Амели Нотомб - Метафизика труб
– Что я сделала плохого? – рыдая, спрашивала я маму.
– Ничего. Ты здесь ни при чем. Просто так устроена жизнь, вот и все.
Если бы я хоть в чем-то провинилась! Если бы это было карой за мое непослушание! Но нет, просто так устроена жизнь. Хорошая ты или плохая – это ничего не меняет. «Сначала дадут, а потом отберут»: так устроена жизнь.
Когда тебе почти три года, ты уже знаешь, что когда-нибудь умрешь. Но сия печальная перспектива совсем не тревожит: ведь это произойдет так не скоро, что кажется маловероятным. Но вот узнать в этом возрасте, что через год, два или три ты будешь изгнана из райского сада, хотя не нарушила ни одной самой суровой заповеди, – урок жестокий и несправедливый, который причинит бесконечные муки и терзания.
«Сначала дадут, а потом отберут» – если бы ты только знала, что скоро у тебя попытаются отобрать и саму жизнь!
И я плакала, плакала от отчаяния.
Тут к нам вернулись папа и Нисио-сан. Моя нянюшка бросилась ко мне с объятиями:
– Успокойся, я остаюсь, я не ухожу, я остаюсь с тобой, не плачь!
Если бы она сказала мне это четверть часа назад, я вознеслась бы на седьмое небо от счастья. Но теперь я знала, что моя драма лишь отодвигается на какой-то срок. Слабое утешение.
Когда знаешь, что у тебя неизбежно отнимут самое дорогое, можно вести себя по-разному: запретить себе нежно привязываться к людям или к вещам, чтобы последующее расставание прошло менее болезненно, или, напротив, постараться одарить их страстной, безмерной любовью: «Если нам не суждено быть всегда вместе, подарю тебе год неземного счастья».
И я выбираю страстную любовь: обвиваю руками Нисио-сан и сжимаю изо всех своих детских силенок. Но и после этого я еще долго не могу успокоиться, и у меня текут слезы.
Проходившая мимо Касима-сан увидела меня в объятиях растроганной Нисио-сан. Она так и не узнала, что я подслушала ее разговор с моей нянюшкой, но без труда догадалась, что Нисио-сан осталась благодаря мне.
Касима-сан крепко сжала губы. И я поймала ее ненавидящий взгляд.
Отец немного успокоил меня: мы уедем из Японии только через два или три года. Два-три года показались мне целой вечностью: я смогу еще долго-долго жить в стране, где родилась на свет. Это принесло мне некоторое утешение, но оно было горьким, как лекарства, которые приглушают боль, но не излечивают болезнь. Я посоветовала своему родителю сменить профессию. Он ответил, что карьера ассенизатора его не слишком привлекает.
С этой минуты я начала жить с печальным и торжественным чувством важности всего, что со мной происходит. В тот день трагических открытий после полудня Нисио-сан повела меня на игровую площадку, где я как заведенная целый час прыгала через бортик песочницы, без конца повторяя про себя:
«Запоминай! Запоминай!
Тебя увезут из Японии, ты будешь изгнана из сада, у тебя отнимут Нисио-сан и гору, а потому на всю жизнь запоминай свои сокровища».
Память имеет ту же власть, что и написанное пером: если в книге встречаешь слово «кошка», она представляется тебе совсем не такой, как соседская кошка, что следит за тобой своими необыкновенными глазами. Но при этом ты все же с удовольствием вспоминаешь эту кошку и ее янтарные глаза.
«Так и с памятью. Твоя бабушка умерла, но ты ее вспоминаешь, и она оживает. Постарайся вписать в свою память все чудеса твоего рая, и ты навсегда унесешь их с собой. И если даже не запомнишь волшебную реальность, то запомнишь восторг, который она у тебя вызывает.
Отныне каждая минута для тебя священна. Самые сладостные из этих минут в храме твоей памяти получат в награду горностаевую мантию и королевскую корону. И воспоминания твои будут царить подобно династиям королей».
Наконец наступил день моего рождения, когда мне исполнилось три года. Это был мой первый день рождения, который я запомнила. Мне казалось, что это событие планетарной значимости. Утром я проснулась с уверенностью, что вся Сюкугава уже празднует мое рождение.
Скок, и я забираюсь в постель спящей сестренки. Я трясу ее за плечо и говорю:
– Мне хочется, чтобы ты первая поздравила меня с днем рождения.
Я не сомневаюсь, что она будет польщена такой честью.
Но она бурчит «С днем рождения» и с недовольным видом переворачивается на другой бок.
Распрощавшись с этой неблагодарной, я спускаюсь в кухню. Нисио-сан не обманула моих ожиданий: она преклоняет колени перед ребенком-богом, то есть мной, и поздравляет меня с моим подвигом. И она права: три года – это вам не пустяк.
