоле, а Софи тем временем встала на цыпочки и рассматривала у продавца лотерейных билетов содержимое его стеклянного барабана. Отец сел в машину, захлопнул дверцу. Я все еще стоял.
Мать посмотрела на меня.
– Ну, что еще? Почему ты не садишься?
Я не знал что ответить, лишь пожал плечами. А когда засунул кулаки в карманы коротких штанов, их концы высунулись наружу, ниже штанин. Все коленки у меня были в царапинах и ссадинах.
– И не ходи по квартире в уличных ботинках, слышишь? Ешьте фрукты. И про цветы не забывайте. Ну, давай уже, Юли, папа ждет.
Кивком головы она показала назад, где цветы слегка поникли, и сказала тихо, почти шепотом:
– Труп давно уже пора отвезти в морг!
Я закрыл заднюю дверцу и сел в машину. Они помахали нам, а отец опустил руку на автоматическую коробку передач. Он сдал немного назад, объехал машину «скорой помощи», и когда мы вновь проезжали мимо них, мать стояла к нам спиной и разговаривала с продавцом лотерейных билетов. Правда, Софи, держа в руках обвисшего плюшевого медвежонка, подошла еще раз к машине и постучала в окно:
– Юли!
Отец затормозил. Она прижалась губами к щели в окне.
– Я привезу ракушек, ладно?
Почти одновременно мы прижали руки к стеклу, машина тронулась, а я, обернувшись, смотрел поверх гроба в заднее стекло. Но оно было матовым. Только в том месте, где соединялись две пальмовые ветви, можно было кое-что разглядеть. Но кроме красных кирпичей вокзала да черных такси увидеть что-нибудь еще было невозможно. Да и к тому же отец уже повернул за угол.
Обратно мы ехали молча. Между нами лежал халат, который он всегда надевал, когда помогал дедушке Юпу. А поверх пара розовых резиновых перчаток. Было жарко, воздух дрожал над асфальтом. Два подростка в шерстяных плавках шли, балансируя, по перилам моста через канал, и, дойдя до середины, раскинули руки и прыгнули вниз. На барже с углем затявкала собачка.
Дедушка Юп жил в Штекраде напротив больницы иоаннитов[13].
Он уже ждал нас в дверях своего крохотного магазинчика. На окне с плиссированной занавеской места хватило только для фикуса и одной-единственной урны на мраморной подставке. Над дверью позолоченными буквами надпись: Хессе. Похоронные принадлежности и ритуальные услуги. На голове, как обычно, фуражка, в углу рта зажата уже почти выкуренная сигара. Он посмотрел на часы.
– Ну как, отвезли крошек на вокзал?
Отец просунул руку под руль и потянул на себя ручной тормоз. Потом отодвинулся в сторону, и его отчим протиснулся на место водителя. Он был невысокого роста, но имел живот таких громадных размеров, что, для того чтобы взяться за отполированный деревянный руль, да и то только в нижней части и только кончиками пальцев, ему приходилось максимально отодвигаться назад. Он положил недокуренную сигару в пепельницу и протянул мне руку с голубой печаткой на пальце.
– Привет, сморчок. Все в ажуре? Постричься бы не мешало. Или ты уже сейчас хочешь стать хиппи?
Я ухмыльнулся, а он включил зажигание и поехал. Очень медленно. Он и до педалей дотягивался только кончиками ботинок и не смотрел в зеркало, когда перестраивался или поворачивал. Но никто не гудел. На перекрестке он остановился перед светофором.