Затем она простирается передо мной ниц. Я испытываю огромное удовлетворение.
Я спрашиваю, когда придут меня поздравить жители деревни, или мне подобает выйти на улицу, чтобы услышать их приветствия. Озадаченная Нисио-сан не сразу находится, что ответить:
– Сейчас лето. Люди разъехались на каникулы. А то бы они, конечно, устроили праздник в твою честь.
Я думаю: так даже лучше. Пышные торжества утомили бы меня. Лучше я отпраздную счастливый факт своего рождения в тесном семейном кругу. Когда я получу своего долгожданного плюшевого слона, это будет вершиной праздника.
Родители сказали, что свой подарок я получу после полдника. Юго и Андре поклялись, что сегодня не будут меня дразнить. Касима-сан не сказала мне ничего.
Час идет за часом, и я сгораю от нетерпения. Слон, о котором я мечтала, будет амым лучшим подарком из всех, что я получала в своей жизни. Интересно, какой у него будет хвост. Я пыталась вообразить своего будущего слона и прикидывала, сколько он будет весить.
Я назову его Слоном: это самое подходящее имя для слона.
В четыре часа дня меня зовут на полдник. Когда я подхожу к столу, то слышу, как громко бухает мое сердце: восемь баллов по шкале Рихтера. Но никакого пакета я не вижу. Должно быть, его спрятали.
Необходимые формальности. Торт. Три зажженные свечи, которые я кое-как задуваю, чтобы поскорее с этим покончить. Песенки.
– А где мой подарок? – не выдерживаю я.
Родители хитро улыбаются:
– Тебя ждет сюрприз.
Меня охватывает беспокойство:
– Так это не то, что я просила?
– Это лучше!
Лучше толстокожей плюшевой зверюги? Нет, это просто невозможно. В душе у меня шевелится нехорошее предчувствие.
– А что это?
Меня ведут в сад, к маленькому прудику, одетому в камень.
– Посмотри в воду.
Я смотрю. Там резвится веселая троица живых карпов.
– Мы заметили, как ты страстно увлеклась рыбами и особенно – карпами. Вот мы и решили подарить тебе три карпа: по карпу за каждый год. Хорошо мы придумали, верно?
– Да, – отвечаю я с холодной вежливостью.
– Один оранжевый, второй зеленый, а третий серебряный. Правда же, это просто замечательно?
– Да, – соглашаюсь я, а про себя думаю, как это отвратительно.
– Ты сама будешь их кормить. Мы заготовили галеты из рисового суфле: ты будешь резать их на мелкие кусочки и бросать рыбам – вот так. Ты довольна?
– Очень.
Адское наказание! Лучше бы уж ничего не дарили.
Я лгала не только из вежливости. Но еще и потому, что ни один из доступных мне языков даже в малейшей степени не смог бы выразить моего горького разочарования.
Есть бесконечно много вопросов человеческого бытия, на которые так никто и не потрудился ответить. К ним нужно добавить еще один: что творится в голове у любящих родителей, которые не только навязывают детям свои бредовые идеи, но и решают за них, как им жить?
Взрослых людей нередко спрашивают, кем они хотели стать, когда были маленькими. В моем случае этот вопрос лучше задать моим родителям. Из их ответов, с точностью до наоборот, можно было бы узнать о том, что меня никогда не привлекало.
Когда мне исполнилось три года, родители объявили, что «у меня страсть» к разведению карпов. Когда мне было семь лет, они заключили, что я твердо решила стать дипломатом. В двенадцать лет они определили меня в будущие политические деятели. Когда мне стукнуло семнадцать, они постановили, что я стану семейным адвокатом.
Иногда я спрашивала их, откуда у них берутся такие странные идеи. На что они с неизменным апломбом отвечали, что «это и так видно» и что «все так думают». А когда я просила уточнить, кто эти «все», они отвечали:
– Ну, все, кто тебя знает!
Разубеждать их было бессмысленно.
Но вернемся к моему трехлетию. Поскольку мои родители уже видели меня будущим светилом в области рыбоводства, я, как преданная дочь, решила изобразить некоторую склонность к ихтиологии. Все свои альбомчики для рисования я разрисовывала рыбами с многочисленными плавниками, большими и маленькими, а то и вовсе без плавников, и одевала их в разноцветную чешую: зеленую, красную, синюю с желтым горошком или оранжевую в сиреневую полоску.
– Как хорошо, что мы подарили ей карпов! – умилялись родители, разглядывая мои рыбные шедевры.
Все это было бы только смешно, если бы мне не вменили в обязанность ежедневно кормить эту живность.
